Майкопский «Негус»

V

23 апреля 1953 года самолет без опознавательных знаков зашел ночью со стороны Черного моря в воздушное пространство Краснодарского края. Недалеко от Майкопа над лесом согласно плану, но чуть-чуть позднее, были сброшены два парашютиста. Самолет беспрепятственно ушел в сторону моря. Надвигавшаяся непогода облегчала его бегство. А «чуть-чуть» в схеме выброски привело к тому, что парашютисты опустились не на просторную поляну, а в лесу. Оба повисли на деревьях. Поль благополучно снял парашют и спустился на землю. Боб отвязался, спрыгнул, сильно ударил ногу. Поль полез за его парашютом, но не смог снять, помешал начавшийся ливень — спускаясь, сорвался, ударился грудью о землю. Отойдя метров на сто от дерева, макушку которого украшал парашют, «офицеры революции» залезли в спальные мешки и решили переждать ливень. Промокнуть до костей, не имея возможности сразу же обсушиться, опасно, это могло вывести их из строя. Да и нога у Боба болела. Застегнув изнутри мешок, Поль-Николай, он же «Негус», мгновенно, обморочно заснул, даже не осознав, что он припал к родной земле, которую не видел десять лет.

Первым проснулся Боб-Михаил: он услышал голоса. Вылез из спального мешка и увидел двух мужчин с ружьями, по виду работяг.

— Эй, друг, какое тут селение поблизости? — окликнул их Боб, но мужики повели себя совсем не как деревенские раззявы. Один стал за дерево, крикнул: «Не подходи!», пальнул в воздух. Затрещали кусты, появились еще мужики — с топорами, похоже, лесорубы. Видимо, они кое-что знали из военного дела, скорее всего воевали, и грамотно окружили незнакомца. Боб, то есть Михаил Кулеминов, вынул из кармана браунинг и бросил им под ноги. Тут очнулся Поль-Николай и выбрался из своего мешка. Его взяли на мушку и подержали, пока двое парней помоложе не сняли с дерева парашют. Другие подхватили спальные мешки и прочие вещи.

— Теперь пошли, — сурово скомандовал самый старый из всех. — А сами рассказывайте, кто такие, откуда.

— Мужики, отпустите нас, — стараясь сохранять хладнокровие, сказал Николай. — Денег дам. Много денег. Сорок тысяч дам — вот смотри...

— Деньги сдашь куда положено, — засмеялся молодой мужик, — сам-то ты кто?

— Погодите, мужики, погодите, — воззвал к ним Николай. — Выслушайте нас. Мы прибыли из-за рубежа, чтобы помочь вам освободиться от Советской власти. Вот, прочитайте книгу с нашей программой, здесь написана правда...

Молодой парень взял книгу:

— Ты чокнутый, что ли? Это пьеса «Горе от ума» Грибоедова!

— Полистай дальше! — воскликнул Николай. — Это только вначале Грибоедов, чтобы легче было прятать.

Парень полистал книгу, выругался:

— Испортили пьесу, паразиты, ишь, вклеили немецкие листовки!

— Это не немецкие! — взывал к ним Николай. — Это наши, русские. Мы же не немцы, мы русские, мы революционеры!..

— Ну дает! Революционер, мать-перемать... Сейчас тебе в милиции покажут революцию. И по-русски поговорят!

— Мужики! — Николай приходил в страшное возбуждение, куда только делись все уроки в Бад-Гомбурге и Бад-Висзее. — Братья! Перестаньте же бояться! Ведь усатый-то помер, тю-тю, нет больше Сталина...

Пожилой лесоруб поднял топор:

— Если ты, падло, хоть слово про товарища Сталина скажешь, я тебе башку отрублю, понял?!

И вдруг Боб неожиданно произнес усталым-усталым голосом:

— Коля! Не пыли. Кончай агитацию.

И тогда Николай выхватил свой пистолет (работяги не догадались его обыскать). Он хотел выстрелить себе в висок, но тяжелая лапа перехватила его руку: «Не балуй». Трое повисли на нем, вырвали оружие. Николай рвался, кричал: «Мишка, дай твою ампулу, моя потерялась, дай ампулу!»

