Аномалия Шарли

Кляйн, должно быть, тоже сообразила, потому что она приказала своим людям развернуться и бежать к Граниту.

— Не останавливайтесь, пока не доберетесь до лаборатории. Скажите Блэкстоуну, что один из его подданных сошел с ума.

— Или ты могла бы просто покончить со всем этим сейчас, — сказала я, ища защелку, которая откроет аккумулятор. — Убей меня, и все будет кончено.

— Я не могу убить тебя! Офицер может применить смертоносную силу только для предотвращения насильственного преступления…

— О, я думаю, это будет довольно жестоко. Им придется собирать нас граблями.

Вот оно. Защелка была хорошо спрятана под край окошка индикации. Каждая батарея имела небольшую стеклянную полоску сбоку, которая показывала, сколько в ней осталось заряда. С ружьями это называлось патронником. Но везде это было окно индикации.

В стекле было какое-то химическое вещество, которое отфильтровывало то, что заставляло кристаллы реагировать на солнце, сказал мне однажды Ральф, но я не могла вспомнить всех подробностей. Батарея Билла была заряжена на три четверти. Хватит на один взрыв.

Я должна была бояться, но я не боялась. Мои пальцы покалывало от маленьких искорок возбуждения. Я слышала, как кровь гудела в ушах. Это будет самый большой взрыв в истории Далласа. Может, даже в мировой истории.

И я сожалела только о том, что не переживу его.

Я сунула палец под защелку и сделала глубокий вдох. Я была удивлена тем, насколько устойчива была моя рука, насколько легко это будет. Все скоро кончится…

Вспышка света, боль настолько сильная, что у меня перехватило дыхание.

А потом все стало черным.

ГЛАВА 7

Я думала, что умерла.

Воздух был прохладен и сладок. Откуда-то дул легкий ветерок. Я чувствовала, как он обвивает мой затылок, дергает свободные концы моей косы. Я глубоко вдохнула, ветер танцевал на моем лице.

Вот он снова — тот аромат, тот запах. Так далеко и все же так знакомо. Он согревал мою кровь и заставлял пальцы ног сжиматься в траве. Я стояла босиком на коротко подстриженном и зеленом поле, чувствовала ветер на тех частях себя, которые никогда раньше не чувствовали его.

На мне было… платье. Я видела платья на других женщинах, но сама никогда их не надевала. Я никогда не хотела носить его. Но теперь, когда я знала, каково это носить платье, как оно заставляет меня чувствовать себя такой легкой, чистой и красивой, я не думала, что когда-нибудь буду носить что-то еще.

Я никогда не покину это поле. Я лягу на траву, закрою глаза и позволю этому запаху унести меня в мои сны…

Хлоп!

Тяжелая дверь с силой врезалась в металлический каркас, разбивая мою мечту. Я слишком хорошо знала этот звук. Я знала, не открывая глаз, что я снова была в лаборатории. Я знала, что Говард только что пришел.

И я точно знала, что он был недоволен.

— Не могу поверить, что ты еще жива. Как раз тогда, когда я думал, что этот день не мог быть лучше…

Я открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Говард швырнул свою шляпу в угол комнаты. Даже не на стойку — просто на пол.

— Что случилось? — хрипло сказала я.

— Что случилось? — Говард обернулся, и я увидела, что он довольно убедительно изображал злость.

Гнев всегда был самой простой эмоцией для Говарда. Я не знала почему, но его лицо, казалось, было настроено так, что он выглядел сердито. Иногда это было настолько реально, что я почти верила, что он действительно это чувствовал. Но это был не один из тех случаев.

На этот раз, впервые за все годы, что я его знала, Говард вряд ли вел себя так, будто он злился, чтобы донести свою мысль. Я считала, что он действительно злился.

— Ты не помнишь, что ты сделала? — Говард был в ярости. Его лицо окаменело, а золото в глазах расплавилось. Это был самый ужасающий взгляд, который когда-либо давал мне Нормал. — Что произошло, так это то, что ты угнала грузовик, пригнала его к штаб-квартире полиции, а затем попыталась взорвать всю эту чертову штуку.

