Комедии

История юной Мани, рассказанная ею соседям для того, чтобы вжиться в роль матери незаконнорожденного ребенка — ведь Маня готовилась стать актрисой, — явилась как бы испытанием благородства всех действующих лиц.

На маленьком, как бы совсем незначительном факте автор сумел построить комедию характеров, показать то хорошее, что принесли новые взаимоотношения людей. Зазвучала высокая гуманистическая тема отношения к детям в нашей стране. Большинство действующих лиц выдерживает трудный экзамен, устроенный им Маней. И все счастливы в финале, кроме пошляка и обывателя Прибылева.

Вполне оправданно звучат в конце пьесы слова старого музыканта Караулова, отца юной актрисы:

«Дети, друзья! Жизнь многообразна, огромна… И мы, артисты, художники, впервые должны находить в ней и показывать другим прекрасное. Отдадим же внукам нашу заботу, любовь, наши лучшие грустные и радостные песни!»

Умение находить в жизни прекрасное, даже когда трудно, когда на какое-то мгновение кажется, что Блажевичи и Изнанкины, Прибылевы и подпольные акушерки, шулера и расхитители народного добра могут восторжествовать, вера в справедливость и торжество правды возвышают Маню и Любу, Сенечку Перчаткина, Страхова и Василия Максимовича, одухотворяют их, толкают на борьбу со злом.

Во время Великой Отечественной войны и после нее В. Шкваркин написал пьесы «Последнее кафе» и «Мирные люди». Тема этих пьес — война и сила сопротивления народа, поднявшегося на борьбу с захватчиками. И снова любимые автором «маленькие люди» в борьбе со злом показывают глубину, патриотизм и благородство характеров.

Поставлены эти пьесы были театром имени Вахтангова в Москве и Театром комедии в Ленинграде.

В разные годы В. Шкваркин перевел и был автором сценической редакции нескольких пьес национальных авторов. Среди них были «Женихи» осетинского драматурга Токаева. «Женихи» в переводе и в обработке В. Шкваркина шли на сценах многих театров.

Перед войной В. Шкваркин начал писать, а после войны закончил исторический памфлет-комедию «Принц Наполеон».

С присущим драматургу комедийным блеском, но в совсем новом для него жанре рассказана история неожиданного возвышения, падения и, наконец, достижения власти авантюристом Луи Наполеоном.

При чтении этой пьесы вспоминаются слова Карла Маркса о том, как Луи Наполеон обманывает обманщиков, обжуливает жуликов… Цена ему известна. Парламент видел в нем не больше чем клопа.

«Но Бонапарт ответил партии порядка, как Агесилай царю Агису: «Я кажусь тебе муравьем, но придет время, когда я буду львом»[1].

Уверен, что советский зритель с удовольствием посмотрит в театре талантливую комедию, весело посмеется над ее «героями», проведет аналогию с сегодняшним днем политических авантюристов Запада.

Повторение восемнадцатого брюмера Бонапарта его ничтожным племянником было фарсом. Однако и фарс может многому научить.

Комедия-фарс В. Шкваркина «Принц Наполеон» весела и поучительна, а в творчестве писателя является новой страницей. Это историческая пьеса.

Но как со времен «Предательства Дегаева» и «Года-горна» обогатилось и усовершенствовалось искусство драматурга! Как виртуозно и зрело написан «Принц Наполеон»!

Писатель-патриот, автор, прекрасно изучивший сцену и влюбленный в жизнь, изобретатель, никогда не успокаивающийся тем, что уже изобретено, путник, идущий путями непроторенными, злой, когда зло стоит на дороге, и добрый, когда видит добрых людей и о них рассказывает, — таков комедиограф Василий Васильевич Шкваркин, один из зачинателей советской драматургии.

И. Шток

ЧУЖОЙ РЕБЕНОК

Комедия в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

К а р а у л о в С е р г е й П е т р о в и ч — старый музыкант; играет в оркестре на виолончели.

О л ь г а П а в л о в н а — его жена; тридцать пять лет тому назад кончила гимназию, но после занималась исключительно домашним хозяйством.

М а н я — их дочь, двадцати лет, начинающая драматическая актриса.