— Не пыли, Коля, не надо, — тихо ответил Кулеминов.

Николай потряс головой, как бы приходя в себя, нервный срыв прошел, и он сказал уже спокойно, вполголоса:

— Ни слова о янки, только люди Байдалакова, больше никого, понял?

— Эй, братцы! — крикнул молодой парень. — Они сговариваются. Надо их того, в особицу...

В районное отделение милиции Николая доставили одного. Едва он подтвердил, что является парашютистом, мальчишеского вида младший лейтенант велел связать ему руки и посадил в камеру под охраной здоровенного сержанта. До этого момента юному офицеру не приходилось иметь дела со шпионами.

— Разговаривать запрещаю! — строго сказал младший лейтенант. А потом, спохватившись, скомкал носовой платок и запихнул его в рот задержанному. Младший лейтенант недавно прочитал, что, когда Гиммлер попал в плен к англичанам, он покончил жизнь самоубийством, раздавив особым образом ампулу с ядом, вделанную ему в зуб. Потому и принял деревенский детектив чрезвычайные меры. И когда приехали чекисты, шпион так и сидел с разинутым ртом, как в кабинете у зубного врача. Вечером того же дня Николай был доставлен в Краснодарское краевое управление МВД.

(В марте 1953 года было произведено так называемое укрупнение министерств: в частности, Министерство государственной безопасности влилось в Министерство внутренних дел; в марте 1954 года был образован Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР — с июля 1978 года КГБ СССР.)

Ему предъявили постановление на арест, а потом опись вещей, изъятых у него при аресте. Это были документы, рация, шифры, радиомаяк, бумажные деньги (сорок тысяч), золотые монеты, пистолет и патроны, клише для печатания листовок, книга, в которой под обложкой грибоедовской комедии «Горе от ума» скрывалась брошюра одного из главарей НТС, Поремского...

Отпираться было бессмысленно — их взяли, можно сказать, с поличным.

Впрочем, Николай подписал эти бумаги, так же как и протокол первого допроса, с облегчением: нигде ни слова не говорилось об американцах. Пусть наивный провинциальный чекист думает, что перед ним человек НТС и только НТС.

Американцы наставляли его, разбирая варианты поведения в случае провала, молчать о связи с ними. В условиях «холодной войны», говорили они, Советы считают злейшими врагами американцев.

После допроса его снова покормили и отвели в одиночную камеру. Никто его не бил, камера была вполне приличной, но вот выспаться толком не дали — опять допрос.

Снова вспомнилось Николаю древнеиндийское изречение о том, что у лжеца должна быть хорошая память. Тем более что здесь вопросы как-то странно перескакивали с одного на другое. Но в общем они повторялись. Николай снова и снова рассказывал, как он попал в плен (свою версию, конечно) и обо всех последующих событиях. Почему-то чекистов очень интересовали русские в Марокко, особенно члены НТС. Он рассказал о том, что учился в Бад-Гомбурге и Бад-Висзее. Его подробно допросили о преподавателях в этих заведениях и о тех, с кем он учился. А потом снова и снова спрашивали о членах марокканского отдела НТС.

Вместе с тем повторялись и вопросы о плене. Николай выстроил такую версию: попал в плен под Ржевом в октябре 1941 года, выходя из окружения. Обстоятельства пленения: попросился на ночлег в избу, а в деревню вошли немцы, подожгли дом; выскочил из огня — и взяли. Попал в лагерь в Вязьму. Потом погнали в Смоленск. По дороге бежал с одним политруком, но поймали снова и все же оказался в смоленском лагере. Оттуда вывозили на работы, снова бежал, месяца три скрывался в деревнях, в январе сорок второго опять поймали, отправили в лагерь в Орше. Оттуда — в Польшу, в Ченстохов, дальше — в рейх, на строительство аэродрома в Мюнхене. Освободили союзники. Проявил малодушие, боялся репатриироваться, уехал в Марокко. Там завербовали в НТС. Европа, Бад-Гомбург, Бад-Висзее.

