Простачок с Нежданных островов

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ясное утро спустя несколько лет. Сад не изменился. Но гавань за молом полна военных кораблей. На газоне, около ступеней, письменный стол, заваленный газетами, на нем радиотелефон. Сэр Чарлз сидит за столом, спиной к дому. Рядом с ним Пра. Оба пишут. Входит Хайеринг.

Сэр Чарлз. Доброе утро, Хайеринг.

Хайеринг. Доброе утро. (Садится у другого конца стола, ответив Пра на его небрежный селям.) Есть какие-нибудь новости?

Сэр Чарлз (показывая на рейд). Посмотрите: еще пять крейсеров за эту ночь. В газетах пишут, что это первый раз в истории все флоты Британской империи собрались в одной бухте.

Хайеринг. Надеюсь, что это и последний раз. Если мы не избавимся от них в ближайшее время, то здесь, надо полагать, произойдет самое крупное в истории морское сражение. Они уж и сейчас грызутся между собою, как бешеные коты.

Сэр Чарлз. Из-за чего?

Хайеринг. Да из-за всего. Из-за пришвартовки, из-за пушечных салютов — кому салютовать раньше, из-за флагов, из-за высадки на берег — из-за всяких пустяков. Попробуйте водворить мир между ними! «Квебек» пришвартовался рядом с «Белфастом»; и вот «Квебек» назначил обедню в одиннадцать в день всех святых, а «Белфаст» объявил учебную стрельбу как раз в это же время. Вы видите этот миноносец, который пришел сегодня ночью?

Сэр Чарлз. Что это за судно?

Хайеринг. Это флот Питкернских островов. Они адвентисты седьмого дня; и они совершенно убеждены, что Страшный суд состоится сегодня в пять часов. Они предлагают ничего не предпринимать до этого времени и только петь гимны. Адмирал Ирландского свободного государства угрожает потопить судно, если они не замолчат. Ну как их помирить?

Пра. Не надо их мирить. Из-за этих своих вздорных препирательств они забудут, зачем они сюда посланы.

Хайеринг. Забудут? Ну нет! Я получил шесть ультиматумов от их адмиралов, и срок этих ультиматумов истекает сегодня в полдень. Полюбуйтесь! (Вытаскивает пачку писем из кармана и бросает их на стол.)

Сэр Чарлз (показывая на письма, разбросанные на столе). А тут — посмотрите!

Пра. И все из-за Идди.

Сэр Чарлз. Об Идди кричат все английские газеты. Кабели гудят об Идди. Идди сотрясает всю империю, будь он проклят!

Хайеринг. А есть что-нибудь новенькое из Лондона или Дели?

Сэр Чарлз. Все те же старые песни. Английская церковь ни в каком случае не допустит полигамии; она требует, чтобы мы предали Идди суду, если мы не в состоянии реабилитировать его. С другой стороны, Дели заявляет, что всякая попытка преследовать полигамию будет рассматриваться как оскорбление религиозных верований индусов.

Пра. Министр просвещения Дели добавляет в постскриптуме, что так как он был женат двести тридцать четыре раза и не мог бы существовать на одно жалованье без приданого своих жен, то в протесте английской церкви он усматривает недостаточное внимание к его положению. У него на руках сто семнадцать детей.

Сэр Чарлз. Да, вот тут еще какой-то тип, о котором я до сих пор никогда не слыхал, он называет себя калифом британского ислама. Он требует, чтобы Идди прогнал всех своих жен, за исключением четырех.

Хайеринг. А что говорит по этому поводу министерство иностранных дел?

Пра. Министерство иностранных дел полагает, что это было бы счастливым разрешением конфликта, который угрожает стать очень серьезным.

Хайеринг. А вы сами, Пра, что вы думаете?

Пра. Что я думаю? В таких положениях думать не приходится. Каждый из них должен бы понимать, что его мнение вовсе не обязательно для другого. Вот вам телеграммы Британской имперской лиги женственности из Ванкувера и Претории: «Сжечь его живьем со всеми его шлюхами». Что вы хотите, чтобы я думал о таких людях?

Хайеринг. И, по-видимому, ни одного практического предложения?

Пра. Соединенные Штаты выступили с дружественным предложением: что стороны должны развестись. Но Ирландское свободное государство не желает и слышать о разводе и заявляет, что если заинтересованные лица примут католическую веру, то их браки тем самым будут расторгнуты.

