А печаль холод греет

Нет, нет, нет, этого не может быть! Нет!

Человечество не умрёт. Никто не умрёт. Ни мама, ни Хэмфри, ни Ричелл, ни я, ни кто-либо другой, ни тем более Джозеф. Особенно Джозеф.

Он не мог умереть. Не мог.

Я вышла из раздевалки в тот же миг, когда эта мысль сформулировалась на кладбище моего сознания. Сердце колотилось о рёбра так, словно я только что отправила в нокаут ещё одного своего противника. Руки – дрожь. Мысли – хаос. Сердце – кровь. Чувства… распирали горло, будто меня заживо сжигали на костре посреди гробов моей чёрной души.

Что это? Страх? Снова страх?

Чёрт.

Почему я снова боялась? Что сломалось во мне, отчего я впервые стала чего-то бояться? Почему… так страшно? Почему?

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

– Хэй, Делора, у тебя всё в порядке?

Весёлый, ещё довольно детский голос привёл меня в себя. Не стоило показывать свою слабость, не стоило. Надо стать сильнее. Но разве не для этого я сюда пришла? Для этого. Тогда что же пошло не так?

Всё.

– Разумеется, – я через силу усмехнулась, пытаясь успокоиться и остановить такой непривычный поток вопросов.

– Ты побледнела, – Ченс подошёл ко мне ближе и протянул бутылку. – Я взял тебе вино, как ты и любишь.

– О, ну с вином мне ещё лучше станет.

Благодарно кивнув, я взяла из его рук алкоголь и, открыв бутылку, сделала несколько блаженных глотков. Жадно, чётко и быстро – я и не заметила, как страдала жаждой после нескольких боёв. Спирт ударил в голову почти сразу, но я привычно не обратила на это внимание и посмотрела на Ченса. Тот глядел на меня со своей «супер соблазняющей» улыбкой, хотя только он сам считал, что так красиво улыбался, и поправил свою красную шапку, которую носил в любое время года, какая бы погода ни стояла. Из-под головного убора торчали чёрные непослушные волосы, на узком, довольно маленьком лице ярко выделялись в темноте коридора светло-зелёные глаза, кожа так и не стала загорелой, а низкорослое тело более накаченное или высокое, как бы он ни старался выглядеть «свежее и круче». Ему было всего пятнадцать лет, а познакомилась я с ним ещё очень давно: как-то один раз надрала зад его обидчикам, а затем мы стали чаще видеться в барах или в клубах.

Друг? Возможно. Однако так таковым мне никогда не хотелось называть Ченса.

– Я тут забрал все ставки, как и всегда. В этот раз получилось даже больше, чем в предыдущий, – он протянул мне пластиковый стакан с деньгами в прозрачном мешочке, который я взяла и кинула себе в рюкзак.

– Неужели люди решили расщедриться? – криво усмехнулась я, выходя с Ченсом на улицу через чёрный выход.

Удивительно, но я не осталась на празднование своей очередной победы, не стала напиваться до беспамятства. И вовсе не из-за того, что завтра надо было в школу – с оценками у меня никогда проблем не было – а скорее из-за едкого осадка на душе, который стал ещё больше после разговора с Ричелл, словно кто-то наваривал из моих чувств ядовитое зелье для наивных людей. Взять и убить их всех.

Ха-ха, забавно.

– Сейчас деньги мало кому нужны, как бы дико это не звучало, – весело сказал Ченс, прыгающим шагом идя чуть впереди меня. – Такая херня сейчас творится в мире, что экономить на будущее не особо-то хочется. Хрен его знает, будет ли это будущее вообще.

– Ты о пожарах? – мне не хотелось в очередной раз говорить на эту тему за этот очень длинный день, но надо было выяснять подробности, чтобы попытаться спасти себя и… Джозефа.

– Да, и о болезни тоже, – улыбнулся юноша, совершенно не задумываясь над своими словами. – Знаешь, говорят, что сейчас люди горят чуть ли не как Человек-факел из «Фантастической четвёрки».

