Завоевание фейри

Глава восьмая

Меч рассек воздух. Я оглянулась на отца, пытаясь передать решимость и надежду, которые мне нужно было ощущать. Его мрачной улыбки хватило. Я кивнула, подняла повязку — хотела видеть людей и фейри, ведь не знала, где мы выйдем. Я подавила головокружение, прошла в брешь в воздухе… и попала в хаос.

Я вышла на грязь, которую месило столько ног, что я не могла понять, был тут раньше ручей, трава или даже лес. Стрелы валялись на земле, часть торчала, часть утонула в грязи. Деревца были сломаны и разбиты. И между стрелами и обломками торчали другие вещи — я не осмеливалась приглядываться. Воняло смертью и фекалиями. Я закашлялась, но пришлось шагнуть вперед, чтобы освободить место для отца.

Раздался рев, и я повернулась в сумерках. С одной стороны от меня ряд мужчин сжимали факелы. Их лица были грязными и в крови. Некоторые держали оружие, другие — обломки оружия. За ними кто-то пел — ужасно, горестно и мимо нот. Они стояли плотной группой, тяжело дышали, на их лицах была почти паника — страх, смешанный с решимостью и удивлением от моего появления. Их оружие в дрожащих руках уже было в темных пятнах.

Я моргнула и поняла, почему они были в ужасе при виде меня. Я выглядела как фейри — вышла из бреши в воздухе в яркой одежде фейри в крови своей матери, сжимая над головой рукоять топора, а в другой руке — меч.

Кто-то закричал, но я не могла замирать. Даже ради этого. Я снова рассекла воздух. Повернулась, проверяя, шел ли отец за мной.

Я повернулась, увидела другую сторону бреши — ряд фейри, трепещущих, как поток, стремясь к нам. Их волосы развевались за ними, они беззвучно неслись от того, что было раньше моей деревней. Они ехали на броненосцах, лошадях, единорогах и оленях, бежали на своих ногах, высоко подняв оружие, лисьи лица были жестокими и голодными, они сбросили морок в пылу боя. Молчание пугало. Не было боевых криков, воплей страха. Их лица были камнем. Неподвижным. Не поддающимся.

Глаза моего отца расширились от ужаса.

— Идем, пап! — закричала я. Я потянула за край бреши, и он прыгнул.

На это не было времени.

Я надеялась сердцем, что не опоздаю, что Скуврель еще не был мертв. Что он был на другой стороне бреши в воздухе.

Я открыла глаза, миновав проход, и первая стрела вонзилась в грязь рядом со мной с тихим плеском.

Я падала, падала, падала, ноги пытались бежать, но лишь бесполезно трепыхались в воздухе, а потом я рухнула на мох со стуком. Ноги болели. Попа болела. Но мох смягчил удар.

Рядом со мной раздался стон, он тоже рухнул.

— Мне не нравится этот путь, дочь, — простонал он.

— Шш!

Но не стоило шипеть на него в реве толпы вокруг нас. Это, видимо, был Спектакль.

Наверное.

Я не хотела смотреть, но не дала себе мешкать. Я вскочила на ноги, сунула меч за пояс, взмахнула рукоятью топора в воздухе. Сейчас я нуждалась в невидимости. Я схватила руку отца свободной рукой, тревожно шепча:

— Будь как можно тише. Пока я держу тебя, тебя не видно. Мы тут за моим мужем, потом мы убежим, понятно? Ничего другого. Не важно, что мы увидим.

Он кивнул, выглядя настороженно. Лук был в его другой руке, он уже держал стрелу, но еще не натянул тетиву.

— Признаюсь, Элли, — прошептал он. — Я тут не как дома. Я могу справиться с ужасом — почти — но это место… я не могу быть тут долго. Или я снова сойду с ума.

Я сглотнула, кивая, опустила повязку. Я понимала его. Когда я смотрела на спутанную реальность Фейвальда, меня мутило.

Но было нечто хуже страха и тошноты.