Подполковник кивал, стенографистка записывала.

— Продолжайте, продолжайте. Кто преподавал в этих школах? Опишите их приметы. Кто учился вместе с вами? Опишите их приметы.

И опять: «Перечислите известных вам членов НТС в Марокко. Опишите их приметы».

Далось им это Марокко!

И внезапно:

— Следствие располагает данными, что вы назвали не всех членов НТС в Марокко.

На пушку берет? Но тут Николай сообразил, что где-то в соседней камере сидит Михаил Кулеминов и его наверняка допрашивал тот же подполковник. Господи, как просто!

Николай почему-то заторопился, заволновался, голос его дрогнул:

— Гражданин следователь! Прошу мне верить, я ничего не утаиваю. Я не помню, называл ли я Сорокина и вот еще — Брюно...

— Перечислите всех, кого помните.

И снова Николай перечислял всех марокканских энтээсовцев. Потом тех, кого видел в Париже. Тех, кого узнал в школе НТС в Бад-Гомбурге. И в шпионской школе в Бад-Висзее.

И снова вопрос про сообщника:

— С вами был задержан Сычев. Покажите о нем подробнее.

Николай уже несколько раз давал показания о своем напарнике Бобе, у которого при задержании был изъят поддельный паспорт на имя Сычева Михаила Петровича и который был ему известен с 1945 года.

И надоевший уже вопрос о явках.

— Нет у меня явок, нет. Не давали.

— Околович не давал?

— Не давал.

Появился другой чекист, раскрыл альбом:

— Вам предъявляются для опознания три фотографии. Кого из этих лиц вы знаете?

Со средней фотографии улыбался Околович, совсем еще молодой. Николай указал на него. Предъявили еще три снимка. Опять Околович, вполоборота из-за спины, но Николай его узнал. Околович был еще в четырех видах. Оказались у чекистов фотографии и Парфенова, и Жеделягина, и Брюно. И, конечно, Байдалакова. Фотографии были самые разные — и как будто сорванные с каких-то документов, и явно вырезанные из каких-то групповых снимков. А потом групповые пошли сплошняком. И здесь Николай начал удивляться. Перед ним проходили сцены знакомой жизни в Касабланке, только его самого нигде в кадре не было — может быть, они это нарочно делают? Ага, вот Мишка Кулеминов. Еще и еще. А вот любительский, но очень четкий и сильно увеличенный кадр — группа камрадов перед входом в известный мюнхенский бордель.

— Покажите, что вы знаете о лицах на групповом снимке. Их подлинные имена, клички, их задания, кто с кем должен быть заброшен в СССР и когда. Кто из этих людей знаком вам по Марокко? Их привычки, склонности, особенности поведения, характера...

— Это Джим, фамилия, насколько я знаю, Лахно, Александр Лахно. Айк — вроде бы он Хмельницкий Константин. Это Боб, то есть Кулеминов... Ну, его вы знаете...

Подполковник посуровел:

— Отвечайте на вопрос и не указывайте, кого я знаю, кого не знаю. Здесь вопросы задаю я.

Николай вздохнул:

— Боб — это задержанный со мной Кулеминов. У него паспорт на имя Сычева.

— Покажите о нем подробнее.

— Боб известен мне с 1945 года как Михаил Кулеминов, Михаил Петрович. Двадцать шестого года рождения. Рассказывал, что из Калужской области, немцы угнали на принудительные работы в рейх. Познакомились под Мюнхеном на строительстве аэродрома.

И вдруг вопрос, которого не задавали до того:

— Что можете показать относительно службы Сычева-Кулеминова во власовской армии?

— Там не принято откровенничать, гражданин следователь.

Подполковник нахмурился, голос его стал жестким:

— Вы не отвечаете на вопрос и пытаетесь обмануть следствие. Настаиваю, чтобы вы дали откровенные показания относительно службы Сычева-Кулеминова во власовской армии.