Из грязи и золота

Улыбаться сразу расхотелось.

Не может быть. Не может такого быть, чтобы Поль Волански оказался простым фанатиком из тех, кто пытается доказать, что можно пить речную воду и не усраться насмерть.

И под привычным равнодушием, под выверенным рекомендованным дружелюбием очнулось нечто совсем другое — синее, бездонное, полное слепых камер и глухих микрофонов. В синем бездонном и свободном прошлом все было совсем по-другому.

— Эй, Клавдий! — встревоженно окликнула его Грейс. — Ну и рожу ты состряпал!

— Все хорошо, — сказал он и даже поверил. — Я задумался.

— Я Полю скажу, что ты маньяк, — заявила она. — Ты что, с курсов по управлению гневом сбежал, не дослушав?!

— Я всех там загрыз, — серьезно сказал Клавдий.

Грейс побледнела и отвернулась, но он мог поклясться, что слышал, как кто-то фыркнул. Клавдий только вздохнул. Эмма тоже не любила, когда он так шутил. И говорила, что ей бывает страшно, когда он на нее смотрит, хотя ни разу, когда Эмма так говорила, Клавдий на нее не смотрел.

Тамара понимала такие шутки. И никогда его не боялась.

Зато Клавдий окончательно убедился, что нервничать не нужно. Если подчиненные Волански так переживают из-за взглядов и шуток — значит, бояться нечего.

— Что там с рыбой и выгребными ямами? — напомнил он.

— С ямами?..

— Коммуна Волански в последние четыре года числится в реестрах, как лицензированное предприятие, изучающее возможности улучшения экологической обстановки города, — раздалось из динамиков под навесом. — Коммуна проходит регулярные проверки, каждый из участников посещает обязательные медицинские осмотры раз в месяц, чтобы следить за влиянием солнца и воздуха на здоровье. Каждый подписывает бумаги, которые ему дают и, если требуется, заучивает ответы для интервью. Карта «Хороший дом».

Голос был женский, сиплый и, пожалуй, неприятный. Клавдий понимал, что в абре больше никого нет, и все же зачем-то огляделся.

— Это наш помощник, — мрачно пояснила Грейс. — Поль ее очень любит… какого-то хрена.

Клавдий рассеянно кивнул. Рябь, растекающаяся за бортом, уже не была рассветно-розовой. Солнце начинало ощутимо припекать, и стоило озаботиться фильтрами, но ему было не до того.

Карта «Хороший дом» — значит, нет никакой коммуны. Они пьют сырую воду и ходят в ямы только в отчетах.

— За городом случаются разрывы соединения с сетью, — в голосе явственно слышалось злорадство. — Мы пишем заявки во все центры. Дафна иногда виснет на несколько секунд, можете себе представить?

Сначала Клавдий увидел, как неприязненно скривилась и отодвинулась к борту Грейс, и только потом заметил рядом с ней едва различимый в ярком солнечном свете силуэт.

Слабые трансляторы не справлялись с визуализацией, изображение выходило почти прозрачным, и все же Клавдий смог рассмотреть помощника Волански.

Рядом с Грейс сидела женщина в черной куртке.

Клавдий несколько секунд завороженно наблюдал за ней, забыв о коммуне и о том, зачем он туда едет.

Она щурилась на свет, в коротких волосах путался ветер, Клавдий даже разглядел солнечные блики в алых глазах. Это была изумительная работа — идеально синхронизированный с окружающим миром аватар, с проработанной мимикой и живым лицом, со всеми его недостатками. И это при явном недостатке камер, на которые она могла опираться при синхронизации!

Наверняка ведь ее создатель использовал оцифрованный материал. Интересно, кем ему была эта женщина, если он пошел на такой спорный поступок?

— Надеюсь, мы подружимся… дорогуша, — равнодушно сказала она.

Прежде, чем Клавдий успел ответить, лодка начала замедляться.

Он обернулся и увидел первую платформу.

