Большое сердце Сьюзен Боунс

— Насчет сочувствия. У него действительно есть лимит.

— Ты про Ханну?

— Да. Мне было больно за нее поначалу, а потом боль притупилась. Я не уверена теперь, что моя поддержка исходит от сердца… — Сьюзен запнулась. — Как будто я рядом с ней исключительно из чувства долга, понимаете? Без огня, без искреннего сочувствия…

— Сьюзен, дружок, это прекрасно, — Скримджер улыбнулся. — Вот если бы ты ее бросила, исчерпав этот самый лимит, или, что еще хуже, не испытывала по этому поводу мук совести, у меня бы появились к тебе вопросы.

— То есть все не так плохо?

— Все прекрасно. А склонность юных особ к самобичеванию — такое же нормальное явление, как притупление сильных чувств.

Скримджер замолчал.

— Я так рада вас видеть, — торопливо проговорила Сьюзен, заметив, что он сделал шаг в сторону калитки.

Он замер. Сьюзен подошла к нему ближе, отстраненно отмечая, как приятно скрипит под ногами снег — она с детства обожала этот звук.

— Я очень по вам скучала… — Сьюзен не могла заставить себя посмотреть дяде Руфусу в лицо, поэтому говорила, опустив взгляд вниз.

— Сьюзен…

— Ваши письма все это время возвращали меня к жизни.

— Но…

— Просто спасибо вам за то, что не игнорировали.

На краткий момент мир перевернулся: Скримджер сгреб Сьюзен в охапку и прижал к груди. Она уткнулась лицом в заснеженный плащ, беспорядочно цепляясь за складки ткани замерзшими руками, а затем… затем ее лба быстро и почти неощутимо коснулись сухие обветренные губы. И как раз в тот миг, когда Сьюзен показалось, что сейчас ее разорвет от эмоций, Скримджер отстранился и спрятал руки в карманы. Выражение его лица стало привычно бесстрастным, только линия рта чуть подрагивала от чего-то невысказанного.

— Иди в тепло, Сьюзен, — бросил он и исчез за калиткой.

Когда снаружи послышался хлопок аппарации, Сьюзен разревелась как последняя дурочка.

* * *

До середины февраля Сьюзен жила словно в лихорадке. Скримджера она не видела с той памятной рождественской встречи — и где-то это было даже хорошо. Сьюзен каждый день, каждую ночь бесконечно прокручивала в голове ту припорошенную снегом сцену и с таким же упорством пыталась вообразить, что скажет дяде Руфусу, вновь оказавшись рядом. Казалось бы, ничего такого не произошло в тот вечер — подумаешь! — но все же что-то неуловимо изменилось, и с каждым часом в Сьюзен крепла уверенность, что это поняла не только она.

В Хогвартсе Сьюзен обнаружила, что не может сосредоточиться даже на простейших заданиях из тех, которыми их нагружали учителя. Снейп не уставал отпускать в ее адрес язвительные комментарии, Слизнорт на уроках зельеварения ахал и качал головой, а Спраут однажды поинтересовалась у Сьюзен, не хочет ли та заглянуть на переменке к мадам Помфри. Стыдясь своей рассеянности, Сьюзен пыталась представить себе Скримджера, который забывает подписать то один указ, то другой, опаздывает на заседания и говорит нелепости на пресс-конференциях — и у нее не получалось. Даже если то Рождество выбило его из привычной колеи, он вряд ли кому-то это показывал.

А меж тем, близился день святого Валентина — и школа начала потихоньку сходить с ума. Сьюзен никогда особо не нравился этот праздник — она и праздником его не считала. В преддверии «дня розовых соплей», как его презрительно именовал Захария Смит, однокурсницы Сьюзен глупели на глазах и резко теряли интерес ко всему, что не касалось валентинок и секретов приворота. Пару лет назад Сьюзен, правда, и сама думала отправить кому-то открытку, но не смогла придумать достойного адресата, и забросила эту идею до лучших времен.

Кажется, они настали.

