Простачок с Нежданных островов

Пра. Что она, умерла у вас в объятиях?

Идди. Умерла? Нет. Я говорю вам — просто ничего. Вы не понимаете? Вот она только что была — и ничего не осталось. И никогда ничего не было.

Прола. А остальные? Скорее, Пра, поди разыщи их.

Пра. Кто остальные?

Прола. Да остальные трое — наши дети. Я забыла, как их зовут.

Идди. Они сказали: «Наши имена будут жить вечно». Как же их звали?

Хайеринг. Не помню, точно совсем из головы выскочило. Сэр Чарлз. Чрезвычайно странно. Я тоже никак не могу припомнить. Сколько их было, вы сказали, Прола?

Прола. Четверо. Или, быть может, четыреста?

Идди. Их было четверо. Их имена были: Любовь, Гордость, Героизм и Власть. Уменьшительное имя любви было Майя. Я любил Майю. Я всех их любил, но я любил их через любовь к Майе. Я держал Майю в объятиях. Она обещала жить вечно. И вдруг — ничего в моих объятиях. Я стал искать других, но она и они были одно. Я ничего не нашел. Это — суд.

Прола. И она оставила большую пустоту в вашем сердце, Идди, эта девушка, которая обратилась в ничто в ваших объятиях?

Идди. Нет. Это прекрасный край, и вы прекрасные люди, но вы все для меня не настоящие. И солнце здесь не то, что в долине Северна. Я рад, что я английский священник. Деревня, коттедж, садик и церковь — это не обратится в ничто. Я буду счастлив своей смиренной черной одеждой и белым воротничком… и смиренным даром драгоценных слов, произнесенных господом моим Иисусом. Благословенно имя господне! (Идет к морю словно в трансе.)

Леди Фаруотерс (встревоженная, приподнимается). Послушайте, Идди…

Прола. Пусть его идет. Голубь всегда находит путь к дому.

Леди Фаруотерс снова садится. Наступает минута торжественного молчания. Раздается телефонный звонок.

Пра (берет трубку). Да?.. Что?.. Да. Потрясающие новости? Мы все это знаем. Как? Последние.. Да… Заговор против жизни наших достойнейших граждан. Да, слышу, понял. А как первое слово — какой заговор?.. Ах, русский заговор? Вздор. Нет ли у вас чего-нибудь поумней9.. Радио передает последние сообщения?.. Хорошо, соедините меня. (Обращаясь к остальным.) Я соединился с лондонской станцией. Слушайте. Я буду повторять за ними. (Повторяет.) «Необычайные исчезновения. Неописуемая паника. Лондонская биржа закрыта. Осталось в живых только два человека. Палата общин опустела, осталось только четырнадцать членов; из членов кабинета — ни одного. Палата лордов все еще насчитывает пятьдесят членов: это те, кто никогда не бывал на заседаниях. Мейфер опустошен; в шести отелях нет ни одного человека. Исчезновения продолжаются. Особое молебствие в Вестминстерском аббатстве, где собралась масса молящихся, прекратилось, ибо присутствующие исчезали в таком количестве и с такой скоростью, что остальные в панике бросились бежать, оставив епископа проповедовать перед пустыми скамьями. В Королевском обществе сэр Рутлесс Бонхэд, прославленный профессор механистической биологии в Рокфеллеровском институте, собрал вокруг себя большую аудиторию для доклада «Куда они исчезли?» Он исчез, едва успев открыть рот. Знаменитый профессор Кембриджского университета высказал предположение, что происходящие события следует рассматривать как отсеивание ничтожеств. Он лишен кафедры. «Таймс» в передовой статье указывает, что чрезвычайная серьезность положения заключается не только в том, что исчезают наши самые уважаемые граждане, но что особенно пострадали самые полезные и популярные профессии. Медицинские работники исчезают массами, тогда как юристы и духовенство понесли сравнительно небольшие потери. Всюду наблюдается состояние страшной растерянности. Счастливые супруги и отцы исчезают из- за семейного стола вместе с супом. Несколько популярных законодательниц мод и прославленных красавиц исчезли после того, как позвонили своим горничным, не дождавшись даже того, чтобы те явились на их звонок. Больше миллиона людей исчезло за чтением романов. В «Морнинг пост» напечатан красноречивый протест леди Гашинг, представительницы Лиги общественной деятельности титулованных леди, против неравномерности жертв между западным и восточным районами Лондона, где несчастные случаи сравнительно малочисленны. Леди Гашинг после этого исчезла. Газеты остаются без политического руководства. Единственное исключение представляет один редактор, интересующийся главным образом сельским хозяйством. Все единодушно утверждают, что наши потери непоправимы, хотя тяжелые последствия этого пока еще не дают себя чувствовать. Но в недалеком будущем…»