Хайеринг. О Запад, Запад, Запад!

Пра. О Восток, Восток, Восток! Я пытался примирить их. Но успел в этом только дважды: с вами и с леди Фаруотерс.

Хайеринг. Меня вы спихнули в море.

Сэр Чарлз. А с леди Фаруотерс вы завязали роман.

Пра. Тупость новообращенных заставила меня воспользоваться этим методом. Леди Фаруотерс с ее английским воспитанием светской леди отличалась такой примитивностью, что никакие доводы разума на нее не действовали. А ваши мозги благодаря вашим школам и университетам были в еще худшем состоянии. Проле пришлось обращать вас тем же элементарным методом. И он вполне оправдал себя. Знакомство с восточным способом мышления дало вам возможность управлять восточными коронными колониями с удивительным успехом. Даунинг-стрит ненавидела вас, но Дели вас поддерживал. А ведь с тех пор, как Индия стала доминионом, Дели стал центром Британской империи. Вы, Хайеринг, достигли такого дипломатического успеха на Востоке по тем же причинам. Но дальше этого мы были не в состоянии продвинуться ни на шаг. Наша мечта о создании тысячелетнего царства мировой культуры — мечта, которая объединяла Пролу и Пра, когда вы узнали их впервые, а потом объединила нас шестерых,— закончилась одной маленькой семьей с четырьмя детьми, замечательными, прекрасными, но бесплодными. Когда нам потребовалось найти супруга для наших созревших дочерей, мы нашли только одного мужчину, способного раствориться в единстве нашей семьи: человека, которого с младенчества питали воздухом. И как же показал себя этот герой? Простачком, импотентом! Трудно представить себе более незначительное человеческое существо. И, однако, полюбуйтесь: вот вам вся имперская армада, в которой каждая ничтожная провинция хочет иметь свой отдельный флот, каждый мишурный островок — свой военный корабль, свой крейсер или по крайней мере свою канонерку или свой миноносец. Зачем они явились сюда, вооруженные до зубов, угрожая своими так называемыми «санкциями»? — слово, которое некогда обозначало одобрение богов, а теперь означает бомбы с отравленными газами. Они явились сюда исключительно из-за этого простачка. Дабы вернуть его на путь добродетели, половина из них готова обрушиться на наш маленький семейный очаг, а другая половина готова утопить тех, едва только они посмеют двинуться.

Хайеринг. Ну, бомбы они не посмеют пустить в ход.

Пра. Это верно, но что может помешать им пустить в ход дубинки, бутылки, камни или собственные кулаки? Что там говорится в ваших ультиматумах, Хайеринг?

Хайеринг (читает). Номер первый, от адмирала английского флота: «Если многоженец-прелюбодей Хэмингтап не будет выдан нам завтра в двенадцать…—это значит сегодня, — я вынужден буду открыть огонь по губернаторскому дому». Номер второй, от командующего бомбейской эскадрой: «Если сегодня к двенадцати часам дня…—я получил это сегодня утром,—мне не будут даны ясные и недвусмысленные гарантии безопасности и свободы мистера Хэмингтапа, я высажу десант с пулеметами и слезоточивыми бомбами в помощь местной полиции для защиты его особы». Номер третий: «Я неоднократно заявлял вам, что имперская провинция Священного острова требует немедленного, в пример остальным, сожжения гнусного распутника и проклятого вероотступника, именуемого Фосфором Хэминггапом. Терпение флота Священного острова будет исчерпано в двенадцать часов тринадцатого сего месяца… — то есть сегодня, — и столице Нежданных островов придется понести все последствия». Номер четвертый…

Сэр Чарлз. К черту номер четвертый! Все они на один лад. Ни у кого из них не хватает даже оригинальности установить срок своего ультиматума на половину двенадцатого или хотя бы на четверть первого.

Хайеринг. Кстати, Пра, вы предприняли какие-нибудь шаги? Я ничего не предпринимал.

Пра. Да, я кое-что предпринял. Не беспокойтесь. Я послал сообщение.

Сэр Чарлз. Какое сообщение?

Пра. Комендант порта убедительно просит командующих имперским флотом отложить всякие действия еще на один день, так как он всецело занят серьезной вспышкой черной оспы в районе гавани.

Сэр Чарлз. Хорошо!

Его прерывает пушечный выстрел.

Вот она, полуденная пушка!

Хайеринг. Я надеюсь, что они успели получить ваше сообщение.

