Неправильное воспитание Кэмерон Пост

– Потом расскажешь, как тебе, детка? – хмыкнул он. – Девчонки знают толк в парных упражнениях. – Он слегка присвистнул и облизал губы.

Я вернула фильм, выбрав время, когда прокат закрыт. Положила в ячейку возврата. Когда я пришла в следующий раз, Нейт промолчал, и я понадеялась, что он забыл. Надежды надеждами, но я была не такой дурой, чтобы брать этот фильм еще раз, даже если бы мне очень захотелось. Иногда я представляла себе ту сцену из фильма, только вместо актрис в ней были мы с Ирен. Это видение настигало меня внезапно, помимо моей воли, – обычное дело для подобных мечтаний. * * *

Бабуля и тетя Рут без меня решили, кто из них оформит опеку, где и на что я буду жить. Я могла бы и сама начать расспросы, но если бы стала спрашивать, задавать им важные вопросы, то напомнила бы всем, включая себя саму, что теперь я сирота, нуждающаяся в попечении, и вспомнила бы, почему осиротела, а мне не нужно было лишнего повода об этом думать. Поэтому я никуда не ходила, кроме школы, а когда была дома, сидела в своей комнате и смотрела все, что только могла достать: «Магазинчик ужасов», «Девять с половиной недель», «Волчонок», «Девушки из исправительной колонии», – и совершенно без всякого удовольствия. Обычно я уменьшала звук и не выпускала из рук пульт, чтобы нажать на «стоп», как только шаги тети Рут послышатся на лестнице. Я словно бы переносилась внутрь стеклянного шара, позволяя всем тем решениям, которые принимались насчет меня за кухонным столом, кружить вокруг, словно пластиковый снег. Я заледенела, слилась с пейзажем, стараясь ни во что не встревать. И, знаете, по большей части это работало.

Бабуля окончательно переехала из своей квартирки в Биллингсе в наш подвал, где папа в свое время установил ванну, однако так и не успел закончить ремонт. Пришлось парням, с которыми он работал, делать все за него: за месяц или около того они поставили стены из гипсокартона, так что у бабули теперь были собственная спальня и гостиная с синим ковром и новым регулируемым креслом для отдыха. Получилось миленько.

Рут, понятно, не могла больше работать стюардессой на своих авиалиниях, проживая в Майлс-сити, Монтана. Конечно, у нас есть свой аэропорт, только вот размером он не больше сдвоенного каркасного дома. Он обслуживает частные самолеты и рейсы авиакомпании «Биг Скай Эйрлайнз», которую люди иначе как «большой ужас» не называют, потому что там так трясет во время полетов, что почти всем пассажирам требуется второй гигиенический пакет. В любом случае их крошечные самолетики, в которых пассажиров раз, два и обчелся, летают только по Монтане, так что там не нужна девушка в униформе, разносящая имбирный эль и пакетики с орешками.

– Это новый этап моей жизни, – все время повторяла Рут в первые месяцы после аварии. – Я никогда не планировала быть стюардессой до конца своих дней. Да, это новый этап.

Под «новым этапом» она подразумевала офисную работу на подрядную фирму моего отца. Раньше бухгалтерией занималась мама – бесплатно, по вечерам после работы в Музее Танг-ривер, но Грег Комсток, который хоть и сохранил имя компаньона, но теперь руководил всем в одиночку, решил принять тетю Рут в штат официально. У нее появились собственный стол, табличка, на которой значилось ее имя, и выплачиваемая дважды в месяц зарплата. Осенью тете Рут пришлось вернуться во Флориду – продать свою квартирку в кондоминиуме, собрать вещи и утрясти прочие вопросы, без решения которых она не смогла бы перейти на новый этап своей жизни. И еще ей надо было сделать операцию.

– Ничего особенного, – сказала она нам. – Обычное дело с моим-то диагнозом. Почистят немножко, вот и все.

