Золотая Грива

Первый таёжный поход

На первый выход в тайгу баба Лина собирает внука, словно в какую-то дальнюю экспедицию. Полностью загружает рюкзачок продуктами и вместе с Горкой приходит к деду Акиму, который уже ждёт согласно оговорённому времени.

– Вы уж, Аким Акимыч, глаз с него не спускайте. Он в тайге никогда не был.

– Полноте, Алина Агаповна, – успокаивает бабушку Акимов, пристраивая свой вещмешок за плечами, – прогуляться идём на часок-другой по закраинке. Костерок разведём. Картошечки испечём. Чайком погреемся. Не волнуйтесь!

До моста через реку они идут по берегу рядом.

– В тайге, Егор Данилович, важно не шуметь. Стараться идти тихо, чтобы все видеть и слышать, – наставляет дед Аким, – а то и вовсе затаиваться. Так делают все таёжные обитатели: и звери, и птицы, ну и, разумеется, люди, связанные с таёжным промыслом. Вот мы с вами ещё и к тайге не приблизились, а информация о нашем движении уже разносится.

Дед Аким поднимает с земли гальку и кидает её в омуток.

– Видишь, как расходятся круги?

– Ага.

– Вот таким образом в тайге передаётся весть о вступлении в неё человека, как самого опасного существа: от травинки к травинке, от кустика к кустику, от дерева к дереву. Ворона увидела – каркнула, какая-то пичуга запищала, стая рябчиков вспорхнула – и покатилась тревога! И бросаются таёжные обитатели в гущи веток, в каменные россыпи, в норки; бегут укрыться за пеньком, за бугорком, за деревцем. Замолкают. Одни глаза начеку, одни уши торчком на слуху, одни носы – по ветру.

По мосту дед Аким и Горка переходят Хрусталинку, углубляются в царство великих и малых деревьев разных пород.

Дед Аким снимает кепи, несколько раз глубоко, до влаги в глазах, вздыхает и светлеет лицом.

– Ах, Егор Данилович, какое же это на свете чудо – наша тайга. Это всегда лёгкая и необъяснимая тревога. Это мурашки по спине. Это сладостно обмирающее сердце. Это радостью повышенный пульс. Это такой простор в груди и приятная тяжесть в ногах. Да что говорить – блаженство!

Дед Аким двигается вперёд, прямой, сильный, уверенный в себе. По-хозяйски оглядывает вершины деревьев, кустарник, землю под ногами. Вот подходит к стволу высокой и тонкой, как шест, сосёнки, обхватывает её руками и резко встряхивает. С вершины срывается пушистый зверёк и, распластавшись в воздухе рыжей молнией перелетает на соседнее дерево.

– Испугалась, дурёха, – говорит дед Аким извиняющимся голосом, – это я тебя хотел Егору Даниловичу показать. Не бойся! Мы тебя не обидим… Белка, – показывает он Горке зверька, – ишь, затаилась, к стволу прижимается?

Лаки постоянно убегает вперёд, возвращается, чтобы убедиться, не исчезли ли куда его спутники, и снова скрывается в зарослях. Но вдруг слышится звонкий лай двух собак. Один – голос Лаки, другой – очень похожий на него.

– Наверное, с какой-то бродячей встретился, – предполагает дед Аким, – не подрались бы! – и ускоряет шаги.

Посередине небольшой еланьки растет старая сухая сосна. На её вершине сидит ворона, а под деревом – Лаки. Он лает, а ворона отвечает.

– Ничего себе, – таращит глаза Горка, – гавкающая ворона. Вот это да!

Выискивает на земле белый каменный осколок и кидает в ворону. Попадает в ствол. Ворона недовольно каркает и улетает.

– Зачем же вы так, Егор Данилович? – укоряет Горку дед Аким. – Она же ничем нам не досаждала. Пусть бы и сидела себе!

– Да так просто, – смущается Горка.

– Так просто? А вы не подумали, чего она хочет?

– А чего?

– Того же самого, что хотите вы: солнышка, покоя и чтобы никто не обижал. Так?

– Так, – соглашается Горка, – больше не буду.

– Рад это слышать. Человек привык вести себя в этом мире как самый большой начальник, по принципу «как хочу, так и ворочу».

