Цветы валерианы

Глава №4: Символический справочник растений

14 ноября. Хогвартс. Больничное крыло.

...Гулкая пустота в голове словно бы сгустилась. И приобрела образ комнаты. Такой же бесцветной и пустой, как его мысли, но вполне себе вещественной. «Больничное крыло», — понял Рольф. Тихие шаги — и вот над ним уже склонилось лицо Поппи Помфри.

— Воды можно? — прохрипел он. Медиковедьма всплеснула руками — видимо, журя себя за собственную недогадливость — и моментально протянула ему стакан. — Как давно я без сознания?

— Два дня, — пожала плечами Помфри. — Вы помните, что с вами случилось? Вас нашли домовики, прямо в вашей спальне...

— Я... — Рольф задумался, но так ничего и не вспомнил. — По-моему, я упал в обморок.

— Диагностика не выявила никаких заклинаний или зелий, — Поппи недовольно поджала губы. — Похоже, у вас понизилось давление... Или сказался недостаток кислорода... Мы не знали, что и думать, ведь в наше время волшебники на такие мелочи и внимания не обращали!

Последнюю фразу медиковедьма бросила ему словно обвинение. «О да, после сложных отравлений и последствий непонятно как наложенных проклятий, потеря сознания от духоты — это как-то по-магловски», — подумал Рольф с лёгкой иронией. В этот момент раздался еле слышный стук в дверь и мадам Помфри пошла проверять, кто там.

— К вам посетитель.

Поппи вернулась в сопровождении Невилла Лонгботтома. Профессор Травологии был протии обыкновения хмур и сосредоточен, но Рольф не обратил на это внимания. Как только он увидел Невилла, события, предшествовавшие его странному обмороку, ярко высветились в сознании. Луна. Ночь. Кошмар. Запах валерианы. Вечно этот запах.

— Ты всех нас напугал, — сказал Лонгботтом, присаживаясь рядом с Рольфом на стул и серьёзно глядя ему в глаза.

— Всех? — улыбнулся Рольф. Парадоксально, но слова Невилла отозвались в его сердце какой-то нелепой, совершенно детской радостью, из тех времён, когда простуда или вывихнутая на квиддиче нога становились маленьким праздником, обеспечивающим внимание окружающих, подарки и долгожданный разрыв в правильном до приторности распорядке.

— Ну да... Флитвика, Хагрида, Минерву, Слагхорна. И меня, между прочим, — веско поднял указательный палец Невилл. — Если хочешь знать, преподаватели не оказывались в Больничном крыле с самой Войны, — он покачал головой.

Рольф его почти не слушал. В его ещё слегка затуманенном сознании крутился один единственный вопрос, подкрашенный в оттенок лёгкого разочарования. Лонгботтом продолжал говорить, как обычно неспешно и обстоятельно, но для Рольфа его слова были скорее шумовым фоном. Пока в этом потоке слов не мелькнуло одно имя:

-...Луна пока не в курсе, она где-то в горах то ли Чехии, то ли Словении. Туда совы летают с перебоями, да и не за чем её волновать. Она отдыхает с семьёй...

Точно. С семьёй. То есть с дочерью, которой, о ужас, уже четырнадцать лет... и с бывшим мужем, между прочим.

— ...Она уехала раньше, чем тебя обнаружили, поэтому...

Валериана. Запах, из-за которого он потерял сознание. Она не могла его не почувствовать, потому что он был невозможно сильным, одуряющим. Значит, она знала. Почему всегда, когда она рядом, он его чувствует? Что это за странное приворотное зелье, которое больше не используют? Что она о нём знает и почему выбрала в жертву именно его...? Стоп, Рольф. Что значит «в жертву»? Почему ты уверен, что ей вообще об этом что-то известно? Вопросы, вопросы, вопросы...

— Скажи, Невилл! — торопясь высказать свою мысль, Рольф, по всей видимости, довольно резко прервал речь коллеги, потому что Лонгботтом воззрился на него с удивлением. Но во всём волшебном и магловском мире сложно было представить себе вещь, которая надоела Саламандеру больше, чем загадки, внезапно окружившие его жизнь со всех сторон. — Что ты знаешь о цветочной поляне в Запретном лесу, побывав на которой можно заблудиться?