Хайеринг. Довольно. Пра, ангелы выпалывают сад. Бесполезные люди, зловредные люди, эгоисты, крикливые ничтожества растворяются и исчезают в пространстве, которое является простейшей формой материи. Мы здесь ждем своей участи.

Миссис Хайеринг. Как это сказал ангел?

Прола. Жизни, которые не имеют ни смысла, ни значения, ни цели, исчезнут. Нам нужно будет или оправдать наше существование, или погибнуть. Нам придется жить с постоянным чувством ответственности. Если ангелы отступятся от нас, мы создадим собственные суды, из которых недостойные люди не выйдут живыми. Когда люди больше не боятся господнего суда, они должны научиться судить себя сами.

Сэр Чарлз. Мне кажется, я припоминаю, как кто-то сказал однажды: «Не судите, да не судимы будете».

Прола. Это значит — не карайте, чтобы не покарали вас. А это не кара, а суд.

Хайеринг. Что такое суд?

Пра. Суд — это оценка. Цивилизация существует тем, как она оценивает. Если ее оценка неправильна, цивилизация погибает, как погибли все древние цивилизации, о которых нам известно. Нас сегодня не карают, а оценивают. Это новейший закон.

Леди Фаруотерс. Я совершенно твердо убеждена, что я не исчезну. И Чарлз не исчезнет. Может быть, мы вели себя несколько странно здесь, на Востоке, но по существу мы нормальные, трезвые, совершенно правдоподобные англичане. И мы просто не способны на такой неправдоподобный поступок — взять и исчезнуть.

Миссис Хайеринг. Как я рада, что вы так чувствуете. Вот и я тоже/ Представить себе, что я исчезаю!

Сэр Чарлз (жене). Не искушай ангелов, милочка. Вспомни, как ты здесь занималась тем, что раздавала брошюры, до того как познакомилась с Пра.

Леди Фаруотерс,. Шшш… Не напоминай ангелам об этих брошюрах,

Хайеринг (вставая). Послушайте. У меня какое-то беспокойное ощущение, что нам лучше приняться за работу. Я твердо убежден, что, пока мы занимаемся чем-нибудь, полезным, мы не исчезнем. Но если мы будем только сидеть и разговаривать, мы или сами исчезнем, или исчезнут люди, которые нас слушают. Мы сегодня узнали, что судный день — это не конец мира, но начало настоящей человеческой ответственности. У Чарлза и у меня по- прежнему остаются наши обязанности. Нежданные острова требуют управления и сегодня, так же как вчера. Салли, если ты уж распорядилась по хозяйству, поди займись делом — пошей что-нибудь, свари или приведи книги в порядок. Идемте, Чарлз. Примемся за работу. (Уходит в дом.)

Сэр Чарлз (поднимаясь, жене). Ты бы занялась садом, дорогая: садоводство — это единственное несомненно полезное дело. (Идет за Хайерингом в дом.)

Леди Фаруотерс (вставая). Прола, хотите, я принесу вам вязанье, чтобы вам чем-нибудь заняться?

Прола. Нет, спасибо.

Леди Фаруотерс. Ну, как хотите, дорогая. Вам лучше знать. Я пойду за своими садовыми принадлежностями (Уходит в дом.)