– Или ты просто насмотрелся опять фильмов, – не поверив ему, мрачно сказала я и сделала ещё несколько глотков вина.

Уже слегка пошатывало, а в голове закружилось: так и казалось всё странным, особенно этот унылый снег и чёрные, как дёготь людских мыслей, участки неба, виднеющиеся между толстыми облаками, из которых даже в глубокий вечер падали снежинки. Собственно, как и всегда. Ничего нового для Колдстрейна. Ничего нового в этой никчёмной, совершенно бессмысленной жизни. Так и зачем так отчаянно цепляться за неё? Страшно не умереть – страшно знать, как будут страдать от этого те, кто тебя любит.

Вот поэтому человек так и боялся умереть.

– Ну, и это тоже, – не стал отрицать Ченс, ухмыльнувшись. – Но от Ричи и не такого наберёшься. Она пока не вышла с тобой на ринг, постоянно разговаривала со мной на эту тему. Типа говорила, что сама заразилась этой некой «болезнью».

Я вспомнила её абсолютное безразличие ко всему, это чистой воды равнодушие. Глядя тогда на неё, так и хотелось сказать, что если бы у эмоций были цвета, то они стали бы серыми. Блеклыми. Нечёткими. Не невидимыми, но выцветшими.

Как наш грёбаный мир.

– И ты в это веришь? – я заторможено глядела в его красную шапку, пытаясь сохранить трезвость.

– Чисто по приколу верю, надо же как-то разнообразить свою жизнь, – совершенно ни к чему рассмеялся Ченс, чем напомнил мне Филис. А воспоминание о ней и о том, как я ей сегодня нагрубила, отозвалось в груди острой болью. – Я бы хотел стать Человеком-факелом! Хотя летать вряд ли смогу, но вот огнём было бы круто управлять! А ты сама в это веришь?

– Не знаю, – честно призналась я.

Болела голова – то ли от алкоголя, то ли от непонимания происходящего. А скорее от того и другого. Представляю, как сейчас выглядела: на сухие длинные волосы падал снег, под тёмно-зелёными глазами синяки от недосыпа, нос с горбинкой и кольцом в левом крыле весь в засохшей крови, потому что я не вытерла её; на тёмном фоне одежды бледная кожа казалась почти белой, из-за чего терялись на сильном, немного широкоплечем теле многочисленные шрамы, в том числе и тот, что тянулся на правой щеке; красноватые сухие губы совсем потрескались, уши, на одном из которых не хватало мочки, покраснели от холода, который я наконец-то ощутила в полной мере. Да, было до оледенения холодно, как бы жутко это ни звучало, всё металлическое жгло из-за того, что было холодным, в том числе и мой двойной пирсинг через правую бровь.

Красавица? Разве что в чьём-то кошмаре.

– Вот и я не знаю, во что верить, а во что нет, – добродушно пожал плечами Ченс. – Так или иначе, надо быть осторожным, хотя в этом сейчас нет особого смысла. Всё равно умирать.

– Даже из твоих уст это звучит слишком пессимистично, – нервно усмехнулась я.

– От тебя набрался.

Он вновь рассмеялся, хотя ничего смешного абсолютно не было, и, пихнув меня в бок локтём, достал пачку сигарет, чтобы уже через секунду закурить.

– Ты раньше не курил, – с подозрением заметила я.

– А ещё не так часто пил алкоголь, – добавил Ченс, кивнув подбородком на мою полупустую бутылку вина. – Сегодня я изрядно выпил.

– Но у тебя же не так много денег на сигареты и тем более алкоголь, – я ещё больше насторожилась от его слов.

Почему вот уже второй человек за этот вечер оказался совершенно не тем, каким я себе его представляла? Сколько бы я ни знала Ченса, он никогда близко не подходил ни к чему тому, что могло бы разрушить организм – он слишком сильно хотел накачаться, стать очень сильным и сохранить здоровье. Но сейчас он так ловко курил, словно делал это не первый год, и вполне крепко держался на ногах, почти ничем не выдавая свою нетрезвость.

Нет, я не волновалась за него. Скорее мне было просто интересно узнать причину его саморазрушения.

