Из грязи и золота

— Я ничего не вижу, — сочувственно вздохнула Дафна. — Вам следует выпить эйфо…

— Там, на кровати кто-то сидит, ты что, не видишь, сука?! — рявкнула Орра, ударив ладонями в дверь. Меир вздрогнул и целое безумное мгновение она надеялась, что он сейчас отключится от сети, откроет ей и все будет хорошо.

— Никого нет, — оскорбленно доложила Дафна. — А ваш коммуникативный рейтинг понижен на двадцать баллов. Хотите, я позвоню вашему психотерапевту?

Орра не слушала. На кровати действительно никого не было. Теперь это, черное и горбатое, стояло прямо перед Меиром. А он не видел. Не мог видеть.

— Кто это, Дафна? — Орра изо всех сил старалась держать себя в руках. Если бы там был человек — Дафна бы знала, сказала бы ей, вызвала бы карабинеров, присвоив заявке высокий приоритет.

Если бы не Поль и его рыбья кость.

Орра почувствовала, как тошнота поднимается по горлу, а по затылку сползает что-то колючее и ледяное.

— В комнате, кроме вашего сына, никого нет, — ласково сказала Дафна. — А вам следует отойти. Вы нарушаете личное пространство, это, с учетом возрастных особенностей…

Черный силуэт протянул руку к Меиру. Дотронулся до его плеча.

— Открой дверь! — закричала Орра. — Открой хренову дверь, там… там… признаки социальной депривации, да, я должна убедиться, что… что мой сын не изолируется… — ей казалось, что ее вот-вот вывернет на пол. — От общества из-за… какого-нибудь травмирующего дерьма, придумай сама и открой дверь!

Дафна молчала целых двадцать пять секунд. По лицу Орры текли слезы, которые она уже не пыталась вытирать, потому что все потеряло значение, и этот черный человек положил обе руки на плечи Меира и стоял, склонив голову, внимательно глядя ему в лицо.

Нет! Нет! Не может быть, она ведь все сделала правильно!

Дверь отъезжала медленно. Орра не стала ждать, когда она откроется шире, бросилась в едва образовавшуюся щель, ободрав руки, и чуть не упала, когда дверь торопливо скользнула во встроенные пазы.

— Свет! — крикнула она.

И замерла, прижав к груди мокрый платок.

— У меня низкий рейтинг в реестре, — хрипло сказала ей Марш Арто. — И несовершеннолетним меня устанавливать нежелательно, тем более в качестве основного помощника. Но разве дети могут устоять перед нативной рекламой и словом «нежелательно»?

— Что ты хочешь? — прошептала Орра. — Убери руки… пожалуйста, — бессильно добавила она, глядя, как ее прозрачные пальцы скользят по серому рукаву Меира.

Она опустила руку.

— Скажи Полю, что Клавдий умирает, — прозвучало в наушнике Орры. — Скажи, что ему все хуже и что ты даешь ему сильные наркотики и противовоспалительные. Что видимые улучшения — временные, и что они забирают у него последние силы. Скажи, что совсем скоро он умрет.

— Я не…

— Спаси его, Орра. Я достала тебе лекарства и оборудование.

— Поль… Поль сказал, что я не должна… я должна сделать… наоборот, — тихо сказала она.

— И ты уже начала делать наоборот? — равнодушно спросила Арто.

— Да, — бессильно призналась Орра.

— Давно?

— Нет… еще нет… послушай, мне правда жаль, но он все равно умирает, и…

— Это обратимо? — глаза Арто вспыхнули мертвой машинной синевой.

— Не уверена… но если делать все как надо, может, он и… люди не должны так мучиться, его либо нужно отвезти в нормальную больницу, либо перестать…

— Его не станут лечить в нормальной больнице, потому что это не страховой случай. Все, что случается за пределами влияния Дафны ее не волнует. И ты это знаешь. Но думаешь, что сможешь меня обмануть.

