Братство идущих к Луне

— Когда она это пишет? — спросил Лин.

— Уже почти сейчас... нет, не совсем верно. Ей за шестьдесят, до этого дневниковых записей почти нет, а те, что есть, читать нет смысла, — ответила Эри. — Они короткие совсем, и в них только про то, что кто-то умер. Она не писала про кошек при их жизни. Про Яра писала, про Романа, но нечто совсем незначительное. А про кошек нет почти ничего, разве что короткие упоминания. Та запись, которую мы читаем, сделана много позднее. Кажется, она не собиралась в этот раз доверять свои чувства бумаге.

— А Роман доверил, только не бумаге, а холсту, — Пятый вывел на визуал картину. — Вот она, «Кошачья королева». Сейчас, кажется, стоит в доме у Ады. Да, Ит?

— Да, пока что у неё, — подтвердил тот. — Она сама об этом попросила.

— Когда он написал эту картину? — с интересом спросила Эри.

— Видимо, тогда, когда все кошки были живы и здоровы, — ответил Ит. — Картина сильно отличается от прочих, обратите внимание. Во-первых, она статична. Во-вторых, он сделал Аду гораздо красивее, чем в жизни. И кошки...

— Размером с человека, — добавила Берта. Ит кивнул. — Огромные кошки, и девушка в поношенном бальном платье на троне. И бабочки, летающие вокруг.

— Атмосфера только мрачновата, — заметил Скрипач. — Этакая готика. Очень странная работа на фоне остальных, более чем странная. Никак не могу поймать ощущение, чтобы его объяснить.

Пятый подошел к визуалу, и тоже посмотрел на картину.

— Знание, — сказал он негромко. Все с удивлением посмотрели на него. — И женщина, и кошки что-то знают. У них есть тайна. Своя тайна. Какая-то сложная и древняя. Что там дальше в дневнике?

— Давайте читать, — Эри снова взяла дневник в руки. — Она по большей части рассуждает, и, видимо, для неё то, что она поняла, действительно оказалось и тайной, и открытием.

***

"...как мне кажется, это всё было вовсе не про кошек на самом деле. Да, вот такой парадокс. Кошки мои были не про кошек, а про нечто гораздо большее, и это гораздо большее сумело открыть мне глаза на очень многое. В том числе и на меня саму.

Потому что кошки, именно кошки, научили меня любить.

Да, знаю, странно писать такие вещи на седьмом десятке, даже, наверное, нелепо, и столь же нелепо признаваться себе самой в том, что я, оказывается, до появления у меня Сёмы и компании любить не умела. Мне казалось, что я умею, но, увы, это было не так. Потому что любовь на самом деле не цветочки, не конфеты, не поцелуи, не признания. Любовь — это бесконечная боль и бесконечное терпение. Это умение признавать и принимать чужое несовершенство, и не стремиться что-то исправить, а принимать целиком, как есть, от и до, от начала и до конца. Любовь — это не серенады и песенки, настоящая любовь молчалива, потому что никакие слова ей и вовсе не нужны на самом деле. Любовь — это не радость. Это лютый, отчаянный, безнадежный страх потери, пропитывающий тебя насквозь, и постоянно терзающий твоё сердце.

Мои бедные кошки сумели мне показать, кого я действительно люблю, и доказать, насколько сильна на самом деле эта любовь. Потому что сперва я научилась любить их, и лишь потом осознала, что же я чувствую к тем, кто остался сейчас со мной рядом.

Нас трое в этом мире. Трое, и всё. А было пятеро, и очень хочется верить, что там, на Луне, нас снова станет пятеро — и тогда, конечно, я сумею сказать и Яну, и Аглае, как я на самом деле их любила. И люблю по сей день. Я живу теперь этой надеждой, а ещё мне очень хочется верить, что там, по другую сторону нашей дороги, меня встретит Сёма, и все остальные, и снова будет кому потереться об мою ногу, снова мне будет, кого обнять.