Лонгботтом опустил глаза. Еле заметно передёрнул плечами. Взял с соседней кровати подушку, задумчиво взбил её, расправил уголки и положил обратно. Потёр переносицу. Рольф терпеливо ждал, не сводя с профессора Травологии внимательного взгляда. Но тот, казалось, не замечал этого, собираясь с какими-то собственными мыслями. Наконец Невилл начал говорить. Сначала тихо, почти шёпотом, словно про себя. Спустя несколько предложений, его голос окреп и зазвучал громче:

— Это старая легенда Хогвартса. Что Запретный Лес стал запретным из-за того, что его населили демоны и призраки наших душ. Каждого из нас. Он и вправду похож на душу волшебника. В нём находится место для единорогов и акромантулов, луноцвета и волчьей травы, кентавров и раздражар. И с каждым годом он всё опаснее, потому что маги всё больше и больше врут себе, неспособные признаться в своих страхах, в своей ненависти и боли. Они загоняют эти чувства дальше и дальше вглубь души. И где-то там, на самом дне сознания, эти скрытые, подавленные мысли находят для себя маленькую потайную дверь — и выходят в Лес. Поэтому он у каждого свой. Кто-то может пройти Запретный лес насквозь, не встретив ни единой живой души, а кто-то уже у опушки окажется окружён волшебными существами, которых нет ни в одном справочнике Магических животных...

Рольф слушал Невилла, не решаясь пошевелиться, внимательно и заворожено. В годы обучения ему никто никогда не рассказывал ничего подобного. Правда, Хагрид учил его не бояться леса, разговаривать с ним, и Саламандер всегда делал именно так, не подозревая, что своим здоровьем, а возможно и жизнью, он был обязан именно этому немудрящему напутствию: не бояться Леса и помнить, что он добрый. Потому что любой страх под пологом Запретной чащи неминуемо обратился бы в правду. В сущности, не в этом ли был секрет самого Хагрида? Он не желал Лесу зла и любил всех его обитателей. А Лес платил ему тем же.

— ...И у Леса есть сердце. В душе человека кто-то называет это «смыслом жизни», кто-то «магической искрой», «истинным Я», «внутренним оком»... В любом случае, там заключено то, что составляет стержень нашего существование, что делает нас теми, кто мы есть. А в Лесу это поляна. Цветочная поляна, прийти на которую — означает встретиться с собой. Кто-то находит после неё прямую и ровную тропу. А кто-то блуждает по Лесу, не в силах отыскать верный путь, терзаемый страхами. Потому что заглянуть в свою душу — не всегда самое приятное переживание...

Лонгботтом вздохнул и затих, еле заметно покачивая головой, словно что-то вспоминая. Рольф подождал немного, в надежде, что тот продолжит, но Невилл молчал. Тогда Саламандер подал голос сам:

— Ты сказал «легенда»?

— Да! — встрепенулся Невилл, словно очнувшись. — Никто в Хогвартсе так до сих пор и не подтвердил, что поляна существует... Это... — он взмахнул рукой, — такая же легенда, как Тайная комната Слизерина, Выручай-комната или Старый замок на дне Чёрного озера.

— Которые, тем не менее, существуют, — заметил Рольф, пытливо вглядываясь в лицо Лонгботтома.

Невилл, казалось, смутился. Он судорожно вдохнул, собираясь что-то сказать, но потом как будто передумал. «Англия такая Англия, — в очередной раз подумал Рольф. — Все любят секреты, и никто ничего не хочет говорить...» Саламандер взял руку профессора и крепко сжал. Дождавшись, когда Лонгботтом вскинет на него удивлённый взгляд, Рольф отчеканил:

— Я. Там. Был. Я знаю, что это не просто легенда. Я стоял на поляне. А потом заблудился. Поэтому мне важно знать.

— И... — осторожно спросил Лонгботтом, — что это были за цветы?

— Валериана, — резко ответил Саламандер, словно выплюнув название колдовского растения.

— О... Мне очень жаль, — прошептал Невилл.

