Малой кровью

Однако сегодня бригадир как с цепи сорвался. Дескать, надо переходить Бикхану в третью бригаду. Ну, вот просто непременно надо, некому там на конной косилке работать, мужчин на войну позабирали, не справляются с косилкой женщины. Бери бумагу, пиши заявление на перевод. Звеньевым там станешь, причем в женском звене, как сыр в масле кататься будешь, всегда накормят, обиходят и приласкают. Произнося последние слова, Ферапонтов разулыбался весьма сально и даже подмигнул Бикхану.

Возможно, в третьей бригаде и в самом деле некому оказалось работать с косилкой, но все же резоны бригадира Ферапонтова понять было трудно. В их второй бригаде тоже многие ушли на фронт, людей не хватало, а план вырос, — и за любого лишнего работника двумя руками держаться надо, а не сплавлять куда подальше.

Бикхану совершенно не хотелось уезжать в третью бригаду, базировавшуюся почти в двадцати верстах от второй. Привык он к здешним местам, и к людям тоже, степь вокруг изучил досконально как охотник. Опять же с дедом будет видеться редко, а тот не просто родственник, но и единственный здесь близкий человек, с которым можно поговорить обо всем. Должность звеньевого не манила. Надбавка к зарплате крохотная, а хлопот и ответственности прибавится изрядно. К тому же этот карьерный скачок ненадолго, скоро в армию, а когда вернется, на звено никто его не поставит — другие мужики тоже с войны придут, постарше да поопытней.

В общем, писать заявление он отказался. Если директор подпишет приказ о переводе — тогда перейдет, никуда не денется. А своего желания к тому нет. Бикхан ждал, что бригадир взорвется матерной тирадой, что будет грозить или уговаривать. Однако Ферапонтов лишь посмотрел на него долгим взглядом, пожевал губами, словно размышляя о чем-то, — развернулся и ушел, ни слова не сказав. Такое небывалое поведение встревожило Бикхана. Что-то нехорошее задумал бригадир, не иначе. Хотелось посоветоваться с дедом, но тот куда-то запропал.

На улице быстро темнело. Бикхан встал с койки, куда прилег немного отдохнуть, запалил «летучую мышь». И подумал, что куда бы старый ни пошел — здесь, в пределах кочевья — давно бы уже вернулся, даже если бы задержался с кем-нибудь поболтать.

Он прошел с фонарем на кухоньку. Небольшая дровяная плита была холодная. К приготовлению ужина дед сегодня даже не приступал. Наверное, подвалила какая-то срочная работа. Настолько спешная и неотложная, что дед до сих пор возится с ней в мастерской. Ничего иного в голову Бикхану не пришло.

Вышел на улицу — может, чем-то можно помочь старому? А если в помощи не нуждается и застрял в мастерской надолго, тогда придется самому заняться ужином.

Свет за окнами мастерской не горел. Хотя стемнело настолько, что работать без освещения было решительно невозможно.

И вот тогда Бикхан встревожился. Обошел все летники, где горел свет, включая самые дальние, даже к Ферапонтову заглянул, хоть очень не хотелось. Деда нигде не было, и никто его, почитай, с самого обеда не видел.

Далеко дед с кочевья не уходил никогда. Он вообще ходил медленно и с большим трудом — после гражданской левая нога его не сгибалась, торчала прямая, как бревно. Он мог, конечно, уехать с оказией по какой-то срочной надобности — но почему же тогда не оставил внуку записку?

Бикхан вернулся в дом, внимательно всё осмотрел... Нет нигде записки. Может быть, в мастерской найдется что-то, способное помочь разгадать загадку?

Он дошагал до мастерской, дверь ее оказалась не заперта. И, шагнув через порог, первым делом увидел на полу в свете своей «летучей мыши» ноги в хорошо знакомых стоптанных порыжевших сапогах, торчавшие из-за верстака.

— Дедушка?