Сад и присутствующие исчезают. Когда они появляются снова, гавань уже пуста, не видно ни одного корабля. Письменный стол с газетами убран, вместо него стоит маленький десертный столик. Сервирован чай. Тут же радиотелефон.

Вашти и Майя в своих нишах. Леди Фаруотерс сидит на каменной скамье. Миссис Хайеринг — рядом, справа от нее. Прола — на скамье напротив. Дамы пьют чай.

Пра выходит из дома с сэром Чарлзом и Хайерингом. Они сами наливают себе чай. Только Пра не принимает участия в чаепитии.

Сэр Чарлз. Ни одного кораблика в гавани. Ваше сообщение совершило этот фокус, Пра. (Садится рядом с Пролой, с левой стороны.)

Пра (садясь между английскими дамами). Они еще могут вернуться.

Хайеринг (садится рядом с Пролой, по правую ее руку). И мысли не допускаю. К тому времени, когда флот догадается, что его одурачили, империи надоест думать об Идди.

Вашти. Идди надоел миру.

Майя. Идди надоел мне.

Вашти. Идди — сущая кара.

Майя. Идди — скука.

Вашти. Давайте бросимся в море, чтобы избавиться от Идди.

Майя. Бросим Идди в море, чтобы избавить его от самого себя.

Вашти. Ты мудрая, Прола. Скажи нам, как спастись от Идди.

Майя. Мы не в состоянии вечно переносить Идди, Прола.

Прола. Вы обе выбрали его, а не я.

Майя. Мы были слишком молоды, мы не знали.

Вашти. Помоги нам, Пра. Ты потерял веру в нас, но твоя мысль по-прежнему остра.

Майя. Пра, мы умоляем тебя, уничтожь инкуба.

Вашти. Отпусти его с миром, чтобы он оставил нас в покое.

Майя. Упокой его, чтобы мы могли отдохнуть в мире.

Вашти. Пусть он будет тем, чем был до того, как мы его узнали.

Майя. Когда мы были счастливы.

Вашти. Когда он был невинен.

Пра. Вы вызвали к жизни этот странный дух. Я не могу заклясть его.

Вашти. Я готова лишить небо росы и дождя, только чтобы не переносить Идди.

Майя. Замкните уста ему, о звезды!

Идди выходит из дома с видом ленивого самодовольства. Его встречают мертвым молчанием. Никто на него не смотрит. Он наливает себе чашку чая. Молчание становится зловещим. Он садится на траву у ног Пролы и прихлебывает чай. Молчание продолжается.

Идди (наконец). Я ничтожное создание.

Все поворачиваются как ужаленные и смотрят на него. Затем все снова застывают, на всех лицах терпеливое выражение смертельной скуки.

Какая ужасная вещь быть любимым. Мне кажется, ни один мужчина не был любим так, как я, и не любил так, как я. Но любовь не такая уж завидная штука. Я сочиняю проповедь на эту тему. Это проповедь о вечности. Все смотрят на него с тем же выражением.

Мысль, которую я думаю развить, такова: мы никогда не были в состоянии представить себе по-настоящему вечность. Святой Иоанн Патмосский предполагал, что это игра на арфах и пение славословий, и так во веки веков. Но здешний органист сказал мне, что композиторы весьма умеренно пользуются арфой, потому что хотя она сначала и производит приятное впечатление, зато очень скоро надоедает. Нельзя выдержать вечной игры на арфе. И если вы будете вечно петь «Агнец достойный», то вы этого агнца сведете с ума. Так вот, принято считать, что хорошими вещами нельзя пресытиться, а оказывается — можно. Лишения можно гораздо дольше переносить, чем райское блаженство. Любовь — она как музыка. Музыка очень приятная вещь. Тот же органист говорит, что, когда испорченность рода человеческого ввергает его в отчаяние, он утешается, вспоминая, что род человеческий породил Моцарта; тем не менее женщина, которая целый день играет на рояле, это проклятие. А женщина, которая целый день пристает к вам с любовью,— еще того хуже. И все же нет ничего восхитительней любви до известного предела. Мы все здесь любим друг друга самым изумительным образом: я люблю Вашти, люблю Майю, люблю Пролу. И все они любят меня так чудесно, что все их три любви — это только одна любовь. Но я убежден, что когда-нибудь нам нужно будет заняться чем-нибудь другим. Если мы этого не сделаем, мы возненавидим друг друга.