…

Рихард не мог уснуть. Утром ему удалось задремать в кресле на террасе, за пару часов до рассвета, но потом ожил визгом экспрессов и аэрокэбов город, ожили жирной пудровой духотой соседские розы, ожили двери и окна — они распахивались, хлопали и стучали, выпуская на улицы людей, живых и отвратительно говорливых. Пришлось спасаться в стерильном, прохладном полумраке спальни, пропитанном безликим ароматизатором «жилой дом». В Среднем Эддаберге меньше пользовались домашней парфюмерией, но Рихард не мог избавиться от этой привычки — пусть невидимые диффузоры раз в полчаса выдыхают облака лживой композиции с приглушенным запахом выпечки, стираной ткани, паркетного лака и чайной заварки.

Но этим утром запах раздражал. Раздражали холодные простыни, раздражала тишина, музыка, звуки из открытых окон. Раздражало снотворное, которое никак не действовало.

К ночи сил на раздражение не осталось. Он промаялся весь день, ходил по городу оглушенный, как в первые дни, и не понимал, где находится и почему.

Ему пришел ответ из центра устройства. Его зачитала Дафна — она зачем-то визуализировалась, чтобы это сделать. Рихард никогда не просил ее показываться. Еще с Аби он ненавидел смотреть помощнику в глаза, а теперь ему хватало Марш.

Но на этот раз Дафна, не спросив разрешения, появилась в его доме, села в кресло у окна, и глядя снизу вверх, улыбаясь, улыбаясь — мало ему было одной вечно ухмыляющейся паскуды! — сказала, что ему предложено место младшего ассистента медиабайера без возможности карьерного роста. В фирме, отвечающей за рекламное пространство в Семнадцатом секторе Среднего Эддаберга.

У его модификации Дафны были темные волосы, брови и глаза. В этот момент Рихард пожалел об этом — контрастная внешность делала каждую эмоцию выразительнее. И сдержанное снисхождение, и немое предложение порадоваться вместе с ней.

Семнадцатый сектор — десяток домов на окраине города, недалеко от причала. Рихард знал это, потому что несколько раз ходил туда по вечерам. Отдохнуть от рекламных объявлений, голографических маскотов и инсталляций. Посмотреть на синие в темноте дома, пустое пространство, которое никто не хотел покупать.

Ему только что предложили помогать делать объявления эконом-класса для размещения на заборах в пригороде.

Без возможности карьерного роста.

Его оштрафовали, да еще и Питер Легасси прислал укоризненное, полное сдержанного разочарования обращение — он никак не ожидал, что Рихард позволит себе так ярко проявить нелояльность, да еще и в таких выражениях.

Рихард все выслушал. Выслушал, потому что понимал, как играть в эту игру.

Странно, что он вообще решил проявить нелояльность. Марш все-таки дурно на него влияла.

Только вот теперь он не мог уснуть. Хорошо, что Марш до сих пор не вернулась — не хватало только ее злорадной рожи.

А может, именно ее и не хватало. Марш Арто — его прошлая работа, Младший Эддаберг и единственный свидетель его настоящей жизни.

Она любила слово «настоящий».

А теперь что-то изменилось.

Рихард отбросил шуршащее одеяло, отчаявшись удержать им сон.

— Аве… а, впрочем… хрен с тобой.

Он включил кофеварку вручную. Только Дафны ему не хватало. Пережитому унижению, мыслям о Марш Арто не хватало только участливой Дафны, которая примется отчитывать его за превышение дозы кофеина.

Она должна напоминать, что он наносит себе вред. Показать записи с тяжелобольными детьми, сказать, что ресурсы, которые государство потратит на его лечение нужнее им, и неужели он этого не понимает. Неужели ему все равно?

Естественно Рихарду было все равно, но говорить об этом Дафне не полагалось.

Вот что такое Средний Эддаберг.

Может, поэтому Марш разлюбила слово «настоящий»?

Он медленно сел в кресло, где недавно сидела Дафна. Опустил потяжелевшую от боли и непришедшего сна голову на холодную мраморную столешницу.

Не поэтому.

… Он не успел к ней пробиться. Не успел подхватить, не дать упасть на истоптанную платформу, испачкать алое пальто и побелевшее лицо. Неестественно белое, как у всех мертвецов с обнуленным рейтингом.

