Туман не любит солнце

* * *

В прохладном свежем ветре наконец-то звенит музыка весны. Панси с ужасом смотрит, как из палатки выходит Беллатриса Лестрейндж. Но тут к ней спокойно подходит Поттер со словами:

— Ну, как ты, Гермиона?

— Ничего, — Белла несколько обескуражено мотает головой.

И Панси понимает, что это заучка Грейнджер под оборотным. Интересно, где они взяли волосы самой преданной соратницы Тёмного Лорда? И что собираются делать в таком виде?

— Гарри Поттер, — пищит тихий голос.

И Панси видит, как из пустоты появляется какой-то домовик.

— Добби, — теперь Поттер наклоняется к нему.

Кажется, Малфоев и Беллатрису облапошил вольный домовик-бездельник, которого несколько лет назад проворонили Малфои.

Панси уже всё равно, кто победит. Она боится Лорда не меньше, чем своих нынешних тюремщиков. А по правде говоря — даже больше. Только бы скорее. Скорее… всё закончилось.

* * *

Панси научилась курить. Теперь она дымит, нервно комкая в пальцах презренную магловскую сигарету. Сидя у задней двери «Кабаньей головы», где оставили её Поттер, Уизли и Грейнджер… А сами пошли воевать.

Над Хогвартсом висит марево: это Упивающиеся смертью пытаются пробить магическую защиту. Помойка на заднем дворе зачуханного трактира нестерпимо воняет. А Панси всё мнёт сигарету.

— Там этих… ваших эвакуируют, — говорит, как сплевывает, выглянувший из-за двери Аберфорт Дамблдор. — Гуманисты!

По гримасе, скривившей его морщинистое лицо, видно, какого он мнения о доброте защитников Хогвартса.

— Ну что сидишь? Шуруй с ними!

От презрения в его голосе Паркинсон тошнит сильнее, чем от вони давно не вывозившейся помойки.

Панси очень медленно встает:

— Что вы сами не сражаетесь? — тихо и зло спрашивает она. — Герои добра и света!

Дамблдор только хмыкает:

— Мала ещё зубёнки скалить. Иди, давай, а то как бы ваши чеканутые родственнички в масках не взорвали трактир, через который эти малахольные сопротивленцы их же чистокровных ублюдков спасают.

— И что же мне теперь — идти против своих воевать? — кривит губы Панси.

— Ты сначала определись: где у тебя свои, — отвечает Аберфорт и захлопывает дверь.

Паркинсон остаётся одна и вновь опускается на грязный порожек, не заботясь о запачканной мантии.

Холодный ночной ветер весны обманчиво медленно пробирается под одежду. На запястье остался след от магических наручников — Уизли снял их перед уходом. Всё равно эта битва обещала быть последней… при любом исходе.

Панси растирает запястье — ей всё кажется, что её кто-то тянет за невидимую цепь. Ветер весны на помойке не пахнет юной травой, он пахнет помойкой. Панси водит окурком по каменному порожку, словно пытаясь отгадать загадку. Небо над Хогвартсом то и дело освещается вспышками. Там умирают. Тут же не страшно. И даже тихо. И цепи нет. И Уизли рядом нет. Никого нет.

Мелькает серая тень. Крыса! Панси поспешно поджимает ноги, прижимая коленки к груди. А утром встанет солнце. И сколько человек его уже не увидят? И вдруг Панси отчаянно хочется дожить до утра. Ощутить солнечные поцелуи на своём лице. И она комкает подол мантии, бездумно считая минуты. А ветер весны уносится в сторону осажденного Хогвартса. А на войне ветер весны всегда пахнет кровью.

* * *

В это верится с трудом, но войне и впрямь пришёл конец. Поттер победил. Гриффиндорцы победили.

Панси сосредоточенно изучает министерские документы о конфискации большей части имущества государственных преступников, в число которых попал и отец. Мать рассеянно ходит по дому, то пытается поправить занавески, то начинает собирать какие-то безделушки и тут же бросает.

— Что же теперь будет? — тихо спрашивает она.

