Комедии

Все оборачиваются и застывают перед Маней. К о с т я бросается бежать. П р и б ы л е в приподнимает канотье, учтиво кланяется и уходит. Сенечка снимает шляпу, оглядывается, но уйти не смеет.

М а н я. Зачем вы здесь?

С е н е ч к а. Я? Я гулял… заблудился.

М а н я. Вчера вы подслушали и выдали мою тайну. Сенечка, зачем? Разве я виновата перед вами? Или я вам что-нибудь обещала? Чего вы добились? От меня все отвернулись. Пустыня… Ни одного человека! Эх вы!.. А еще психологию перестраивали. О горизонтах мечтали. В этом было что-то хорошее, свежее… И мне казалось, что вы, вы, Сенечка… (Поворачивается и идет к даче.)

С е н е ч к а. Я… я… Мария Сергеевна! Я ее осрамил, а она… «Сенечка». (Садится на лавочку и поет.)

Надену я черную шляпу,

Поеду я в город Анапу

И целую жизнь просижу

На соленом, как слезы, пляжу…

Перед лицом советской общественности, на лавочке подсудимых — мещанин Семен Перчаткин. Допрос начался:

«Семен Перчаткин, признаете ли себя сволочью?» — «Признаю». — «Сознаете ли, что вчера натрепали, как малокультурная молочница?» — «Сознаю». — «Что можете наврать в свое оправдание?» — «Гражданин прокурор, я свою отсталость заглажу, святая икона, заглажу!»

(Как ремарку.) Слезы душат подсудимого. «Ввиду чистосердечного признания дать Семену Перчаткину условно по морде». (Дает себе звонкую пощечину.) Зал очищается! (Уходит.)

Из дачи появляются О л ь г а П а в л о в н а и К а р а у л о в с пузырьком и рюмкой в руках.

О л ь г а П а в л о в н а. Душа болит.

К а р а у л о в. Оля, прими капель.

О л ь г а П а в л о в н а. Что ты мне в душу валерьянкой капаешь?

К а р а у л о в. Надо с Маней поговорить спокойно. Она актриса, впечатлительная. А ты ее вчера чуть не топиться посылала.

О л ь г а П а в л о в н а. «Артистка», «артистка»… «Имеет успех»… Не дай бог такого успеха! Дождались венков-букетов. Прославились. Артистка… Лучше бы на машинке без славы печатала!

К а р а у л о в. Пойми, что теперь в жизни новые начала.

О л ь г а П а в л о в н а. Какие начала, не знаю, а концы все те же.

К а р а у л о в. Не спорю. Но должны мы помочь дочери?

О л ь г а П а в л о в н а. Че-ем?

К а р а у л о в. Ведь мы решили?

О л ь г а П а в л о в н а. Решили.

К а р а у л о в. Ну и прекрасно. Ты же редкая женщина по красоте… душевной. Я сейчас Маню позову. Только не бросайся на нее. Тихо, ласково… (Зовет.) Маня, Марусенька! (Ольге Павловне.) Ну, будь спокойна, господь с тобой!

О л ь г а П а в л о в н а. И ты не волнуйся, Христос с тобой.

Крестят друг друга. Входит М а н я. Караулов, приготовляет на столике рюмку и капли.

К а р а у л о в. Ну вот… Маня, сейчас мы не родители, а как бы твои подруги… Подруги. Поговори с нами, пожалуйста… С тобой случилась беда… То есть, нет, может быть, даже радость. И мы хотим тебе в ней помочь.

М а н я. Большое спасибо.

К а р а у л о в (Ольге Павловне). Вот видишь: все безболезненно и хорошо. Маня, хотелось бы знать: кто, так сказать, виновник?

М а н я. Никто. Во всем виновата я одна.

О л ь г а П а в л о в н а. Одна? Этого не может быть!

К а р а у л о в. Все-таки поставь нас в известность: кто он, где он, этот твой…

М а н я. Любовник?

О л ь г а П а в л о в н а. Ох!

К а р а у л о в. Ничего, крепись! (Мане.) Да-да, он. Где он?

М а н я. Он уехал.

К а р а у л о в. Куда уехал?

М а н я. Н-н-н… на строительство.

О л ь г а П а в л о в н а. Куда именно? Теперь везде строительство.

М а н я. Предположим, в Казахстан.

К а р а у л о в. Ты ему туда пишешь?

М а н я. Нет, он теперь переехал на другое строительство.

О л ь г а П а в л о в н а. Значит, летун?