Диагнозом тети Рут был нейрофиброматоз. Она страдала им с самого рождения. Дедушка и бабушка Уинтон заметили у нее опухоль размером с арахис посреди спины, когда она была еще совсем малышкой. Кроме опухоли, на плече и на бедре у нее были отметины, напоминавшие цветом кофе с молоком (на медицинском жаргоне они так и называются «кофейные пятна»). Доктора сказали не волноваться, но чем старше становилась Рут, тем больше опухолей появлялось у нее на теле, причем некоторые из них были довольно крупными – размером с грецкий орех, а иногда даже с кулачок младенца – и на таких местах, где красотка вроде Рут не хотела бы их видеть ни во время купального сезона, ни на выпускном. В общем, после обследования все эти доброкачественные новообразования удалили, за исключением того, которое было у нее на спине, поскольку оно не особенно увеличивалось. Нет, сначала оно подросло, но потом приостановилось, и хирурги не решились оперировать так близко к позвоночнику. Там оно и осталось.

Мне казалось странным, что тетя Рут, безупречная во всем, с такой легкостью говорит о россыпи опухолей, которые не могут не действовать ей на нервы (в этот раз речь шла о двух: одна была на правом бедре, а другая – под коленкой). Но, видимо, она уже привыкла к тому, что раз в пять лет ей приходится ложиться под нож. Для нее это была лишь косметическая процедура, способ сохранить красоту, пускай даже требующий чуть больше усилий. На все про все ей понадобился месяц, в течение которого дом опять принадлежал только нам двоим, мне и бабуле Пост. И это было замечательно. Самым значительным событием того периода стал приезд маминой подруги Марго Кинан. Она специально заглянула, чтобы увидеться со мной. Рослая и длинноногая, Марго Кинан когда-то была теннисисткой и выступала на полупрофессиональных турнирах сразу после колледжа, пока ее не пригласили работать в какую-то крупную компанию, производившую спорттовары. Когда она гостила у родителей, она всегда учила меня играть в теннис и позволяла брать свою чудесную ракетку, а однажды летом даже поехала со мной на озеро Сканлан поплавать. И еще она всегда привозила нам подарки: из Испании, из Китая – отовсюду. К ее приезду родители запасали джин, тоник и лаймы, чтобы потом смешивать ее любимый напиток. С мамой они дружили еще с младшей школы. И, что самое главное, их объединял тот день на озере Квейк. Ведь это Кинаны, родители Марго, уговорили моих бабушку с дедушкой ехать в Вирджиния-сити в день землетрясения, а сами остались на стоянке. Это они потеряли сына, который приходился Марго братом.

Теперь Марго жила в Германии, поэтому об аварии ей стало известно лишь через месяц. И тогда она прислала мне букет. Не всей семье Пост, а мне лично. Это была огромная композиция из цветов, названия которых я никогда не слышала. К ней прилагалась карточка, на которой говорилось, что Марго навестит меня, как только вернется в Штаты. Несколько недель спустя она позвонила, но я была в школе, поэтому разговаривать ей пришлось с бабулей Пост. Она сообщила, когда приедет, и еще – что хотела бы пригласить меня куда-нибудь на ужин. Бабуля приняла приглашение от моего имени, и я не возражала.

Марго появилась в пятницу вечером на покрытом пылью синем автомобиле, который взяла напрокат в аэропорту Биллингса. Из окна дома я наблюдала, как она поднимается на крыльцо. Она вроде бы стала еще выше ростом и сменила прическу: теперь у нее была короткая асимметричная стрижка, блестящие темные волосы она заправляла за ухо. Бабуля открыла дверь, но я уже была тут как тут. Когда Марго наклонилась, чтобы обнять меня, я не застыла в оцепенении, как делала все эти месяцы, а наоборот – обняла ее в ответ. Думаю, никто из нас этого не ожидал. Я ведь не очень-то хорошо ее знала. От нее пахло грейпфрутом и мятой, чисто и свежо.