П р и б ы л е в Ф е д о р Ф е д о р о в и ч — инженер, лет сорока.

К о с т я — студент-практикант.

Я к о в (Юсуф) — студент-практикант, аджарец.

З и н а — дачная подруга Мани.

С е н е ч к а П е р ч а т к и н — молодой зубной техник.

Р а я — студентка.

А л е к с а н д р М и р о н о в и ч — отец Раи.

П о ч т а л ь о н.

Действие происходит на даче под Москвой летом 1933 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Лесистая местность. Две старые плакучие березы. Кругом молодая поросль. Фасад небольшой дачи с террасой и балконом на вышке. Площадка, столик, скамьи, клумба.

К о с т я выходит на балкон. Мечтательно осматривается кругом. За ним — Я к о в.

Я к о в. Костя, ты куда приехал? На дачу или на практику? Я спрашиваю: зачем приехал? Дорогу проводить?

К о с т я. Ну, дорогу.

Я к о в. В белых брюках можно время проводить, а не дорогу. (Подает Косте книгу.) Читай.

К о с т я. У меня что-то с голосом… Хрипы какие-то…

Я к о в. У тебя хрипы? Хорошо. Садись. (Берет книгу, ищет.) Шоссейные дороги… Так… А слушать здоровье позволяет?

К о с т я. Ну, позволяет.

Я к о в. Поперечный профиль…

Костя оглядывается. На площадку входит М а н я с тетрадью в руках.

(Читает.) «Под поперечным профилем проектируемой дороги подразумевается поперечный разрез ее».

К о с т я (глядя на Маню). Правильно.

Я к о в (продолжает). «Этот разрез показывает положение дороги относительно земной поверхности».

К о с т я. Правильно.

Я к о в (поднимает голову и продолжает тем же тоном). Я надрываюсь, читаю ему вслух, а он, ишак, не слушает.

К о с т я. Правильно.

Яков молчит.

Ну? Профиль дороги…

Я к о в (поднимается, видит Маню). Врешь, профиль на дороге. Теперь и хрипы и штаны — все ясно.

К о с т я. Тише, пожалуйста.

Я к о в. Ты должен был меня предупредить.

К о с т я. О чем?

Я к о в. О своем бедственном состоянии. Тифозные, гриппозные должны предупреждать.

К о с т я. Я же не тифозный!

Я к о в. Все равно: влюбленный — значит больной.

К о с т я. Яков, она здесь… Ругайся вполголоса.

Я к о в. Попал жить в одну комнату с влюбленным!

К о с т я. Это же не заразно.

Я к о в. Зато неприятно. Каждый день бриться будешь, сегодня брюки, завтра воротничок, потом и до галстука докатишься. Скажи честно: галстук привез?

К о с т я. Ну, привез.

Я к о в. Как же с тобой жить после этого?

К о с т я (видя, что Маня ушла, громко). А нельзя ли не орать, гувернантка противная?

Я к о в. От нормального я бы «гувернантки» не снес.

К о с т я. Ты не свирепей, пойми, ведь я, ведь со мной, ведь у меня… Яша, друг! (Обнимает Якова.)

Я к о в. На людей начал бросаться. Прямо лунатик!

М а н я вновь выходит на площадку.

Я к о в. Я ей пожалуюсь. Ма…

Костя увлекает Якова в дверь вышки.

М а н я (с ролью в руках). Я одна на сцене… Здесь рампа, там публика… Жутко… Ой, как жутко! Вот они — зрители. Какие все страшные!.. Лучше не смотреть. Ведь они не знают, что это моя первая роль. Главное, не волноваться. Так. Тишина. Хорошо — тишина, а если в зрительном зале кашляют, как в туберкулезном санатории? И вдруг провал? Нет, я буду играть замечательно. Но как же играть, когда я роли не понимаю? Дело происходит до революции. Девушка сошлась с любимым человеком. Ничего особенного. Он ее бросил. Пожалуйста, вот бы не заплакала! У нее должен родиться ребенок. Тоже ничего сверхъестественного. Об этом узнают родители и выгоняют дочь из дому. Подумаешь, трагедия — взяла и переехала! Все знакомые от нее отвернулись. Да я бы сама не взглянула на таких знакомых. Наконец, героиня встречает студента. Она вся потянулась к нему, он весь потянулся к ней; но, узнав о ребенке, больше не приходил. Туда и дорога! А она страдает. Четыре акта, восемь картин страдает. Из-за чего? Из-за чего? Как нелепо жили люди! Ах, если бы теперь встретить хоть одну такую девицу! Посмотреть, расспросить… Не понимаю… Хотела обратиться к автору — оказывается, он умер естественной смертью: от недостатка гонорара. Ему хорошо, а у меня через месяц премьера. Так — рампа, так — публика… Я вхожу… и ничего не понимаю!