К а р а у л о в. Выпей капель! (Мане.) Ничего, она старая. Человека перевели, командировали, он и переехал. Ну и прекрасно. Маня, а вернется он скоро?

М а н я. Он никогда не вернется.

О л ь г а П а в л о в н а. Помер?

М а н я. Нет, мы разошлись.

О л ь г а П а в л о в н а. То есть он тебя бросил?

М а н я. Я его бросила.

О л ь г а П а в л о в н а. Ты? Ой!..

Караулов спешно льет капли в рюмку.

Ой, от одного изумления умереть можно!

К а р а у л о в. Ничего удивительного. Я бы его не только бросил, я бы этого сукиного… гм… (Сам выпивает капли.) Ну, вот теперь, когда, слава богу, все выяснилось, ты не беспокойся. Работай, играй… А ребенка мы с бабушкой выкормим, вынянчим, воспитаем… Маня… дурочка моя!

М а н я (бросается к отцу, потом обнимает мать). Вы замечательные старики! Вас премировать надо. Самый трудный зачет сдали на весьма!.. Зато сейчас ваши испытания кончатся. Спасибо. (Отцу.) А из тебя даже комсомолец-активист выработается.

К а р а у л о в. И выработается.

О л ь г а П а в л о в н а. Хоть отца не развращай. А в крестные надо звать Ивана Михалыча.

К а р а у л о в. Ему нельзя: он партийный.

О л ь г а П а в л о в н а. У хороших знакомых, я думаю, можно.

М а н я. А зачем его крестить?

О л ь г а П а в л о в н а. Бога-то он знать должен? Вот у Елизаветы Николаевны детям вместо имен клички дали: мальчик — Эрик, а девочка — Эротика. Они бога даже в лицо не узнают. Идут мимо церкви, а на стене образ: Николай-угодник прохожих благословляет. (Жест.) Эрик увидел и спрашивает: «За что этот гражданин голосует?» Николай-то угодник голосует! Как у него язычок не отнялся! Хоть в газетах про меня печатайте, а некрещеного ребенка я на руки не возьму.

М а н я. А я крестить не позволю.

К а р а у л о в. Предоставим ребенку свободу совести. Когда он станет совершеннолетним, пускай сам пойдет и окрестится во что ему угодно.

О л ь г а П а в л о в н а. Глупеешь ты летом.

М а н я. О чем вы спорите? Вообще домашнее воспитание вредно.

О л ь г а П а в л о в н а. Что же, он в беспризорные пойдет?

М а н я. Зачем? Есть детские дома, ясли.

О л ь г а П а в л о в н а. Ясли для телят хороши.

М а н я. Сказки обывателей!

О л ь г а П а в л о в н а. Значит, я обыватель?

К а р а у л о в (жене). Капель дам. Маня, ты не беспокойся, мы его полюбим. Если мальчик будет, ну, конечно, когда надо, и посеку.

М а н я. Моего сына? Сечь?

К а р а у л о в. Это если он очень шалить будет.

М а н я. Никогда не позволю! Не дам ребенка уродовать. Он его будет сечь! Маленького… Я не могу доверить вам его воспитание.

К а р а у л о в. Ладно! Хорошо. Не буду пороть. Пускай растет хулиганом!

О л ь г а П а в л о в н а. Тогда сама от него наплачешься.

М а н я. И наплачусь, а бить не дам.

К а р а у л о в. Зачем бить? Я его и музыке учить буду. Хотя виолончель устарела, нам соло на литаврах нужно. Ну, книги у меня есть для юношества…

М а н я. Какой-нибудь старинный хлам?

К а р а у л о в. Значит, культура ему не нужна?

М а н я. Да, буржуазную культуру мы должны принимать с оглядкой. Многое, чем вы восторгались, теперь непонятно и вредно.

К а р а у л о в. Ах, непонятно? Вам непонятно? Вам вредно? Прекрасно. Значит, ты мне не доверяешь? Кончено! (Бежит в дом.)

О л ь г а П а в л о в н а. Вместо благодарности отца затравила.

К а р а у л о в (выбегает из дачи с пачкой книг). Я эти «вредные книги» для внуков берег. Оказывается, зря старался. Им непонятно!.. Конечно! (Хватает одну из книг.) «Герой нашего времени». Больше нету героев, и наше время кончилось. Правильно. Кто для вас Печорин? Белогвардеец с Кавказского фронта! Вр-редно! (Бросает книгу на площадку.)

