Большое сердце Сьюзен Боунс

* * *

— Ну, вот и все, — Скримджер спрятал палочку и оглядел довольным взглядом деревянную ограду, которая теперь, в сравнении с мощным магическим щитом, охранявшим дом Сьюзен, выглядела сущей формальностью.

— Спасибо, — Сьюзен замялась. — А теперь, может, попьем чаю? На кухне, конечно, шаром покати, но Ханна поделилась со мной чаем и печеньем.

Скримджер глянул на нее так, словно она предложила ему шагнуть в пасть дракона, но тут же исправился и улыбнулся, хотя в глазах его по-прежнему читалось что-то, похожее на испуг. Помолчав немного, он кивнул.

В доме было прохладно и как-то… пусто? Сьюзен казалось, что она уже привыкла к отсутствию тети Амелии, но, переступив порог родного жилища спустя столько времени, почувствовала, как на нее с новой силой накатила горькая тоска. Не было здесь такого уголка, который не напоминал бы о тетушке: каждый предмет обстановки, оставшейся неизменной с того рокового дня, дышал прошлым и навевал болезненные воспоминания. Когда-нибудь они перестанут причинять Сьюзен боль, но не сейчас.

Она замерла посреди гостиной с чайником в руках и закусила губу, чтобы не расплакаться. Скримджер, прихрамывая, приблизился к ней, забрал чайник, поставил его на стол и вернулся обратно. Она смотрела на него, отчаянно моргая, стараясь не дать слезам волю.

— Это пройдет, — Скримджер протянул руку к ее лицу и аккуратно убрал несколько спутанных прядей.

— Я знаю, — она кивнула и, подавшись вперед, зарылась лицом в его мантию.

Прошло несколько невыносимо долгих мгновений, прежде чем Сьюзен ощутила неуверенное скольжение рук, опустившихся на ее спину. Прижавшись ухом к худой груди, скрытой за слоем ткани, она прислушивалась к гулкому биению сердца: ускоряющаяся дробь ударов изобличала тяжелую внутреннюю борьбу — ту самую, в которой отчаянно проигрывал рассудок и побеждал жадный собственник. Сьюзен не знала, что еще можно сделать, чтобы ускорить эту победу, поэтому просто стояла, обвивая Скримджера руками, и ждала.

— Это сумасшествие, Сьюзен, — наконец пробормотал Скримджер и крепко прижал ее к себе. — Просто сумасшествие…

Сьюзен подняла лицо — Скримджер был ненамного выше нее, но все же выше — и, собрав в кулак всю смелость, посмотрела прямо в желтые глаза, загороженные круглыми линзами очков. С каким-то исступленным удовольствием она разглядывала длинные светлые ресницы, морщинки, тонкой сетью собравшиеся вокруг глаз, глубокую вертикальную черту на переносице — такую же суровую и грозную, каким был сам Скримджер. В какой-то момент эта близость — к его лицу, к его глазам — стала настолько невыносимой, что Сьюзен попыталась отстраниться, но вместо этого поддалась противоположному порыву и легко коснулась губами уголка его рта.

Скримджер успел поймать этот робкий поцелуй и продлил его буквально на секунду, прежде чем выпустить Сьюзен из объятий и сделать шаг назад.

— Амелия бы меня не простила, — покачал он головой.

— Тетя была на редкость понимающим человеком, — возразила Сьюзен.

— Это правда.

Скримджер обошел вокруг стола и тяжело опустился на диван. Сьюзен призвала из кухни чашки, а сама села рядом с ним. Подумав немного, она забралась на диван с ногами и прислонилась к Скримджеру, склонив голову на его плечо. Он устало закрыл глаза и, словно капитулируя, обвил ее одной рукой.

— Ты понимаешь, что каждым прикосновением пробиваешь брешь в обороне? — поинтересовался он чуть севшим голосом.

— Зачем вы обороняетесь?

Скримджер не ответил.

— Вы писали в том письме… февральском… что все скажете мне лично.

— А ты все помнишь, — хмыкнул Скримджер.

— Я храню все ваши письма. И это перечитывала чаще остальных, я даже не могу сосчитать, сколько раз. И я все это время ждала нашего разговора, чтобы услышать…

— Что я тебя люблю? — просто спросил он и, повернув голову, посмотрел ей в глаза. — Сьюзен, ты, может, не поверишь, но я боюсь делать признания едва ли не больше твоего. Я всегда тебя любил, но для меня стало неожиданностью то, во что эта любовь трансформировалась. Признаться, я все еще не свыкся с этим ощущением. Оно пугает меня.

— Мы в одной лодке, дядя Руфус, — прошептала Сьюзен.

— «Дядя Руфус»? — Скримджер расхохотался и еще крепче прижал ее к себе. — Раз уже ты такая смелая девочка, пора бы тебе отучаться называть меня дядей!

Сьюзен улыбнулась.

— А если серьезно, девочка моя, — Скримджер мягко отодвинул Сьюзен от себя. — Посмотри на меня. Да, вот так. Мы с тобой — неглупые люди. И наиболее разумно было бы с нашей стороны не торопить события. Идет война, Сьюзен…

— Да, я все понимаю, — перебила его Сьюзен. — Я готова ждать. Сколько угодно. Только, пожалуйста, не бросайте меня… я буду ждать ваших писем. И встреч — пусть редких, коротких, но мне… мне так важно вас хотя бы иногда видеть.

— Мне тоже, Сьюзен, — после короткой паузы ответил Скримджер и, поколебавшись, прикоснулся губами к ее лбу. — Ты так рада меня видеть, что вся горишь. У тебя, кажется, температура.

Сьюзен, смеясь, отмахнулась.

За окном начинали сгущаться теплые июльские сумерки: густая голубая гуашь заливала комнату, растекаясь чернотой по углам, из заросшего напрочь сада доносились серебристые птичьи голоса. Сьюзен не смотрела на часы, не считала минуты, не думала о времени, а потому не заметила, в какой момент их со Скримджером неторопливая беседа растворилась в тишине, сменившись молчанием.

Накрывшись рукой Скримджера словно одеялом, Сьюзен погрузилась в тонкую, яркую и теплую дрему. Ей снилось карамельное лето, зеленые листья садовых деревьев, клетчатое полотно из солнечного света, льющегося сквозь решетчатый навес, золотисто-желтые глаза и прикосновение горячих пальцев, убирающих за ухо непослушную прядь.