— Азкабан, от трёх до пяти лет, плюс конфискация, — не отрываясь от документов, машинально отвечает Панси, которая за этот месяц изучила уже все законы. — Слава Мерлину, там сейчас нет дементоров.

— Да… А дом? Ведь дом принадлежит семье.

— Наш дом занесен в реестр «Зданий, представляющих опасность», поскольку их владельцы были признаны чёрными магами, — Панси машет постановлением. — Видишь: тут подпись самого Министра. Дом, может, и вернут, но сколько лет теперь ждать.

— Ты поедешь со мной к тёте Джейн в Ирландию, пока весь этот кошмар не закончится. Тем более ты несколько месяцев была пленницей этой шайки мародёров! Бедная моя девочка!

— Не мародёров… а героев сопротивления. Не пленницей, а представительницей гражданского населения, которая под благотворным влиянием Гарри Поттера и его соратников стала всецело сочувствовать идеям освобождения Британии от гнёта тирана.

— Что?! — фарфоровая статуэтка выскальзывает из рук матери и со звоном разбивается о каминную решётку.

— Репаро! — почти не глядя, взмахивает палочкой Панси. — И в Ирландию поезжай ты одна, тебе надо отдохнуть. А я отправляюсь волонтёром восстанавливать Хогвартс.

— Мерлин! Да ты помешалась, дорогая! — шепчет мать, кидаясь к Панси и нежно прижимая её голову к своей груди.

Паркинсон выдыхает такой родной запах материнских духов и негромко смеётся:

— Нет. Просто я не намерена всю жизнь ходить с клеймом врага народа и дочери преступника. Я почти два месяца шаталась с нашим золотым трио по лесам, и теперь намерена использовать каждую минуту времени, проведенного прикованной к Уизли, на благо себя и своей семьи. А там и амнистия для папы не за горами.

— Ты не справишься, не выдержишь их гнёта, ты ещё такая юная, моя девочка. Они не идиоты, эти победители, за каждую милость сдерут с тебя втридорога. Моё состояние не тронуто, будем жить спокойно в Ирландии, а там… а там всё забудется.

— Они такие же юнцы, как и я, мама. Плебеи боготворят их, забывая, что это всего лишь несколько мальчишек и девчонок. Но я изучила их, пока сидела привязанная к Уизли — они гриффиндорцы до мозга костей. И даже война не смогла выбить из них эти глупые идеалы. Это мой шанс. Сейчас в экстазе победы полетят не только головы, но и милости. Это недолго будет длиться. Потом либо по-настоящему умные маги приберут Министерство к своим рукам, либо заматереют наши герои. И тогда их уже не проймешь тремя слезинками и трудом на благо родной школы. А уехать я всегда смогу.

— Иногда ты невыносимо похожа на своего отца, — вздыхает мать. — Пиши мне, Панси.

— И ты мне.

* * *

Вот уже почти месяц ведутся восстановительные работы на территории Хогвартса. Солнце палит во всю — пьяное и жаркое лето. Панси уже дважды успела обгореть, и теперь смугла, как последняя плебейка. Руки все в мозолях, далеко не везде можно использовать магию. Волосы отросли ниже плеч — Паркинсон связывает длинные пряди в небрежный узел на затылке. Она привыкла к магловским коротким хлопковым штанам, именуемым бриджами, и мужской клетчатой рубашке с короткими рукавами. Она уже спокойно переговаривается с грязнокровками, передавая им зачарованные стройматериалы или левитируя совместно тяжелые камни. Предки, наверное, задыхаются от стыда на небесах. Ну и пусть… Небеса далеко, а Панси надо жить здесь — на этой раскаленной, пересохшей уже в самом начале лета земле.

Когда остаются вечером силы, то Паркинсон подходит к зеркалу и неожиданно обнаруживает, что она похорошела. Похудела, подтянулась, загар оттеняет тёмные глаза и смягчает грубоватые черты лица. И Панси вдруг понимает, что зря она всю жизнь втискивалась в корсеты и мантии пастельных тонов, проклиная всё на свете, пыталась забелить лицо.