— Да, я помню эту часть. Но что было потом?

— Ну, тебя застрелили. Шериф Кляйн выпустила пулю тебе прямо между плеч. И, судя по глубине ожога, она, должно быть, нажимала на курок пару секунд — но недостаточно долго, — фыркая, добавил Говард, — потому что каким-то образом ты выжила.

Теперь, когда он это сказал, я ощутила некоторую боль в спине. Жгло сверху и пульсировало снизу. Я потянулась туда и поняла, что мои руки были связаны ремнями. Как и мои лодыжки и талия. Я не была в кровати, а лежала лицом вниз на холодной металлической скамье. Мои ноги свисали с конца, болтаясь на открытом воздухе.

Я ощущала холод на тех частях тела, которые должны быть скрыты.

— Ч-что это за комната?

Говард не ответил. Он все еще разглагольствовал:

— Кляйн выстрелила в тебя, и, конечно же, начался ад, потому что это уже вторая непротокольная стрельба в этом месяце — и полиция просто не может с этим справиться. Они вызвали медика, а он ничего не понимал. Он ввел тебе Перезагрузку и бум! — Говард хлопнул в ладоши. — Твое сердце перестало биться. Полная остановка сердца, прямо на дороге. Ничего никто не мог сделать. Мертва. Это лучшее, что могло со мной случиться, когда ты умерла. Мертвецы не доставляют хлопот. Мертвые не должны обращаться в суд. Нет причин беспокоить мэрию, когда преступник мертв, верно? Так что я решил, что это был мой счастливый день, — Говард провел рукой по густым черным волосам, волны торчали, как рога. Его рот расплылся в улыбке, которая почему-то беспокоила больше, чем глаза. — Мы объявили тебя мертвой, доставили тебя сюда и запустили руки. И я клянусь, что лезвие находилось в двух дюймах от твоего затылка, и ты начала смеяться.

Он выдохнул это слово — возможно, потому, что если бы он этого не сделал, оно прозвучало бы как крик.

— Ты начала смеяться над чем-то, и им пришлось остановить процедуру. Теперь они не знают, что делать, потому что раньше никто не просыпался на скамье, — Говард хлопал себя по бокам. — Ты была мертва, Шарлиз. Твой файл уже удален. Тебя больше нет. Что нам делать с восемнадцатилетним призраком, а? Куда нам идти отсюда?

— Можешь начать с того, что вытащишь меня из этой комнаты, — говорю я.

Теперь я знала, где была: они привязали меня к той же скамье, где было разрезано тело Ральфа. Холодный пот выступил у меня на спине, когда я подумала о том, что эти роботизированные руки могли со мной сделать. Я чувствовала, как они висели у меня над головой, ожидая — и с учетом того, что Говард злился, он мог нажать кнопку.

— А… нет. Ты не можешь уйти, — сказал он с жесткой улыбкой. — Ты не можешь уйти, потому что мы не знаем, какая ты.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, технически, ты жива. Но по закону ты мертва. Так что, пока мэрия не рассмотрит твое дело и не решит, как действовать дальше, ты застряла здесь. Застряла в этом холодном, темном промежуточном месте. Было бы проще, если бы ты только что умерла, — Говард покачал головой, — но ты как чертов таракан, Шарлиз. В тебя выстрелили, но твое сердце снова забилось. Тебе чуть не раскроили голову, но в последний момент ты начала смеяться и все прервала. Я не знаю, — сказал он со смехом. — Может, если бы я засунул твою голову под колесо грузовика, ты бы, наконец, испустила дух. Но я просто не знаю.

Говард также не знал, сколько времени потребуется мэрии, чтобы разобраться в моем деле, и он рассмеялся, когда я спросила, могла ли я пойти в туалет. Все больше и больше было похоже, что он собирался держать меня привязанной к этой скамье, пока я не умру от голода или обезвоживания. От того, что наступит раньше.