Казалось, он смущен или подавлен тем, что услышал. И здесь терпение Рольфа лопнуло, словно слишком туго натянутая струна.

— Почему вы все говорите именно это?! — рявкнул он, отшвыривая попавшуюся под руку подушку в сторону. — Какого драккла вам должно быть «жаль»? Что такого в этом проклятом растении, что вы все меня жалеете? Объяснит мне кто-нибудь или нет?!

Рольф почти не слышал себя, потому что Невилл благоразумно наложил на комнату Заглушающие чары. В противном случае, они неизбежно подверглись бы атаке Поппи Помфри: Лонгботтома она бы выставила без объяснений, а Саламандера напоила бы зельем Сна без сновидений, какие бы доводы тот ни приводил и как бы ни протестовал. Наконец, Рольф успокоился и затих. Лонгботтом немного подождал для верности и снял заклинание. Но заговорить всё ещё не решался.

— Ну? — сердитым шёпотом осведомился Рольф. — Я всё ещё жду объяснений.

— Я понял! — Невилл поднял руки в примирительном жесте. Вздохнул, ещё раз неодобрительно покосился на своего коллегу и начал: — Валериана — символ любви, страсти и привязанности. Человек, на чьей поляне растёт валериана... — он снова смутился, — не мыслит своей жизни без любви. Он выражает себя через отношения, живёт страстями...

— Об этом, по-моему, и так знает весь Хогвартс, без всяких цветов! — проворчал Рольф, заставив Невилла едва заметно покраснеть. — И?

— ...А человек, который заблудился после того, как побывал там... Он, как это правильно сказать... — Лонгботтом нервно потёр переносицу, — ...запутался в любви. Не знает, чего ему ждать от отношений. Он одновременно стремится к ним, и опасается последствий, ему трудно довериться другому человеку, открыться, дать себя полюбить...

Теперь слова лились из уст Невилла нескончаемым потоком, заставляя Рольфа слегка сожалеть, что он вообще его об этом спросил. Довериться? Всем влюблённым кажется, что они искренни в каждом своём слове и действии, и что так будет всегда. Но откуда тогда берутся все эти трагедии, разрывы, разводы и предательства?

— Достаточно! — поднял руку Рольф, останавливая коллегу. — Я понял. Но... — он усмехнулся, начиная понимать, почему Лонгботтом так не хотел разговаривать с ним на эту тему, — вы ведь тоже видели эту поляну, я прав? Что за цветы были у вас?

С этими словами он поймал взгляд Лонгботтома и заглянул тому прямо в глаза, напряжённо удерживая внимание и не давая тому отвести взгляда. Странным образом Рольф жаждал реванша: Невилл знал его тайну, знал, что хранит и чего страшится его душа. Значит, теперь Рольф имел права на ответную откровенность... Невилл ведь сам спросил его, так? Не смог сдержать любопытство, так пусть теперь испытает его на себе! Дружба? Драккл с ней, с дружбой. Друзья не заставляют тебя выворачивать свою душу наизнанку, пусть даже эта душа — всего лишь поляна в ночном Лесу.

Рольф ожидал, что Невилл снова смутится. Обидится. Хлопнет дверью. Или станет рассказывать с таким видом, словно Саламандер заставил его пытками. Но Лонгботтом усмехнулся уверенно и даже с каким-то вызовом, откинулся на спинку стула и, положив ногу на ногу, заговорил, глядя куда-то вверх. Никакой нерешительности в его голосе не было:

— Мои цветы — маки. Красные, полевые. И бледно-розовые, опиумные. По символическому справочнику растений — насилие и безумие... Да, именно так, — Невилл бросил косой взгляд на Рольфа и продолжил: — Я всегда боялся сойти с ума. Боялся боли. Видеть. Ощущать. Причинять. Что я выпью неправильное зелье. Или попаду под какое-нибудь заклятие. Но в результате обязательно стану сумасшедшим. А, может быть, и причины никакой не будет... — он улыбнулся почти как безумный. — Просто однажды я проснусь в совершенно другом мире, непохожем на этот. А моя физическая оболочка останется здесь, пускать слюни в подушку...