Горке, конечно, не очень нравятся наставления деда Акима, но он помнит совет бабушки: слушать и внимать Акиму Акимовичу, он плохого не скажет и не посоветует. Горка идёт следом за ним. Тот, полуоглядываясь, продолжает:

– Вот жена дяди Филиппа, тётя Либгэ, мне как-то рассказывала, что её предки – тунгусы по национальности – прежде чем срубить дерево или выстрелить в зверя просили у них прощения. Каково? А почему? Потому что считали их равными себе. В природе, Егор Данилович, всё взаимосвязано.

Дед Аким останавливается возле большого серого валуна, пристраивается к нему задом.

– Отдохнём чуток, – шлёпает ладонью по шершавой крутизне, – как ты тут, каменный отшельник?

– Ты это, деда, с кем?

– С валуном.

– Он что, понимает? – смеётся Горка.

– Никаких сомнений. Я в тайге со всеми разговариваю. Хоть, Егор Данилович, и существуют такие школьные понятия, как «живая» и «неживая природа», в мире всё живое.

Горка на минуту задумывается.

– И песок?

– Да.

– И глина?

– Да.

Горка оглядывает местность.

– И горы?

– И горы.

– И камни? – Горка буцает ногой по валуну.

– И камни тоже, – смеётся дед Аким.

Горка думает, на чём же поймать деда.

Неподалёку слышится сигнал автомобильной сирены.

– А машина?

– Какая машина?

– На которой ездят.

– Автомобиль? – уточняет дед Аким, – тоже живой.

– Ну уж! – не соглашается Горка и надувает щёки.

– Вот если водитель нерадиво относится к своему автомобилю: не чистит, не моет, вовремя не меняет шины и так далее, автомобиль настраивается на враждебное отношение к хозяину: то плохо запускается двигатель, то работает с перерывами, то увеличивается тормозной путь, то погаснет одна фара. Словом, возникают неприятные для водителя ситуации.

– А у тебя была машина?

– Была… В молодые годы. «Волга». Прекрасная машина советского времени!

– Ты её любил?

– Очень любил, Егор Данилович, – дед Аким даже глаза прищуривает от мимолётного воспоминания.

– А она тебя?

– И она меня… Хотите расскажу про один случай?

Дед Аким поджидает согласия Горки. Тот кивает.

– Возвращался я как-то в город лютой зимою из одной деревни, где гостевал у друзей и, конечно, не удержался от того, чтобы не погреть душу известным зельем, разумеется, в меру. Дорога шла через тайгу, где нет никаких постов милицейских под названием ГАИ. Еду себе не торопясь в полной темноте, гляжу на дорогу в свете фар, как бы чего не прозевать. И вдруг мотор глохнет. Жму, жму на стартер – бесполезно! Чувствую, подсажу заряд в аккумуляторе – и тогда всё, не запустить двигатель. Взял электрический фонарик. Открыл капот. Все связи топливные и электропроводные проверил. Порядок! А мотор не заводится. Что делать? До города ещё оставалось километров двадцать. А уже начинало слегка вьюжить: не дойдёшь – замёрзнешь! Сижу за рулём со всё усиливающимся страхом, ведь и в автомобиле можно замёрзнуть без обогрева. И вдруг меня осеняет. Вышел из машины. Встал на колени. Обнял капот. «Голубушка моя, Волга, – говорю, – ты же знаешь, как я тебя люблю! Что я сделал такого, что ты рассердилась на меня? Наверное, за руль нетрезвым сел? Впервые это. Прости меня. Клянусь, что это никогда не повторится!» – и в капот её целую. Потом быстрёхонько – на водительское сиденье. Ногой на стартер. Взревел мотор. И приехал я домой живой и здоровый. Как в сказке!

Идут они по тропе, проторенной множеством ног ягодников, грибников и просто проводящих досуг людей. Дед Аким выбрал её специально, чтобы не натруждать ни свои, ни Горкины ноги при ходьбе напрямик, перешагивая через поваленные деревья, обходя ямы, пни, бугорки, камни и продираясь сквозь густые заросли ерника и багульника. Дед Аким иногда срывает какое-нибудь растение на ходу и, как и баба Лина, коротко характеризует его.