— Ты мог бы просто отпустить меня, — тихо сказала я.

Говард расхаживал большую часть минуты, сцепив руки за спиной. Он замер, когда я заговорила.

— Отпустить тебя? И куда именно? Ты хочешь, чтобы я просто открыл дверь и отправил тебя в Даллас?

— Нет, я имела в виду, что ты можешь отпустить меня. В Ничто, — я сделала глубокий вдох. Я не могла видеть лицо Говарда с этого ракурса, так что мне просто пришлось поверить, что он не собирался дать мне пощечину. — Во всяком случае, именно туда я и направлялась. Я собиралась пройти через Выход и никогда не вернуться. Так что если ты меня вышвырнешь, то никто ничего не должен решать. Я просто уйду…

— Ты не можешь уйти. Как гражданка Далласа, ты можешь посещать ровно два места — ну, три, если считать ад, — со смешком добавил Говард. Затем он подошел ко мне и упал на корточки. Теперь я видела только его слишком бледное лицо. — В этом дело, да? Ты хотела сбежать?

Я пожала плечами, что трудно было сделать, когда половина моего тела была привязана к скамье. Правда в том, что я понятия не имела, чего хотела, примерно три секунды назад. Мне казалось, что я тонула, и я не знала, в какую сторону плыть. Но теперь все имело смысл.

— Да, я хочу убежать. Если я уже мертва, то что в этом плохого?

— Что плохого? — его взгляд стал ледяным. — Знаешь, каково в Ничто? Есть какие-либо идеи?

— Нет. Но это было бы лучше, чем здесь.

— Разве?

Говард выпрямился. Его руки потянулись к черному кожаному ремню на талии, который он ловко расстегнул. Странно, насколько субъективным могло быть существование: я никогда раньше не замечала, что у него был ремень, поэтому его не существовало. Теперь, когда он вытащил его из петель и туго свернул в руке, этот ремень стал центром моей вселенной.

Я видела, как Говард делал намного хуже, имея гораздо меньше.

— Там все… по-другому. Я знаю, потому что видел это, — он исчез из поля моего зрения, медленно шагая с болтающимся сбоку ремнем. Когда он снова заговорил, его голос звучал где-то у моих ног. — Это… ах, знаешь что? Мне трудно подобрать нужные слова. Почему бы мне просто не показать тебе?

Я услышала шипение ремня, когда Говард взмахнул им в воздухе, уловила резкий шлепок кожи по плоти. Я услышала эти почти за целую секунду до того, как ощутила их. Но когда это произошло, боль не была похожа ни на что, что я когда-либо испытывала.

Все мое тело пылало. Пламя было в каждом мускуле, и игла — в каждом нерве. Все мои внутренности дрожали, как струна, которую натянули и отпустили — будто удар был слишком сильным, чтобы мои ступни могли выдержать, поэтому они послали боль повсюду.

Как только это начало исчезать, Говард снова ударил меня.

И снова.

Удары продолжались.

Мои ноги были связаны в лодыжках и свисали с края скамьи. Я ничего не могла сделать, чтобы защитить их. Я даже не могла сдвинуть их с места. Все, что я могла, это умолять Говарда остановиться — кричать, чтобы он остановился. Но я была полностью в его власти.

— Ты чувствуешь это, Шарлиз? Тебе больно?

Он хлестал меня, не давая ответить.

— Думай об этом как о метафоре, хорошо? Вот что значит жить в Ничто. Вот каково это быть там одной. Все еще думаешь, что это лучше, чем Даллас?

— Нет! — выпалила я.

— Нет! — он издевался надо мной со смехом. Затем его голос стал серьезным. — Мы были так близки, Шарлиз. Ах, мы были так близки! Еще пара недель, и ты была бы свободна. Ты попала бы в Опал и доказала, что Несовершенным есть место в Далласе, что они заслуживают жить так же, как и все остальные.