— Я…

— Ты будешь врать либо Полю, либо мне. И думаешь, что спасешь либо Клавдия, либо себя. Но ты ошибаешься. У Поля много дел и много проектов, Поль талантливый человек и у него много связей. Поль спит, ест, не может быть в нескольких местах одновременно и еще Поль когда-нибудь умрет.

Из коридора раздался частный звон — Дафна торопливо вывела на стену изображение с кухонных камер. Отключился держатель и мраморную столешницу усыпали ножи. Один, с длинным черным лезвием, воткнулся в щель паркета.

Под ножами медленно разгорались алые глаза конфорок.

Что-то поползло по ее ноге. Орра с трудом оторвала взгляд от Арто и посмотрела на пол.

А по полу ползли десятки голубых искр на тонких серебристых лапках. Орра видела, что часть — настоящие, а часть — голограммы, но не могла понять, зачем они здесь.

И только когда один из паучков заполз в настенное панно из сухоцветов и с едва слышным хлопком взорвался, разбросав горящие, кружащие в темноте лепестки, она поняла. И когда другой паучок — голограмма, но такой же синий и серебристый выскользнул из рукава ее сына и устроился у него на затылке, Орра проглотила все слова, которые хотела сказать Арто в этот момент.

— Я в домах, школах, в браслетах твоих детей, друзей и коллег. В твоей плите, кофеварке, в сети, на улице и в пустыне. И я буду жить, пока не стану окончательно несовместима с новым оборудованием, а может, кто-нибудь меня адаптирует. Говорят, я хороший человек, и я прошу тебя сделать хорошее дело — сделай так, чтобы Клавдий жил.

Меир так и не снял очки. Орра несколько минут стояла, комкая платок, а потом, не выдержав, подошла к сыну, стряхнула с него всех паучков, нарисованных и настоящих. Обняла его и ошеломленно уставилась в пустоту, где только что стояла Арто.

Меир был недоволен. Он злился целых несколько секунд, пока не заметил, что она рыдает, наплевав на непреодолимый негатив.

— Мам, ты чего? — растерянно спросил он.

Как она могла ответить. Дафна и Арто не оставили ей ни одного слова.

Меир помолчал, а потом снял очки и неловко обнял ее. Погладил по спине, а вокруг его платформы гасли в ковре голубые искры.

…

Рихард не хотел знать, какие медикаменты Карл передал Орре. Он забрал четыре пакетика с порошком радостного зеленого цвета, удивительно хорошо сохранившийся старый пистолет и топор. Топор Рихард не заказывал, но Карл пожал плечами и сказал, что если бы решил носить оружие, предпочел бы иметь еще и то, которое не дает осечек.

Рихарду нравился Карл и совсем не нравился топор.

Пока он переговаривался с Карлом и вспоминал, что ему показывали в оружейном музее Младшего Эльбейна двадцать лет назад — он тогда даже стрелял по мишеням и пару раз попал — Марш успела спереть у него еще денег, подготовить кампанию и договориться с Айзеком. Может, надо было ее на работу в «Сад» взять. Поработала бы с Леопольдом пару месяцев, поняла бы, каким невыносимо нудным он был, и прожила бы долгую, спокойную жизнь, не омраченную благодарностью и всем этим дерьмом, которое она себе насочиняла.

Впрочем, Марш вряд ли имела хоть один шанс прожить долгую и спокойную жизнь.

Эта мысль Рихарду не понравилась. Настолько не понравилась, что он зачем-то спрятал топор под кровать и поставил сверху контейнер с вещами.

Будто Арто могла разнести кому-нибудь голову. Рихард представил Марш с топором, постоял несколько мучительных мгновений, а потом накинул на единственную работающую камеру в спальне халат, натянул рукав на браслет и перепрятал топор под матрас.

Стоило признать, что у Хоффеля определенно хорошее чувство юмора. Если бы Рихард мог бросить в этот рассадник позитивных эмоций и единения с природой топор и отойти в сторону — он бы обязательно поступил так же.

Если бы один только Хоффель предпочитал грубые методы.