Чуть позже:

— Дедушка-а-а!!! * * *

Милиция и медики вынесли такой совместный вердикт: никакого злого умысла не обнаружено, несчастный случай. Споткнулся, дескать, старик, подвернулась у него здоровая нога, вот и грохнулся, и угодил на беду виском по твердому тупому предмету, проще говоря — по тискам. Получил открытую черепно-мозговую травму, потерял сознание и скончался через тридцать-сорок минут, не приходя в себя.

Бикхан долго размышлял и в итоге не поверил версии следствия.

Сколько он себя помнил, дед работал в этой мастерской. Бригада не раз переезжала с места на место, но мастерская оставалась все той же. Легкий домик разбирали, перевозили, собирали вновь, и дед все обустраивал внутри, в точности копируя ту обстановку, что была до переезда: на те же места вставали столярный и слесарный верстаки, и прочие приспособления. Инструменты дед тоже развешивал на стены в прежнем порядке, каждый на полагающийся ему гвоздик, не на соседний, или в определенный зажим.

Ориентировался в своей вотчине старый великолепно, привыкнув за много лет. Мог без труда отыскать молоток или отвертку в кромешной темноте или с завязанными глазами. И передвигался по тесному и заставленному всякой всячиной помещению движениями, выверенными до сантиметра, — никогда ни на что не натыкался и ни о что не спотыкался. Так что же на него нашло в тот роковой день? Отчего упал на ровном месте?

Нет, понятно, что с годами старые люди слабеют, и координация движений у них становится хуже, и зрение, и еще много всяких неприятностей со стариками происходит. Однако Бикхан жил с дедом под одной крышей, видел его постоянно, и уж заметил бы, что дед в последнее время сдает. Но ничего похожего не замечал. И не поверил в несчастный случай: дед не падал и не бился виском о твердый тупой предмет. Предмет сам ударил в висок и был зажат в чьей-то руке. Произошло убийство, называя вещи своими именами.

Хотя резоны милиционеров и следователя прокуратуры, не ставшего возбуждать дело, Бикхан понимал хорошо.

Даже не только в том дело, что не нужно им в отчетности лишнее убийство, которое раскроют или нет, неизвестно. Для убийства требуется какая-то причина, какой-то мотив, а придумать его в данном случае было не так-то просто. Корысть? Так ведь жили внук с дедом не слишком богато, и все их имущество осталось на месте (самой ценной вещью, пожалуй, было ружье Бикхана). Месть? Дед никогда ни с кем не ссорился, со всеми умел находить общий язык, даже с бригадиром Ферапонтовым.

Бывает и так (у них в бригаде тоже случалось), что ссора возникает на пустом месте, из ничего — слово за слово, и доходит до того, что один из поссорившихся хватается за нож. Или за твердый тупой предмет. Но Бикхан был убежден, что происходит такое лишь по пьяной лавочке. А дед употреблял более чем в меру, а уж представить, что он выпил в тот день с кем-то в рабочее время и прямо на рабочем месте, у Бикхана не получалось. Да и медики наверняка проверили наличие алкоголя в организме. Если бы нашли, упомянули бы в своем заключении, тогда картина у них вообще нарисовалась бы складная: выпил и не устоял на ногах, еще одна жертва зеленого змия.

Впрочем, ссоры и на трезвую голову случаются, хотя гораздо реже заканчиваются поножовщиной или ударами по голове.

...Через неделю после скромных похорон на совхозном кладбище Бикхан пришел туда снова. Темнело, причем удивительно рано — с запада наползала огромная туча, воздух полнился предчувствием очередной грозы, они часто случались тем летом. Но пока еще не грохнуло, не ударили по пыльной земле первые тяжелые дождевые капли, и Бикхан посидел молча рядом со свежим земляным холмиком. Мысленно обращался к деду: отзовись, подскажи, что на самом деле произошло в тот день...