Пока мы пили кока-колу в гостиной, Марго рассказывала о Берлине и о том, чем занималась, вернувшись в Штаты. Потом она бросила взгляд на синий циферблат своих серебристых часов, больших, как у мужчины, и сказала, что нам надо поторапливаться, не то наш столик отдадут кому-нибудь другому. Забавно, потому что «Фермер и бык», отделанный деревянными панелями, на которых тут и там были развешаны набитые опилками охотничьи трофеи, хоть и считался лучшим мясным рестораном в городе, все же ютился между барами и никому, кроме Марго, не приходило в голову бронировать там места заранее.

Надо сказать, она заметно нервничала, открывая передо мной дверцу машины и предлагая самой выбрать, какую радиостанцию слушать те шестьдесят секунд, которые нам предстояло ехать по Мэйн-стрит. Когда я не проявила никакого интереса, Марго сама покрутила ручку переключения каналов, но ни одна из трех пойманных станций ей не понравилась, а потому, состроив недовольную гримасу, она выключила магнитолу. Мне тоже было не по себе, словно я на свидании, что, в общем-то, так и было.

Парочка довольно замухрышистых фермеров, которые направлялись туда же, куда и мы, проводила Марго любопытным взглядом – наряд и прическа выдавали в ней приезжую. Когда мы пробирались мимо них к своему столику, они еще раз обшарили ее взглядами с ног до головы. Как только принесли напитки – джин с тоником для Марго и «Ширли Темпл» для меня (с двойным вишневым сиропом, льда совсем чуточку), – атмосфера явно разрядилась.

– Странно все это, правда? – начала Марго. – Неловко – так, наверное, точнее. – Она сделала долгий глоток. Кубики льда налетели на дольку лайма. – Однако я все равно рада, что мы с тобой здесь сидим.

Мне понравилось, что она сказала «мы с тобой», словно мы действовали сообща, а не она одна все это устроила для меня. Я почувствовала себя совсем взрослой.

– Я тоже. – Я сделала глоток своего моктейля[3], надеясь, что выгляжу так же загадочно, как Марго, которая не сводила с меня глаз.

Она улыбнулась, а я, помню, покраснела в ответ.

– Я привезла фотографии. – Она принялась рыться в довольно большой сумке. – Не знаю, какие из них тебе попадались раньше, но мне бы хотелось, чтобы ты оставила себе все, которые тебе понравятся. – И она вручила мне конверт.

Перед тем как вынуть снимки, я вытерла руки салфеткой. Я хотела, чтобы она увидела, как серьезно я к ним отношусь.

Почти все из них я видела впервые. Сначала шли свадебные фотографии родителей. Да, тетя Рут, должно быть, и тут стала незаменимой помощницей, но истинной подружкой невесты была Марго. Выглядела она прелестно, но мне подумалось, что в этом наряде с длинными перчатками она чувствовала себя не слишком-то уютно, и мне легко было представить себя на ее месте.

– А вот твоя мама и этот персиковый ужас. – Марго перегнулась через стол, развернула к себе фотографию, которую я держала в руках, и покачала головой. – Я твердо намеревалась переодеться в джинсы после церемонии, но она отговорила меня, посулив шампанского.

– Вижу, это сработало, – заметила я, дойдя до фотографии, на которой она пила шампанское прямо из бутылки, а дедушка Уинтон, каким-то чудом попавший в кадр, улыбался ей широкой улыбкой. Я протянула фотографию, и Марго кивнула.

– Ты ведь не помнишь никого из старших Уинтонов?

– Нет, все умерли до моего рождения, так что у меня только бабуля Пост, – подтвердила я.

– Дедушка Уинтон пришелся бы тебе по душе. И ты бы ему понравилась. Он был такой пройдоха!

Мне было приятно услышать от Марго, которая видела меня считанные разы, что дедушке бы я понравилась. Мама говорила то же самое, но в устах Марго эти слова звучали как-то иначе.