А больше никто не попытался. Настоящий поступок отгорел, и следа не осталось в холодной грязи.

Рихард успел заметить Освальда у ограды. Он что-то показывал Бесси, настойчиво тянул ее в экспресс. Она упиралась, оглядывалась, пытаясь найти Марш. Из экспресса выходили пассажиры, деловитые, сосредоточенные, ничего не знающие ни о каких поступках.

Рихард уже ничего не мог сделать. Делал короткие, ритмичные глотки теплого сырого воздуха, надеясь, что сейчас не упадет рядом с Марш, вяло огрызался на чьи-то участливые вопросы. Думал, что сейчас прибудет синий аэрокэб с багровой эмблемой, равнодушные люди, не задающие вопросов — а лицо у нее белое, и почему-то на нем растаяли все прошлые отпечатки усталости и злости — и тогда все закончится. Он сам захотел, чтобы было так.

… Тогда Рихард смог только сесть рядом и накинуть на нее белый коверкот, подложив рукав ей под голову, чтобы не испачкать лицо. Пусть там, под белой тканью уличная грязь впитывается в алое пальто — Марш уже все равно. Но уже через несколько секунд ему в плечи вцепилась Бесси, которую все-таки не удержал Освальд. Вот кому все равно не было.

— Я все видела.

Он с трудом поднял голову. Судя по рези в глазах, ему удалось уснуть на несколько минут, но облегчения это не принесло.

— И что? — хрипло спросил Рихард.

Марш стояла перед ним, уперев подбородок в сцепленные в замок пальцы. Она смотрела внимательно, и в ее глазах не было злорадства.

Он выпрямился. Провел руками по лицу, пытаясь содрать с него остатки сна.

На Марш было светло-серое платье. Мятое, с частой шнуровкой от растянутого ворота до подола. Юбка едва закрывала колени.

— Заболела? Какой-то сбой случился? — невесело усмехнулся он.

Кофе был еще теплым. Значит, он и правда проспал совсем недолго.

— Хочешь, я тебе помогу? — тихо спросила она.

Теперь она смотрела снизу вверх, но не пыталась изменить позу.

— Как? Разошлешь всем специалистам по рекламе приглашение на бесплатный фуршет и подожжешь здание?

Почему она больше не ищет настоящего?

А сама она — настоящая? Стала бы Марш Арто спать на его диване, смотреть с ним эфиры по пятницам и предлагать ему помощь?

Если предлагает — значит, стала бы. Так работает оцифрованное сознание. Только вот Рихард прекрасно знал, что создал не совсем достоверную копию.

— Хочешь, я тебе помогу? — повторила она.

С той же интонацией. Платье это — откуда только взялось.

Какая-то дурацкая ночь. Искаженная, злая, и все этой ночью наизнанку.

Марш вздрогнула, будто отряхнувшись от захватившего ее оцепенения.

— Не ты один умеешь играть по правилам, — мечтательно улыбнулась она. — Ты знаешь, что здесь рейтинг не просто разбит на три десятка разных блоков, но каждый пункт еще и влияет на другой?

Рихард поморщился и, через силу сделав последний глоток, поставил на стол пустую чашку. Выливать настоящий кофе он так и не научился, даже если тот превратился в едва теплую водянистую дрянь.

— Я знаю, как работает местная система.

Ему потребовалось несколько месяцев на то, чтобы разобраться с этим алгоритмом. Простой и понятный единый рейтинг Низших городов нравился ему гораздо больше. И ему не нравилась причина, по которой рейтинг Средних городов был сложнее — простой человек попросту запутался бы. Простому человеку было куда сложнее найти в системе лазейки и уязвимости. За выходку с экстремальным эфиром Марш в Среднем городе оштрафовали бы — если бы она сделала это спонтанно, без заявки и предварительной записи под анализаторы убежденности, что делает это добровольно и что поступок полностью обдуман. И пить эйфорины, даже легальные, ей бы запретили. Правда, в Среднем Эддаберге можно было купить до трех одноразовых шприцов с местной анестезией. Хватило бы этого, чтобы вырезать себе глаз?