Конечно же, Бикхан не верил, что сорок дней душа покойного находится где-то здесь, рядом, и способна иногда подать знак. Сын мусульманина и православной, вырос он полным атеистом. Не верил, но... А вдруг? Не все загадки и тайны этого мира исследованы советской наукой, много на свете странного и удивительного, не имеющего пока объяснений.

Ответ, разумеется, не прозвучал. И никакой знак не был подан. Тогда Бикхан произнес вслух:

— Клянусь, дед, я узнаю, кто это сделал. И зачем сделал, узнаю тоже.

Едва договорил, по глазам ударила короткая беззвучная вспышка, на миг осветила кладбище и тут же погасла. Звук громового удара донесся с запозданием. Словно кто-то наверху завизировал его клятву, заверил большой печатью небесной канцелярии. Хотел знак? Получай!

Как ни гнал он Батыра, опередить грозу не сумел, на подъезде к кочевью угодил под ливень.

Насквозь мокрая одежда неприятно липла к телу, пробирал озноб, но первым делом Бикхан обиходил конька: завел в денник, разнуздал, обтер, насыпал овса. И лишь потом пошагал к летнику сквозь стоявшие вертикально струи, уже не особо торопясь, мокрее все равно не станет.

В его домике горел свет. А внутри была рыжая Алевтина. * * *

После смерти деда никого к Бикхану не подселили, квартировал в своем летнике в одиночестве. Жилья на кочевье теперь хватало с избытком, число работников в бригаде уменьшилось, многих мужчин призывного возраста забрали в армию, иных почти сразу, в первые дни войны, других попозже.

Первым получил повестку белобрысый радиолюбитель Феденька, а до того неделю ходил понурый, сам не свой, — лишился всей своей аппаратуры, пришлось сдать и приемник, и передатчик, вышло такое постановление. Без возможности повозиться с паяльником и радиодеталями жизнь была Феденьке не мила, и в военкомат он отправился в приподнятом настроении, был уверен, что в армии станет радистом.

Отсутствие его аппаратуры сразу почувствовалось на кочевье. Что пропала возможность экстренной связи с правлением, так это полбеды и забота в основном бригадира Ферапонтова. Но теперь и новости приходилось узнавать с запозданием, из газет трех-четырехдневной давности, — радиотрансляционная линия на кочевье не была протянута.

Последним, за день до смерти деда, отправился в военкомат гуртовщик Жанлыс, хоть и было ему уже сорок с хвостиком. А в промежутке между отъездами Феденьки и Жанлыса забрали многих других мужчин бригады. Проще сказать, кто остался: Бикхан с дедом, сторож Пантюхин (возраст за пятьдесят и третья группа инвалидности), бригадир Ферапонтов (имел бронь) и еще двое мужчин, но те все же могли уйти на войну, поскольку брони не имели и были примерно ровесниками Жанлысу, за сорок, а того призвали.

Женщины, как уж могли и умели, заменили ушедших мужей. Совхозный детский сад перевели на круглосуточный и полнонедельный режим, организовали в нем новые группы, — и матери, сидевшие до того с малышней, вышли в поле, план сам себя не выполнит.

Над Бикханом женское пополнение бригады немедленно установило нечто вроде шефства. То одна, то другая заскакивала вечером, приносила еду, — женщины жили в летниках по двое, по трое, стряпали по очереди, а ему в одиночку никак не получалось управиться с ежедневной готовкой ужинов-завтраков, до койки бы доползти, умаявшись на работе.

Сегодня навестила Алевтина, невестка их кухарки, — вдова, оставшаяся без мужа еще в Финскую.

— Голубцов тебе принесла горяченьких, — кивнула она в сторону кухоньки, — а обратно никак, вышла и чуть не утопла. Да и страшновато среди молний шагать, у моей бабушки золовку так убило, тоже в грозу через поле шла... У тебя посижу, пока не кончится, пообсохну чуть.