Вот подаёт Горке венчик какого-то цветка.

– Разотрите в ладонях и понюхайте.

Горка морщит нос: запах сухой, острый и приятный.

– Это чабрец, а в народе его называют богородской травой, так как в день Успения Богородицы им украшали иконы Божьей Матери.

На каменистых россыпях взгорки в распластанном на ней зелёном ковре краснеют ягоды, похожие на бусинки. Дед Аким срывает одну кисточку.

– Попробуйте, Егор Данилович, брусничку. Она ещё не до конца созрела, подойдёт только в сентябре, но употреблять можно.

Мучительная гримаса передёргивает лицо Горки.

– Уф, кислятина!

– Полезная, надо сказать, витамин С.

Многое из мира тайги Горка видел и ранее на картинках русских художников, иллюстрирующих разные народные сказки, но никогда не испытывал такого волнения. За каждым деревом, кустом, а особенно в густых зарослях, пряталась какая-то тайна. Казалось, вот-вот появятся Баба-яга, с суковатой палкой, низкорослый старичок Лесовик в широкополой соломенной шляпе, Леший с корзиной на спине или огромный, как лошадь, сказочный Серый волк.

Какая-то махонькая птичка следует за путниками, перелетая с дерева на дерево.

Горка засматривается на неё, проглядывает на тропе большую лужу и вбухивается в неё ногами. Из-под них выпрыгивает что-то зелёное и живое.

– Ой! – пугается Горка.

– Ай, ай! – упрекает его дед Аким, – чуть лягушку не раздавили.

Горка уже знает – сейчас последует наставление, но он уже привык – это наука жизни, богатство опыта. И не ошибается.

– Вот идёте вы, Егор Данилович, по тайге или полю, да просто по дороге – смотри́те под ноги. А если надо осмотреться, то остановитесь. Плывёте по реке – в глубины её поглядывайте. В воде, земле, траве, даже в обычной дорожной грязи существует жизнь, таинственная и удивительная. Только мы её в хлопотах насущных не замечаем, и сами себя обкрадываем: сердце своё, душу, здоровье. Ведь природа нам даёт великую радость и божественное просветление. Она никогда не утомляет ни глаз, ни ухо, ни сердце. А почему? Потому что бесконечно прекрасна. А красота – есть главное условие жизни.

Слой тонких белых облаков почти касается вершин деревьев. Сквозь них просвечивает солнце. Воздух прижат к земле, оттого тепло и тихо. Тайга дышит запахами влажной прели. Несмотря на то, что рюкзачок ощутимо оттягивает плечи, идёт Горка легко и убористо. Тропа выходит на поляну, которую пересекает ручей с чистой и прозрачной водой. Обычно отдыхающий люд свою таёжную вылазку здесь и заканчивает: разводит костры, организует пирушки, разные игры.

– Утомились? – учтиво спрашивает дед Аким, освобождаясь от своего вещмешка и помогая Горке снять рюкзак.

– Есть малость.

– Дальше не пойдём. Как-нибудь в другой раз. Все красоты и тайны – в таёжной глубинке. Здесь они одёрганы и разломаны.

Дед Аким со вздохом оглядывает поляну, на которой там и сям разбросаны бумага, консервные банки и полиэтиленовые пакеты.

– Давайте-ка, Егор Данилович, приберёмся поначалу. Когда я вижу такую картину, то кажется, что у меня грязные спина и шея.

Минут двадцать дед Аким и Горка собирают мусор, трамбуют его, пакуют в вещмешок деда.

– Хорошо, что ручей ещё чист. Он живой, подвижный, вот и самоочищается.

Дед Аким встаёт на колени, припадкой пьёт воду, плещет её ладонями на своё лицо. Горка повторяет всё за дедом Акимом. А Лаки полностью погружается в ручей, потом выпрыгивает из него, отряхивается. Веер брызг обрушивается на хозяина.

– Окстись! Шаловливый!

Дед Аким идёт за ручей в глубину тайги и возвращается с охапкой сосновых сучьев. Быстро разводит костёр. В образовавшиеся первые угли высыпает десяток средних картофельных клубней. Пока они пекутся, все молчат, глядят в огонь. Потом дед Аким выгребает клубни толстой сосновой веткой.