Панси привыкает к вечно орущей музыке из зачарованных радиоприемников, что пачку сигарет приходится делить на всех, что ночью волонтеры спят вповалку и без сновидений — слишком устают за день.

Рон Уизли всегда здесь. Грейнджер то и дело мотается в Лондон, сдает какие-то экзамены каким-то Мастерам. Поттера медленно, но неотвратимо утягивают в Министерство — политика будут делать… ну, или марионетку… это как получится. Хотя в этой игре Паркинсон поставила бы на Мальчика — который — выжил. А Уизли всегда здесь. То спокойно раздаёт указания, то отчаянно матерится, то ржет в компании вечных гриффиндорцев — и всё время вкалывает, как проклятый. А Панси почему-то то и дело оказывается поблизости.

— С этим крылом, кажется, закончили, — Уизли вытирает пот со лба и усаживается на бетонный блок. — Надо чтобы Макгонагалл проверила.

Странно: сегодня из приёмника поют не Ведуньи. Хрипловатый женский голос разносится над просторами и холмами, на которых они росли и учились и на которых потом грянула битва. И на которых теперь выросли несколько обелисков…

— Кто это поёт? — Панси садится рядом.

В конце концов, они в палатке в лесу спали рядом, какие тут уж церемонии.

Уизли щурится, глядя на солнце. Он сам, как солнце, рыжий, солнечный и, наверное, нестерпимо горячий. Панси хочется пить — она ненавидит жару.

— Это Патти Смит, — наконец, отвечает Уизли, доставая бутылку с водой.

— Кто?

— Магловская певица, — он смотрит на Паркинсон, чуть усмехаясь.

— Хватит пялиться, — резковато говорит Панси (голос у этой Смит всё равно красивый, хотя слова песни странные), — дай лучше попить.

Уизли не интересуется, почему Панси не может наколдовать себе воды, а молча протягивает ей бутылку. После Паркинсон, не вытирая горлышко, пьёт сам. И отчего-то Панси хочется закричать: «Перестань!» А что перестань-то? Она и сама не понимает.

— Всё! Сил нет — невыносимая жара, — Уизли стягивает через голову свою футболку и с волшебной палочкой наизготовку направляется к блокам.

Панси теребит сползающую на глаза бандану и старается не смотреть на широкие плечи и сильную шею. А потом подходит и становится сзади, практически дышит ему в затылок, точнее куда-то в плечо, выше не дотягивается. И тихо спрашивает:

— Уизли… за что ты меня ненавидишь?

Тот не оборачиваясь, медленно, словно подбирая слова, отвечает:

— Я тебя не ненавижу, Паркинсон… я тебя просто не люблю.

— А на войне как на войне — да? — устало и горько говорит она.

— Что ты, Панси, какая война? — Паркинсон может поклясться, что проклятый Уизли ухмыляется. — И не стой за спиной, пожалуйста. Лучше помоги с этими блоками.

* * *

Дафна Гринграсс в сотый раз подбегает к Уизли, что-то спрашивает, щебечет нежным голоском и хлопает ресницами. Панси ненавидит её особенно сильно. Из девочек-слизеринок всего две пошли волонтерами восстанавливать Хогвартс. И теперь белокурая Дафна окучивает простодушных героев войны. Уизли улыбается в ответ, забыв, что Гринграсс тоже из «врагинь», ведь у неё тонкая талия и пухлые губки. Расчётливая белобрысая сука! Ведь ей же от Уизли кроме орденов и славы больше ничего не надо — а он уши свои развесил, дурак рыжий! Разулыбался, Казанова недоделанный… И от этой улыбки веснушки танцуют на его лице.

— Красиво, правда? — тихий голос над ухом.

— Ага… Что?! Мерлин! Лавгуд, разве можно так подкрадываться? — Панси даже подпрыгивает от неожиданности.

А Полумная стоит рядом и пялится своими огромными, бледными глазами.

— Чего тебе? — не злобно, скорее устало спрашивает Панси.

— Держи, — Лавгуд протягивает ей руку, на ладони лежит маленький камешек с дырочкой. — Ведьмин камешек.