О л ь г а П а в л о в н а (с рюмкой). Отец, выпей капель.

К а р а у л о в (бросает рюмку, берет другую книгу). Н-н-непонятно! (Швыряет.)

Ольга Павловна и Маня бегут поднимать книги.

(Берет следующую.) Тургенев. «Завтрак у предводителя». Понятно? Нет, вам шамовка у вожатого нужна! (Бросает книгу.) Погибай, старая культура! (Опять хватает книгу, размахивается и останавливается.) Пушкин… Александр Сергеевич, простите, не могу вас выбросить! (Прижимает томик к груди и уходит в дом.)

М а н я (подняв брошенные книги, идет за Карауловым). От этих книг мы никогда не откажемся!

О л ь г а П а в л о в н а (с книгой). Тургеневу, Ивану Сергеевичу, весь корешок ободрал.

Входит П р и б ы л е в. Кланяется Ольге Павловне.

П р и б ы л е в. Кто у вас тут кричал? И книги на ступенях…

О л ь г а П а в л о в н а (уходя в дом и всхлипывая). Это мы… вслух читали.

Прибылев пожимает плечами, шевелит тростью книги, сваленные Карауловым на ступеньках террасы, поднимает тетрадь, читает.

П р и б ы л е в. «Дневник Марии Карауловой». Дневник? (Раскрывает, оглядывается. Прячет во внутренний карман пиджака.) Занятно. (Уходит.)

С другой стороны входят Р а я с маленьким чемоданом и З и н а.

З и н а. Вот карауловская дача. Только у них кошмарная история.

Р а я. Что случилось?

З и н а. Все всё узнали… У родителей удары были. Поклонники разбежались… И теперь против Мани целая кампания. (Зовет.) Маня! Ничего, уж очень она была горда — не по обстоятельствам. Конечно, я ей зла не желаю, но пускай помучается. (Зовет.) Маня, к тебе приехали!

Входит М а н я.

Р а я. Маня!

М а н я. Рая!

З и н а (Мане). Как ты осунулась!

М а н я. Вовсе я не осунулась.

З и н а. Конечно, прежнее не вернется, но ты не отчаивайся.

М а н я. С чего ты взяла? У меня все осталось по-старому.

З и н а. Не знаю… Раньше тут от мальчишек тесно было, а теперь у них сплошной выходной день.

М а н я. Врешь. Они все здесь, и если захочу, то завтра же выйду замуж.

З и н а. Неужели? Побегу к свадьбе платье готовить. (Уходит.)

Р а я. Какая она злая!..

М а н я. Она мне всегда завидовала. И будет, будет завидовать! Рая, милая, я не хотела говорить при Зинке, но у меня действительно много неприятного. Все это сложней и тяжелей, чем я думала.

Р а я. Конечно, трудно, но зато как хорошо все это побороть… Знаешь, я как-то успокоилась. И потом… я буду очень его любить. А ты своего?

М а н я. Да, конечно… Рая, я хочу спросить: у тебя есть… ну… самостоятельный заработок?

Р а я. Н-нет… я еще учусь.

М а н я. Прости, а он… он на тебе не женится?

Р а я. Нет. Я уже два месяца его не видала… И никогда не захочу его видеть.

М а н я. Ай-ай! А твои родители?

Р а я. У меня только отец. Он старый. А в еврейских семьях особенно строго. Он еще ничего не знает, но как-то странно смотрит на меня.

М а н я. Что же я наделала! Рая, я ужасно виновата. Зачем ты тогда мне поверила?

Р а я. Я и теперь верю.

М а н я. Нет-нет, я ошиблась. Не надо, нельзя иметь ребенка. Особенно тебе. Рая, прости меня.

Р а я. Что с тобой?

М а н я. Я не о себе, я о тебе говорю.

Р а я. Что же у меня? Осенью чертежная работа будет… Мне только год продержаться… Вот отец…

М а н я. Я себе этого никогда не прощу.

Входит Я к о в.

Р а я. Яша?

Яков вздрагивает и останавливается.

М а н я. Ты его знаешь?

Р а я. Мы же в одном институте. Как вы сюда попали?

Я к о в. Я на практике.

В окне появляется голова О л ь г и П а в л о в н ы.

О л ь г а П а в л о в н а. Маня, отец ноты рвет!

Маня бежит в дом.

Р а я. Кто ее отец?

Я к о в. Прекрасный человек.

Р а я. Почему вы ко мне полгода не заходили?

Я к о в. Я заходил. Сначала вас дома не было…