Мать Печора

5

Когда я вышла замуж за Фому, было у него в доме шесть детей, седьмая невестка, два внука, а я — одиннадцатая. Старший сын Прокопий служил на войне. Невестка Серафима, жена Прокопия, как куроптиха, оберегала своих ребят — Ониску да Санка. Жили мы все вместе, дружно. И девки и ребята меня и мачехой не считали.

Все шло в добре да в согласии. А когда пришел с войны Прокопий, начались раздоры. Замужние его сестры, Ольга из Лабожского и Анна из Оксина, писали ему на фронт:

«Ты там кровь проливаешь, а отец у тебя здесь семью распложает. Уже и наша молодость прошла, а отцовой не начинаться…»

Показалось это Прокопию за беду. Он и холостой-то с отцом нехороший был, нравный да злой. А тут пришел с войны, не успел через порог переступить, скандал завел. Поздоровался он с отцом, ко мне подошел — я думаю, будет здороваться, а он ударил меня в лицо.

— Чтобы на моих глазах тебя не было!

Они меня не женой считали: без венца, так какая жена!

Драться не будешь, я встала и ушла в кухню, упала на кровать, лежу. Фома пришел вслед за мной. Прокопий с женой, с братьями да сестрами чай пьет, а мы с мужем одни. Фома меня успокаивает:

— Не плачь, все обойдется. Пасху проведем, отделю.

— Чего, — говорю, — делиться. Не хочу, чтобы из-за меня у вас разлад был. И у тебя не останусь, уйду.

На другой день утром поднялась я не поздно и ушла к соседке. Тут же пришел за мной муж, увел к своему брату и говорит:

— Помешкай праздники, а потом отделим Прокопия.

В праздники Прокопий пришел меня в гости звать.

— Прости, — говорит, — меня, я неладно поступил, у меня характер такой. Пойдем к нам праздники справлять.

Не пошла я. Пришел Фома, тоже зовет. Вдвоем с Прокопием увели меня. За столом я между ними сижу, оба они меня за руки держат и с обеих сторон мне платками слезы утирают. Кто бы чужой в то время смотрел — посмеялся бы.

Праздники согласно прошли, и после еще жили дружно. За стол всей семьей садимся, и меня не различишь между детьми мужа.

Весной поехали на ловлю. Ну а там и вышел скандал. Прокопий меня в зубы ударил, а меня за руки схватили — не успела камнем в него залепить.

Вернулись с путины, муж раздел начал. Побранился Прокопий при разделе, но драки большой не получилось. До драки дело дошло через полтора года. Прокопий сбил братьев Федора да Александра уйти от отца.

— Эта ведь барыня, — говорит, — на низы больше не пойдет. Один малый на руках, другого дожидается. А вы будете работать на них. Пусть сама поскачет да поработает для своих воронят.

Прокопий моих-то детей считал воронятами, а своих соколятами.

Федор был тогда уже на девятнадцатом, Александр на восемнадцатом году. Послушали они Прокопия, пошли прочь от отца.

А Прокопий совсем ошалел. Ругает меня словами поносными. Я в обиду себя не даю. Прокопий еще больше ярится.

Вот Фома отомкнул амбар и начал раздел с младшими сыновьями. Разложил все и говорит:

— Прибирайся, ребята, это будет ваше, а эти два пая мои с девкой.

Трофена в это время уже была замужем в деревне Бедовое. Дома оставалась последняя дочь, двенадцати лет, Агриппина, или, как мы ее звали, Пина. Ребята поплакали не рады уж, что с Прокопием связались. Да заварили кашу, так и дохлебали.

Вечером пришли коровы. Я и говорю:

— Ну, ребята, выбирайте любых.

Отделили мы им по корове, которые получше, а себе оставили коровушку похуже. Дочери досталась телка.

Вот и стали мы жить круглой семьей: муж да Пина, да я с Павликом. Ребята с Прокопием скандалили, а у нас никакого греха не было. После Павлик мой всех нас снова сдружил. Сыновья Фомы жили над нами наверху. Павлик сначала к Федору ходил, все с ним возился. А потом и Прокопий начал им забавляться да похваливать. Глядишь, Павлик и с гостинцами от него придет. И я Прокопьевым ребятишкам гостинцы посылаю с Павликом да и самому Прокопию отправляю. «Прокопию, брату, — говорю, — снеси».

Прокопию нравится, потом и гоститься начали, стали жить дружно.