– Да вот отца повысили в должности, так что теперь он больше зарабатывает, – Ченс с каким-то возбуждением сложил губы в дудочку и назло выпустил дым прямо мне в лицо.

– Ага, и прям-таки ничего не случилось, – поморщившись от едкого запаха, фыркнула я.

– Ну, смерть матери не такая уж и потеря, – улыбнулся он.

На мгновение я замерла.

– Что?

– А что в этом такого? – невинно сказал Ченс, точно говорил о какой-то ерунде. – Не вижу смысла горевать по этому поводу, потому что мама была не первой, кого я потерял. Не первой и далеко не последней. Так что давай, не умирай.

И прежде, чем я успела бы хоть что-нибудь сказать, он быстро ушёл, точно не желал слышать моих слов, что могли его ещё сильнее ранить. Ведь его глаза были полны печали.

V : А счастье таится где-то рядом

Жить надо сегодняшним днём. Здесь и сейчас. Уже через минуту можно упустить счастливый случай, который только что подвернулся. И всё. Больше он никогда не повторится. Так что живи и не бойся совершать ошибки. Мы прощаем ошибки другим, так давайте прощать их и себе.

Олег Рой

– Знаете, в чём самая главная странность мира? В том, что он существует. Да, это не кажется таким странным, когда мы живём изо дня в день и занимаемся всякой бесполезной рутиной. Однако сами подумайте, нет, тщательно вдумайтесь в следующие слова: мира могло бы и не существовать. Вот так легко и просто. Пух! – и ничего нет. Учёные до сих пор бьются над тем, что могло быть до Большого взрыва и было ли вообще что-то. Это вообще непостижимо для человеческого разума представить, что абсолютно ничего нет… это жутко, понимаете? Но ведь Большого взрыва могло бы и не быть. И что тогда? Мира не существовало бы. Не было бы ни денег, ни работы, ни планет, ни звёзд, ни тем более каких-то там людей. Ничего бы не было. Абсолютно. И это пугает, верно? Сложно представить, невозможно. Однако мир создался, к счастью или сожалению. Как и зачем? Тот ещё вопрос. Но я против того, что всё это произошло «по воле Божьей», считаю это неимоверно глупым. Хотя нет, не так, я придаю этому малую субъективную вероятность. А иначе как объяснить, куда потом делся Бог после того, как якобы создал нас? Конечно, можно предположить, что Он нам якобы тайно помогает и по сей день, но это тоже маловероятно. Я считаю, что происхождение Вселенной связано с законами физики, что всё можно объяснить с научной точки зрения. Просто человеческий мозг на данном этапе развития ещё недостаточно умён, чтобы сформулировать новые законы или объяснения того или иного явления, в том числе и возникновение Вселенной, хотя, казалось бы, мы и так довольно неплохо знаем о Большом взрыве. Но этого не достаточно. Нам нужно время. Уверена, люди ещё многого добьются в будущем, откроют занавес на те тайны мироздания, которые нас мучают сейчас. Кто знает, что нас ждёт в будущем – и тотальные пожары могут когда-нибудь закончатся, и люди, оправившись после произошедшего, будут и дальше в какой-то степени процветать. Или хотя бы совершенствоваться. Всё возможно. Всё…

Сегодня впервые за несколько зимних сезонов солнце выглянуло из-за облаков. Снег непривычно ярко сверкал в лучах солнца, как бисеринки, что насадили на деревья и колючие ветки кустов вместо проволоки. Небо насыщенного тёмно-голубого цвета, как глаза Джозефа, смотрело на меня сверху вниз и приветствовало меня в этот светлый день пением птиц и почти незаметным шумом машин. Хвойные деревья медленно протекали мимо меня, когда я неспешно шла по небольшому парку из школы и с наслаждением подставляла лицо лучам, которые брали в свои тёплые рукавицы мой подбородок и нежно гладили по чёрным волосам. Я говорила неторопливо, делая паузы между предложениями и задумчиво глядя по сторонам, а иногда и в камеру телефона, с которого я в очередной раз вышла в эфир в Instagram.