Наводнение

Словом, в этот раз я не смог ей отказать. Я сжимал её в объятиях и не отпускал, наверное, до самого утра. Небо за окном уже давно начало сереть в преддверии рассвета, а я лежал и не мог поверить, что под самым боком, вольготно закинув на меня свою ножку, лежит та самая Джинни Уизли — девушка, которая ворвалась в мою жизнь с дождём.

Когда Джинни видела, наверное, уже десятый сон, тихо посапывая где-то в районе моей подмышки, с первым лучом холодного декабрьского рассвета я вдруг вспомнил, кто любил повторять: "Внешний комфорт ничего не стоит". Вспомнил, и под ложечкой у меня противно засосало.

4.

Положа руку на сердце, можно было сказать, что я человек довольно-таки любопытный. История с Блэком, оленем — в прямом и переносном смысле — и Визжащей хижиной тому хороший и, стоило сказать, далеко не единственный пример. И вот желание узнать, что же, в конце концов, привело Джинни на порог моей аптеки, было просто-таки невыносимо. Оно щекотало внутренности черепной коробки, отчаянно пытаясь вырваться наружу нескончаемым потоком вопросов. Но сейчас я, как никогда, понимал, что передо мной вполне может оказаться своеобразная шкатулка Пандоры. И нет, я не древнегреческий аналог Евы(5), чтобы найти себе разом столько проблем. Но чем чаще я видел Уизли, её ржавые веснушки и щербинку между зубов, тем отчётливее понимал, что отчаяние никуда не делось, оно всё ещё было там, в глубине её влажно блестящих коньячных глаз. И даже больше: эту тень неразрешенных вопросов можно было почувствовать каждый раз в затянувшемся молчании, в пустоте её одинокой квартиры, в грустных книгах, которые она закладывала высушенными кленовыми листами и читала, положив голову мне на живот.

На улице вновь потеплело, и я уже не надеялся на снег к Рождеству. Я перебирал руками прядки её волос, а она терлась щекой о свитер на моём боку.

— Так почему ты хотела отравиться? — она же больше не была мне чужой, верно? Должен же я был узнать и... И сделать... что? Не допустить, удержать, сохранить?

Она перестала шелестеть страницами и замерла, заложив книгу пальцем. Я молчаливо ожидал её ответа. И она рассказала.

Рассказала, как ещё до школы обожала слушать рассказы своего брата о мальчишке, которому бы лучше вообще не рождаться на свет во избежание череды моих особенно гнусных провалов, и как мечтала, заполучить себе его в персональные драконоборцы. И как это у девчонок вот так вот выходит? Принцы, свадьбы и прочие нестоящие мечты едва ли в десять лет. Потом я подумал о Лили и вспомнил, о чём сам мечтал в десять. Устыдился. Неужели, я и, правда, о подобном мечтал?

И был первый курс. И был осколок поганой Лордовской души, нежно сохранённый Люциусом, за что ему отдельное спасибо (как сейчас помню, мерзкий был год). И Реддл был единственным, кто не советовал Джинни с её сопливыми грёзами идти куда подальше (жаль, конечно, был бы урок на всю жизнь). И даже в ответ делился с ней своими откровениями (страшно подумать, какие откровения молодой Волдеморт мог припасти для своей жертвы). А потом его — раз! — и не стало.

— Ты любила его? — что-то мне нехорошо как-то.

— Нет... Не знаю... Я не любила его, это же просто невозможно, — она вздохнула и нехотя продолжила: — Я клала под подушку его дневник и тогда... Тогда он приходил ко мне. Он был такой красивый, словно звёзды, отражённые в тёмной воде. Я до сих пор помню это чувство, как мурашки бежали у меня по спине, стоило ему лишь заговорить со мной. Стоило ему склониться ко мне, дать почувствовать дыхание на своей коже. Здесь, здесь, здесь, — скользила она рукой вниз по шее. — Я до сих пор, словно наяву, ощущаю его.

Я не хотел знать большего. Я вообще не хотел ничего об этом знать. Любой на моём месте посчитал бы это просто навязчивой идеей и посоветовал обратиться к колдомедику Тики(6)— широко известному в узких кругах. Но меня и самого до недавнего времени не покидала другая такая же навязчивая идея, и было глупо пенять ей.

— А потом была победа. Я вздохнула с облегчением: Том, вернее то, чем он стал, было в могиле. Всё закончилось...

Закончилось, милая. Азкабан, дементоры, косые взгляды... Почему я остался жив, почему не сверзнулся с Астрономической башни вслед за Альбусом? Не понимаю... Я буквально видел, как смеётся, открывая свой безгубый рот, чуть привстав из могилы, Волдеморт. Как он сочувственно кривит лицо, приговаривая: "Бедный, глупый, Северус"...

— Мне казалось... Мне так хотелось верить, что теперь-то и начнётся нормальная жизнь...

Она дотрагивалась холодными пальцами до моих ладоней, щёк, шеи... Мне хотелось вернуть всё назад и не спрашивать никогда, что привело её ко мне на порог. — Я не любила Гарри — настоящего Гарри, не мальчика-легенду, никогда не любила его. Всё, что мне нравилось в нём, — это Том внутри него. И когда он избавился от крестража внутри себя — он стал другим...

Мне ничего не оставалось, кроме как обнимать её в ответ. Приговаривая, что всё будет хорошо.

— Тебе кажется. Поттер ровно такая же заноза в заднице, которой и был всегда, — Моргана знает, в чём я пытался убедить её? Что Поттер — отличный парень, и ей даже надо бы к нему вернуться?

— Никто этого не видит, но я, — она упрямо махнула головой, — я-то знаю... Я знаю, что скучаю по монстру, из-за которого погибли оба моих дяди, мой брат, столько хороших людей... А я не могу... Не могу забыть его, понимаешь? Я иду по улице и слышу, как в шуме дождя он шепчет моё имя, истошно кричит от боли и спрашивает, почему я дала ему умереть, почему не спасла его?

Она немного помолчала, уставившись в окно, заламывая длинные пальцы с коротко остриженными ногтями. Там, за тонкой паутиной стекла, в сгустившейся тьме угадывались первые капли дождя.

— Мне порой кажется, в этом шуме воды по земле: это он идёт. Мягко и неспешно ступая. И тогда мне страшно, как в тот вечер, что я забралась в Лютный в поисках избавления от этой зудящей тревоги, расползающейся по моим венам. Мне противно от самой себя, противно и стыдно. Я должна убить в себе эти чувства — все разом. Выкорчевать, вырвать. Пусть бы и вместе с собственным сердцем — это маленькая цена за предательство, понимаешь?

Я задумчиво прислушался. Не то чтобы я был суеверным... Просто очень уж мне не хотелось, чтобы там за окном и правда прогуливался Волдеморт. Живой или мёртвый.

— Дамблдор говорил, — медленно произнёс я, вновь обнимая Уизли за дрожащие плечи, — что все учителя Тома Реддла считали его отличным парнем. Этаким невинным агнцем. И только Альбус всегда сомневался. Но, к сожалению, не многим из нас посчастливилось обладать интеллектом и интуицией Альбуса Дамболдора. Тебе не в чем себя винить, Джинни.