Из дома на террасу выходит О л ь г а П а в л о в н а.

Мама, мама!

О л ь г а П а в л о в н а. Что тебе?

М а н я. У тебя были любовники?

О л ь г а П а в л о в н а (роняет чашку из рук). И как язык не дрогнет такую мерзость у матери спрашивать! От каждого твоего вопроса у меня посуда бьется.

М а н я. А знакомые от тебя не отворачивались?

О л ь г а П а в л о в н а. Глупеешь ты летом.

Из дачи слышна виолончель.

М а н я. Нет, отвечай серьезно: неужели твоя молодость прошла без всяких приключений?

О л ь г а П а в л о в н а. Я не Шерлок Холмс.

М а н я. Зачем же вы существовали?

О л ь г а П а в л о в н а. Спасибо, договорились.

М а н я. На что же ты истратила свою жизнь?

О л ь г а П а в л о в н а. На тебя, на тебя я жизнь истратила.

М а н я. И совершенно напрасно.

О л ь г а П а в л о в н а. Теперь сама вижу, что напрасно.

М а н я. Хотите, я вас перевоспитаю?

О л ь г а П а в л о в н а (роняет чашку). Не говори ничего, когда у меня посуда в руках. (Зовет.) Сережа, Сергей Петрович!

Входит К а р а у л о в со смычком в руках.

К а р а у л о в. Ольга Павловна, ведь ты Чайковского перебила.

О л ь г а П а в л о в н а. Что Чайковского — я посуду перебила! Ты к дочери прислушайся!

М а н я. Отец, скажи, пожалуйста, из-за тебя погибла хоть одна женщина?

О л ь г а П а в л о в н а. Вот!

К а р а у л о в. Из-за меня? Из-за меня две чуть не погибли.

М а н я. Что же они, застрелились, утопились?

К а р а у л о в. Отравились. Еле спасли.

М а н я. Ты не стесняйся, рассказывай, где это было?

К а р а у л о в. У нас, дома.

М а н я. Как же они отравились?

К а р а у л о в. Рыбой. Я угощал.

М а н я. Я не об этом спрашиваю. От любви, от любви к тебе никто не страдал? Ты артист, музыкант, возможно — был интересным.

О л ь г а П а в л о в н а. Никогда не был.

К а р а у л о в. Был, был.

М а н я. Не спорьте. Ну? Губил ты поклонниц?

К а р а у л о в. Я не понимаю — какого ты от меня душегубства требуешь? Я почти всю жизнь в оркестре играл, а женщины только от солистов погибали, и то не до смерти.

М а н я. Почему вы такие неяркие?

О л ь г а П а в л о в н а. Мы неяркие? Обидно слушать.

М а н я. Ах, если бы вы могли выгнать меня из дому!.. Ночь… Мороз… Я ухожу без шубы, кутаясь в классический театральный платок… Слезы замерзают на глазах, и вьюга гонит меня по пустынным улицам… (Уходит в «образе».)

О л ь г а П а в л о в н а. Господи, чего это с ней?

К а р а у л о в. Или от любви, или от плохого питания.

О л ь г а П а в л о в н а. «Классическая ночь без шубы» — от любви.

К а р а у л о в. Кого же она любит?

О л ь г а П а в л о в н а. Я догадываюсь… Какого-нибудь мужчину.

К а р а у л о в. Ты лучше не догадывайся, а скажи: кто у нас в доме бывает?

О л ь г а П а в л о в н а. Теперешние молодые люди в домах не бывают, они свое место знают: дальше террасы не идут.