В канун дня всех влюбленных Сьюзен спряталась ото всех за пологом своей кровати, достала перо, пергамент и… ее одолели сомнения. Вдруг ей все почудилось, привиделось? Да, наверняка. А могла ли она обманываться в собственных чувствах? Сьюзен откинулась на подушку, уставилась в золотисто-коричневый бархатный полог, украшенный пушистыми черными кистями, и попыталась прислушаться к внутреннему голосу. Сердце заныло, до того тоскливо ей стало от осознания, насколько велика пропасть между ней, Сьюзен — наивной и не шибко красивой девчонкой — и суровым Руфусом Скримджером, вечном занятым министром магической Британии.

Все, что она могла сделать — это признаться и отпустить свое чувство в свободное плавание. Когда-то в детстве Сьюзен любила пускать по ручью бумажные кораблики: они уплывали в неизведанную даль, оставляя в душе светлую грусть и призрачную веру в то, что когда-нибудь хоть один из них вернется обратно.

«Я вас люблю. Простите».

Это все, что она смогла написать на клочке пергамента. Не давая себе времени на раздумья, Сьюзен свернула послание в несколько раз, спрятала его в нагрудный карман теплой клетчатой рубашки, накинула мантию и побежала в совятню.

И только когда старая сипуха Джейн выпорхнула из окна, унося признание в холодную зимнюю ночь, Сьюзен наконец-то осознала масштаб содеянного и ужаснулась собственному нахальству. Но было уже поздно. Вглядываясь в черное небо, усеянное мерцающими звездами, она только надеялась, что ответ — если он вообще будет — не уничтожит ее.

* * *

«Как же так, милая Сьюзен? Я уже немолод, ты знаешь, и в своей жизни повидал немало, но… ума не приложу, что со всем этим делать. Ты вверила в мои руки нечто настолько ценное, что сама этого не осознаешь.

Рассудок подсказывает мне, что я должен отговорить тебя, запретить, игнорировать — чтобы ты переросла, обрела со временем трезвость суждений и поняла, что нельзя вот так раздаривать себя без оглядки, сгоряча. Но внутри меня живет еще и жадный собственник, истосковавшийся по простой человеческой искренности — и он не желает делиться ни с кем тем сокровищем, которое ему перепало волей судьбы. И, боюсь, схватка эта неравная — разум проигрывает собственнику.

Я должен был предвидеть, чем все это закончится, но, как и большинство простых смертных, я часто и с удовольствием предаюсь самообману. И я бы еще долго лгал самому себе, если бы не твое последнее письмо. Ты заставила меня взглянуть правде в глаза.

Прими мою благодарность, дорогая Сьюзен. Все остальное я скажу тебе лично. В моем возрасте уже не так доверяешь бумаге.

Р.С.

P.S. Никогда не проси прощения за свои чувства».

Сьюзен не могла сказать, сколько раз уже перечитала это письмо. И всякий раз, когда она порывалась положить его в тумбочку к остальным письмам Скримджера, что-то останавливало ее… и письмо вновь оказывалось под подушкой, а затем — в кармане у сердца.

В Хогвартсе царило безумие: повсюду порхали оживленные чарами валентинки, то и дело взрывались хлопушки с розовым конфетти, мальчишки неловко мялись, избегая смотреть на однокурсниц, девочки заговорщически хихикали, а Сьюзен… Сьюзен изображала непоколебимое спокойствие и едва сдерживала счастливую улыбку. Она понимала, что в письмах ни она, ни Скримджер больше не коснутся этой темы, и, по правде, даже не знала, с чего начать следующее послание, и сколько времени должно пройти, и…

В конце концов, все это было не так уж важно по сравнению с тем, что Сьюзен надо было как-то пережить остаток зимы, весну и кусочек лета до разговора, в котором Скримджер скажет ей «все остальное».