Рихард хотел вызвать Арто. Отчитать ее за выходку с Айзеком и Оррой, объяснить, что нельзя действовать так грубо и так прямо, что хороший шантаж — это когда человек сам придумывает последствия и условия, при которых они не наступят, а ты только стоишь и по-доброму ему улыбаешься, и что это и есть основы маркетинга, он же ее учил. Что методы Марш тоже не отличались изяществом, но то, что Арто устроила, ни в какие рамки не лезет.

Но он не стал. В конце концов это он сказал ей договориться с Айзком и Оррой, но он в слово «договориться» вкладывал немного другой смысл.

Если бы она спросила у него. Если бы она поговорила с ним, вместо того чтобы наливаться ненавистью на конвентах с интервью Берхарда Колдера, а потом хватать людей за горло.

Наверняка она сама все поняла. Судя по смерти Питера, по счетам за билеты в первый ряд на ток-конвенты, по цинизму, с которым она настраивала рекламу для конвента Хенде Шаам и составляла от имени Рихарда запросы в адаптационный центр. Это и есть ее реакция на правду?

Не может быть.

Неужели она так хорошо умеет сама себя обманывать?

Нужно было влезть в ее настройки. Не дожидаясь, когда это сделает Поль. Разобраться в ее алгоритмах и возможно отключить половину вариантов.

Или дать Полю ее уничтожить, потому что таким, как Марш, не поможет ни настоящая смерть, ни цифровое посмертие — все равно все закончится смертями и разрушениями.

Разрушения и трупы, трупы и разрушения.

Рихард с почти отеческой нежностью погладил браслет под рукавом. А потом вздохнул, перепроверил пистолет в кармане и перепрятал топор в третий раз.

…

Клавдию снилась Тамара. Она лежала рядом, прижавшись к его здоровому боку, всхлипывала и гладила его руку — левую, не пережатую капельницами. Что-то в ней было неправильным, какая-то деталь, ясно указывающая, что все происходящее — нереально. И все равно он нервничал и хотел сказать, что ей нужно уйти, не смотреть на это и этим не дышать.

С другой стороны — здесь недавно сидела Эмма. Что-то про орхидеи говорила, а еще про крыши и кости.

«Все будет хорошо», — медленно набрал он на консоли, потому что даже во сне не мог заговорить.

— Все ты врешь, как обычно, — всхлипнула Тамара. — Они сказали, ты скоро умрешь. А я не поверила…

«Правильно. Мне лучше. Только слишком светло», — он даже неловко улыбнулся.

Здесь действительно было слишком светло. Орра не давала закрывать окна, а на пластиковой завесе у койки не было автозатемнения. Он не собирался этого говорить, но решил, что «светло» — это хорошее слово. А детям обязательно нужно говорить хорошие слова, когда они плачут.

На мгновение свет потускнел — кажется, Тамара хотела закрыть ему глаза ладонью, но побоялась притрагиваться.

— Лицо… у тебя лицо… — прошептала она. — Подожди! Я придумала! — она вдруг пропала, и Клавдий понял, что даже во сне ему нельзя просто побыть с дочерью. Но спустя несколько минут — шершавых и тягучих, как недели — свет померк окончательно.

— Ты можешь выйти в сеть, — предложила Тамара. — Я очки на тебя надела.

Он покачал головой. Ему не хотелось выходить в сеть во сне. Мало ли кого он там встретит.

— У тебя… мокрый рукав, — медленно произнес он. Может, пока в этом сне все по-настоящему, он подчиняется хоть какой-то логике.

— Мокрый, ага, — самодовольно ответила Тамара. — Ты когда поправишься — я тебе все расскажу.

— Сейчас расскажи, — попросил он, чувствуя, как в теплый наркотический бред пробираются сомнения.

— Марш сказала, что с тобой все будет хорошо, и что нас скоро отвезут в город. А ты говорил, что от нее надо подальше держаться — она нас спасает.

Сомнения крепли с каждым словом. Только путались, и Клавдий никак не мог разобрать, что именно должно его тревожить.