Миссис Хайеринг. Как вы думаете, хорошо будет, если я пойду и займусь кроссвордами? Ведь это развивает ум, не правда ли?

Прола. Разве? Ну что ж, займитесь кроссвордами, посмотрите, что из этого выйдет. Отдайтесь на волю жизни. Прощайте.

Миссис Хайеринг (испуганно). Почему вы говорите «прощайте»? Вы думаете, что я исчезну?

Прола. Возможно. А может быть, исчезну я.

Миссис Хайеринг. О, ради бога, только не делайте этого! при мне. Дайте мне уйти. (Поспешно поднимается по ступеням в дом, оставляя Пролу и Пра наедине.)

Пра. Скажи мне правду, Прола, ты ждешь, что я исчезну? Не чувствуешь ли ты, что тебе будет лучше без меня? И не было ли у тебя все время такого чувства, что без меня тебе будет лучше?

Прола. Это мысль убийцы. Разве ты сам когда-нибудь так думал? Часто ли ты говорил себе: мне было бы лучше одному или с другой женщиной?

Пра. Очень часто, дорогая, когда мы были помоложе. Но я ведь не убил тебя. И это мой ответ. А ты?

Прола. Все это принадлежит прошлому, детским годам нашей жизни вдвоем. А теперь мы с тобой вместе выросли, так что каждый из нас стал частью другого: я уже не думаю о тебе как о чем-то отдельном от меня.

Пра. Я знаю. Я для тебя привычная домашняя вещь. Нечто само собой разумеющееся. Но всегда ли это было так? Было ли это так и на заре нашей жизни с тобой?

Прола. Ты еще достаточно молод и полон сил, чтобы задавать такие коварные вопросы.

Пра. Неважно, вот мы с тобой теперь оба скоро исчезнем, а во мне еще живет любопытство. Ты когда-нибудь по- настоящему дорожила мной? Я знаю, что у тебя это началось со страсти, а кончилось привычкой,—ну, как у всех супругов; но вне этой рутины существует еще жизнь интеллекта, которая независима от этого. Эта жизнь может и не существовать для супругов, у которых нет интеллекта. Но для нас это было чем-то очень насущным. Так вот, чем же я был для тебя в этой жизни? Помощью или помехой?

Прола. Я с самого начала знала, что ты чрезвычайно мудрый глупец.

Пра. Вот это хорошо. Это как раз то, что я есть.

Прола. Но я знала еще, что только глупец может быть настолько легкомысленным, чтобы рискнуть вместе со мной на все те безрассудства, которые мне хотелось проделывать. И ни у какого обыкновенного глупца не хватило бы ни столько тонкости, чтобы понять меня, ни столько ума, чтобы избежать возможного провала. Я научилась достаточно ценить тебя уже из одних этих практических соображений…

Пра. Спасибо.

Прола. …но я никогда не позволяла ни тебе, ни какому-нибудь другому мужчине срезать меня с моего собственного корня и привить меня к своему. Такого рода любовь и самопожертвование — эго не цель для одаренной женщины; это искушение, которому она должна во что бы то ни стало противостоять.

Пра. Это искушение встречается и на пути мужчины. Нет более преступной жертвы, чем та, когда мужчина жертвует своим высоким призванием ради женского безумства и пошлости.

Прола. Ну так вот, ни один из нас не поддался этому искушению. Так что нам не о чем ни сожалеть, ни упрекать себя.

Пра. Мы с тобой просто ждем суда, мы чета, взбалмошная женщина и глупец.

Прола. Да. Мы воображали, что создали четырех удивительных детей. Но нас судили и уличили в том, что мы ничего не создали.

Пра. Что же, мы будем сидеть сложа руки и ждать нашей участи?

Прола. Ни за что. Я понимаю теперь, что эти четыре прекрасных цветка не уцелели потому, что им никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Это были божки, которые могли бы быть людьми, если бы они признавали человеческие обязанности, так же как и человеческие радости. Мы с тобой были слишком богаты, Пра. Если бы они выросли в трудовой семье, они бы и сейчас жили.