* * *

Мир за пределами Хогвартса медленно рушился, но сама школа до последнего оставалась единственным островком безопасности в разбушевавшемся море внешних угроз. С этим иллюзорным ощущением Сьюзен прожила три месяца весны и один месяц лета, разрываясь между учебой, друзьями и бесконечной перепиской со Скримджером, а потом… а потом реальность треснула, как разбитое зеркало, и разлетелась на мелкие осколки.

Мертвое, неестественно изломанное тело Альбуса Дамблдора, лежащее на зеленой летней траве под Астрономической башней, перечеркнуло все надежды на светлое будущее. Сьюзен не была знакома с директором лично, но всегда была уверена, что только с ним Хогвартс может выстоять в эту суровую пору перемен. Теперь у них остался один Гарри Поттер — мальчишка ее возраста, — и, если не кривить душой, Сьюзен слабо верила, что он способен победить Волдеморта.

Скримджер прибыл в Хогвартс незадолго до похорон Дамблдора с целой свитой министерских чиновников. Сьюзен понимала, что имеет полное право просить его о короткой встрече — в конце концов, раньше она так и поступила бы, — но что-то ее останавливало. Ей казалось, что если кто-то увидит их вместе, то сразу все поймет. Единственное, что Сьюзен смогла себе позволить вплоть до самых похорон — это перехватить взгляд Скримджера во время прощального завтрака. Он сидел за учительским столом на месте сбежавшего Снейпа — бесконечно уставший и подавленный — и время от времени окидывал взглядом Большой зал, словно выискивал кого-то. В какой-то момент их глаза встретились и — Сьюзен была не уверена в этом, но ей хотелось, чтобы было именно так — губы Скримджера дернулись в слабом намеке на улыбку. Не справившись с усилившимся сердцебиением, Сьюзен судорожно вздохнула и, чуть улыбнувшись в ответ, уткнулась в тарелку и до конца завтрака не поднимала головы.

После похорон Скримджер каким-то чудом нашел ее в толпе и, мягко взяв за руку, отвел в сторону. Сьюзен успела заметить несколько удивленных взглядов, брошенных в их сторону, но и все — остальные были слишком заняты: кто собственным горем, кто — скорбным перешептыванием, кто просто вспомнил о несобранных чемоданах и спешил обратно в Хогвартс.

— Мистер Аббот просил, чтобы я отправил тебя домой через каминную сеть. Он не хочет, чтобы ты ехала поездом, — Скримджер говорил сухо, без предисловий, чуть щурясь от яркого солнечного света.

— Он мне уже не опекун, — возразила Сьюзен. — Мне исполнилось семнадцать месяц назад, и вообще я бы хотела вернуться в свой дом.

— Я помню, что тебе семнадцать, — голос Скримджера смягчился. — Но мистер Аббот прав и… возможно, тебе будет проще согласиться, если я скажу, что и сам этого хочу? Поезд будут охранять, разумеется, но мне будет спокойнее, если ты отправишься домой более надежным путем. Профессор Макгонагалл не откажет.

Сьюзен хотела что-то сказать, но запнулась на полуслове. Скримджер глядел испытующе с таким видом, словно мог ждать ее ответа целую вечность, хотя она прекрасно понимала, что с его плотным графиком это невозможно.

— Хорошо, — она кивнула.

— Вот и славно. Ты молодец, Сьюзен, — Скримджер потрепал ее по плечу. — Вечером увидимся.

Но ни этим вечером, ни следующим Скримджер так и не явился в дом Абботов, отправив вместо себя большого бурого филина с короткой запиской, в которой лаконично сообщил о неотложных делах в министерстве. Сьюзен расстроилась, но приготовилась ждать столько, сколько потребуется, вот только в привычном ритуале отказать себе не смогла — почти каждый день она отправляла Скримджеру по небольшому письму, не в силах остановить себя и в то же время до ужаса боясь показаться слишком уж навязчивой.

В середине июля ее ожидания были вознаграждены: Скримджер предложил обеспечить ей безопасное возвращение в исконное владение Боунсов, которое уже почти год пустовало без хозяев. Авроры тщательно проверили дом на предмет темных заклятий, а Скримджер собирался собственноручно наложить на него защитные чары.