Только бы он не был сильно ранен!

Я искала вокруг зацепки. Была ночь. Это было хорошо, мы могли попасть сюда в первую ночь Спектакля — единственную, как я надеялась. Я не знала, как все это работало.

Мы были на краю толпы фейри, прижимающихся друг к другу, подпрыгивая, пытаясь все разглядеть. Тут были брауни и грундели, гоблины и банши, фавны и пикси, а над ними парили все, у кого были крылья. Блуждающие огоньки парили группами по дюжинам одного цвета, запертые в клетки-пузыри, и они озаряли сцену внизу. Кентавры раздраженно топали за толпой.

Я шагала сквозь толпу фейри. Я ничего не видела отсюда. А мне нужно было видеть.

От смеха вокруг я нервничала. Звучали вопли так, что кожу покалывало, и лица вокруг меня беспокоили больше всего. На них было самодовольство и восторг фейри, которые не вязались с жестокостью, окружившей нас. Я чуяла в воздухе нечто, похожее на запах бобра или скунса — это говорило о метках территории и защите.

Я сглотнула, ощутила, как отец крепче сжал мою ладонь, пока мы шли через толпу фейри. Я оглянулась на его гримасу и вспомнила, что он не видел вычурные наряды, драгоценные камни и чудеса магии вокруг нас. Он видел, каким спутанным было это место — зло и ужасный ад Фейвальда под его мороком. Мне нужно было скорее увести его отсюда.

Фейри вокруг нас ругались и толкались, но они не переживали из-за нашей невидимости. Может, рукоять топора делала нас невидимыми не только для их глаз, но и для их разумов.

Когда мы вырвались из толпы туда, где было видно платформу, я с трудом удержалась, чтобы не впиться в отца в ужасе. Я сжала его ладонь крепче, и он сжимал мою, мы боялись потерять друг друга.

Ужас сотрясал меня от того, что я видела.

Убийца родни — казалось — сделал жуткий спектакль для Фейвальда. Он стоял на раскрашенной коробке на вершине деревянной платформы. Черный камзол с острыми краями и узкие штаны были единственным, что украшало его, кроме нитей с косточками, обвивающих его шею, как многослойные бусы. На нем их было не меньше двадцати. Он сжимал длинный хлыст в руке, нахальная улыбка на голубом от пудры лице говорила, что он наслаждался этим.

За платформой построили раму, похожую на позолоченную раму дорогого портрета. Но люди, вырезанные в раме, были ужасно искажены, их лица застыли в агонии. От взгляда краем глаза хотелось дрожать. За рамой все было в красной и синей ткани — идеальный фон для их Спектакля. Казалось, Путники взяли одну из своих драматичных пьес, представили, как она выглядела бы в аду — и вуаля. Это.

Я могла забраться за занавес? Кто-нибудь следил за тканью?

Я старалась не смотреть на центр сцены, пока не оценила все остальное. Мне нужно было сосредоточиться. Мне нужно было слушаться головы, а не сердца.

Я глубоко вдохнула для смелости и посмотрела. И ошиблась.

Колесо крутилось в центре сцены. Оно было разрисовано полосами, будто пирог, разделенный на куски — красные и белые полоски чередовались на колесе. Золотой обруч обрамлял края, на нем были вырезаны символы. К колесу железными гвоздями — как одна из бабочек в доме Убийцы родни — был прибит мой прекрасный муж-фейри.

Вокруг него и в нем были метательные ножи. Одни торчали из дерева. Другие — из его рук. Один был в его бедре, еще один — в его животе. Один лежал у его шеи, словно почти задел горло. Под ножами длинные алые следы на его груди тянулись к спине от хлыста Убийцы родни, порвавшего его, когда Скуврель боролся за меня. Плоть свисала неровными краями с порезов, грязная.

Скуврель медленно крутился, его голова оказалась сверху, потом его ноги, потом снова голова, и он улыбался почти красиво — как страдающий ангел.