Мы иногда говорим с ребятами, и меня как-то раз взволновала тема о чистоте души, о неком маркере безгрешия, который некоторым душам присущ, а некоторым нет. Так вот, животные, они не несут в себе этого человеческого греха. Люди это нечто иное, но если любишь человека — ты примешь даже и грех, примешь, и ни за что на свете не осудишь. Я сказала тогда, что хотела бы, чтобы со мной когда-то, давно, поступили так же. Мама умела любить за что-то, а я хотела, чтобы она любила меня — потому что. Сама понимаю, что написала сейчас бред, но мне кажется, любить надо именно потому что, просто потому что ты кого-то любишь...«

— Невозможно любить «потому что» всех подряд, но ход её мысли мне понятен, — Берта тяжело вздохнула. — К сожалению, порочная практика любить за что-то распространена повсеместно. Родители любят детей за успехи, дети любят родителей за подарки, жёны любят мужей за благосостояние, а мужья любят жен за...

— Маленькая, довольно, — попросил Ит. — Да, такое встречается, но, по счастью, не всегда и не у всех. Потому что даже если Дарья с Верой выбрали бы в качестве профессии разведение аквариумных рыбок, мы бы их любить меньше не стали. А если бы мы превратились в бомжей, они не стали бы любить меньше нас всех.

— Да это понятно, — согласилась Берта. — Но здесь тема получается посложнее.

— Думаешь? — с интересом спросил Скрипач.

— Уже что-то начинаю понимать. Эри, читай дальше, — приказала Берта. — И скажи, ты ведь уже прочла этот фрагмент?

— А как же, — Эри усмехнулась. — Прочла. И предложила его прочитать с вами не просто так.

— Почему? — спросил Лин.

— Позже поймете. Этот фрагмент чрезвычайно важен, и многое объясняет, — ответила Эри.

— И что же? — нахмурилась Берта.

— Ну, хотя бы то, почему они решили идти на Луну все вместе, — Эри коротко глянула на неё. — Вы ведь ещё не поняли? Это обязательное условие. А почему?

— Действительно, почему? — спросил Скрипач.

— Скоро узнаете.

***

«...тот момент, когда я призналась сама себе — да, я люблю их. Обоих. Точнее, четверых, но сейчас речь о Романе, и, конечно, о Яре. А подсказал мне эту правду страх. Это ужасная правда, на самом деле, и я не хотела сама себе в ней признаваться, но раз уж так вышло, придется и об этом написать, но лучше по порядку.

Когда случилась беда с Яром, тогда, еще давно, я испугалась. Он едва не попал в больницу из-за сердца, и я испугалась, так, как не пугалась никогда в жизни. И в этот день, как я потом поняла из прессы, сошла лавина.

Когда приключился этот кошмар с Романом, я тоже испугалась, дико испугалась, потому что прекрасно осознавала то, что могло с ним случиться тогда — тюрьма, зона, неволя, издевательства. Прорыв плотины, как позже поняли мы с Яром.

Так вот, что же у меня получается. Я настолько сильно люблю их, что мой страх за них способен сделать... ну, вот такое. А они, как оказалось немногим позже, тоже любят меня, и столь же сильно, потому что их страх за меня равен моему за них. Мне не хочется сейчас писать подробности, но, судя по тому, что сумел отыскать Яр, моя тюрьма и прочие невзгоды вызвали у них, а, может быть, только лишь у Яра, ничуть не меньше переживаний, чем у меня.

Когда мы говорили о Луне, Роман, обдумав всё, сказанное мной, пришел к следующему выводу. Это очень важно, и это обязательно надо записать, чтобы потом, если потребуется, перечитать и удержать всё в памяти.

Мы все связаны. Мы, трое, связаны, и гораздо крепче, чем казалось нам самим. И если мы решим добровольно расстаться с... прошу прощения, решим добровольно отправиться на Луну, нам следует это сделать только одновременно, в один момент, чтобы никто из нас не успел испугаться, огорчиться, или расстроиться. Это принципиальный момент, иначе никак нельзя. Потому что моя боль за Романа или Яра вызовет какой-нибудь оползень в неведомой мне части света, а их боль за меня обернется тайфуном или землетрясением. Не надо. Этого всего ни в коем случае не надо, поэтому на Луну мы пойдем только вместе, все в месте, и никак иначе.

Казалось бы, причем тут кошки, да? Оказывается, очень даже при чём. Это был мой урок, один из главных в моей жизни, как я сейчас понимаю, потому что кошку невозможно на самом деле любить за что-то, кошку любят исключительно потому что. Потому что она кошка.

Любить моих бедных кошек было не за что — с точки зрения обывателя, разумеется. Они все были здешние, беспородные, «солнечные подбирашки», двое старших пришли ко мне сами, а впоследствии Клава принесла потомство, которое я никому не сумела отдать, троих котят, которых мы втроем до самой их смерти так и называли — котятами. Они и были котята, на картине они внизу, оба кота-патриарха рядом со мной, сверху, а Сёма ещё и в короне, которая ему, надо сказать, очень к лицу, ну, то есть, к морде. Клаве тоже досталась корона, немного скромнее, а самой роскошной короной Роман оделил меня, и мне, признаться, смотреть на «Кошачью королеву» каждый раз немного неловко, потому что в жизни я никогда не примеряла никаких корон, да и не стремилась. Но Роман художник, и он так видит..."

— Стоп, — попросил Ит. — Не разгоняйся. Давайте про этот одновременный уход подробнее.

— Да куда уж подробнее, — покачала головой Берта. — Они сделали вывод, и вывод этот верный. Совершенно верный. Немного странной дорогой они к нему пришли, с помощью кошек, но ведь пришли же.

— Точнее, Ада пришла, — поправила Эри.

— Она пишет, что пришли все вместе, — возразил Скрипач.

— Но пишет-то она. Ладно, это неважно, наверное. Важно другое: им действительно необходим этот одновременный уход, чтобы не наделать ещё больше дел, — подвела итог Эри. Все согласно закивали. — И что будем решать на этот счёт мы?

— Хороший вопрос, — Ит задумался. — Завтра заканчиваем с грибницей, потому что сегодня уже точно не успеем, а послезавтра выезжаем туда. Уже, видимо, с вещами. Потому что в момент икс нужно быть там, и контролировать происходящее.

— Думаешь, что-то может пойти не так? — спросила Берта. — Или... хочешь убедиться?

— Я сам не знаю, что хочу, — Ит опустил голову. — В первую очередь я категорически не хочу это видеть. И быть здесь не хочу тоже. Думаю, я тут не один такой, верно?

Ответом ему стало молчание.

— Ну и вот, — продолжил Ит. — Однако, поскольку мы уже все здесь, в последний день и в последнюю ночь лучше быть там. И облегчить страдания, если что. Но это мы с рыжим, вы... чтобы духу вашего там близко не было.

— Мы хотели вызвать гения, — напомнила Берта.

— Вот туда и вызовем, — решительно ответил Ит. — Пусть посмотрит, тварь, на окончательный итог своих экспериментов. Ну и отчет заберет, что же два раза-то летать туда-сюда. Эри, там в дневнике много ещё?

— Нет, чуть-чуть. Можно, в принципе, не дочитывать, но если вы хотите... — начала Эри, но Лин её перебил:

— Давай дочитаем. Это как... уважение, в какой-то степени. Их всех есть, за что уважать. Потому что пытка, через которую они прошли, ничуть не лучше той, через которую прошли когда-то мы. Читай, маленькая. Читай.

***

"...стойкость. Невероятная, нереальная стойкость, которая, как я теперь понимаю, стала в какой-то момент проявляться в нас троих. Когда началось то, что происходит по сей день, мы не сдались. Не сломались. Не уподобились, не поддержали, и не прониклись. Да, понимаю, снова пишу странно, но я даже в своем личном дневнике не буду писать подробностей или давать какие-то привязки к личностям или событиям, ведь отправиться шить рукавицы теперь можно и за меньшее. Вдруг дневник найдут и прочтут? Ну уж нет. Я не намерена делать им такой роскошный подарок. Обойдутся.