Было похоже на моего мужа-фейри — воспринимать даже это спокойно. Может, ему нравилось, что его страдания были на виду. Он был не из тех, кто любил страдать в тишине. Он хотел бы, чтобы кто-то знал и оценил его агонию.

Я сглотнула.

Мне нужно было освободить его. Но вытащить те гвозди будет сложно. Мои ладони покрыл пот от мысли, во рту пересохло. Как освободить его, когда все смотрели? Он выживет, если снять его с колеса?

Я ощутила дрожь в ладонях, переживала, что эмоции захватят меня. Они уже начинали мучить меня. Я стиснула зубы и пыталась подавить их.

Я смотрела, а женщина в платье из красных и золотых лент — только в этом, что у фейри было с неспособностью носить приличную одежду? — завязала глаза и отвернулась от Скувреля. Убийца родни ударил хлыстом. Она повернулась и бросила кинжал.

Я затаила дыхание. Скуврель даже не дрогнул.

Нож отскочил от круга и упал безвредно на сцену.

— Какой из них твой муж? — шепнул отец мне на ухо. Я видела, что ему было сложно спросить. Это вызывало много воспоминаний.

— Тот, что на колесе, — отозвалась я.

Не надолго. Мы его освободим. А потом я устрою суд фейри за то, что они сделали.

— Фейри? — ужас был в его тоне. — Ты умеешь находить беды, дочь моя.

— Просто сосредоточься на его освобождении.

Мы шли через толпу, не могли общаться при этом. Я дважды врезалась в спину веселящимся фейри. Я не смотрела под ноги. Я не могла оторвать взгляда от Скувреля. Он шипел, хлыст ударил, рассекая кожу его торса, один из шипов, оставшихся татуировкой на нем в мою честь.

— Игра случая была веселой, Валет, — сказал Убийца родни, его оранжевые глаза горели. — Но будет больше игр, пока ты еще жив. Мы не должны тратить всю твою жизнь в этой, да?

— Спрашиваешь моего мнения, Убийца родни? — голос Скувреля удивил меня. Он звучал скучающе, словно не слышал вопрос. Я сглотнула, отец шагнул мимо меня. Он потянул меня за собой, пока я пыталась увидеть лицо Скувреля. Я потеряла его из виду, нас унесло толпой в сторону, ближе к тени за сценой.

Сердце, казалось, вырывалось из груди, я оторвала взгляд от него. Я считала Скувреля почти непобедимым — умнее, быстрее и очаровательнее других. Он не был чьей-то игрушкой.

— Если хочешь его озвучить, — щедро сказал Убийца родни. — Позволить ему выразить мнение, друзья?

Радостные вопли. Если фейри что и любили, то это жестокие развлечения. Кто-то стал танцевать, толпа толкала нас, присоединилась к танцу, где один фейри, казалось, прыгал через голову другого, формируя волну.

— Толпа соглашается!

— Тогда, — голос Скувреля звенел как колокольчик. — Я решил, что я считаю, что ты скучный для проведения Спектакля, Убийца родни. Спектакль должен быть искусством боли. Долгий пир на страдающем духе жертвы. Должна быть радость удивления, шипение симметрии, вопль восторга, когда части общего плана соединятся и раскроются. Это должно испортить все надежды, убрать все остатки человечности, весь шепот приличия. Вкратце, нужно подойти творчески. А ты пытаешь меня скучно. Мы все уже видели колесо. Видели фейри, пробитых железом. Жаль, Децинда умерла. Обидно, что ты ее убил. Она была изобретательнее в роли Убийцы родни, чем ты. Привносила новое. Пробивала путь. Может, тебе стоит представить, что ты — она, а не тратить все время на детскую игру.

Миг стояла тишина, и в тот миг тишины отец утащил меня под ткань сзади сцены. Тут балки пересекались за сценой.

— Ты вышла за фейри, Элли? — отец звучал мрачно.

— Я не выбирала это… сначала, — шепотом возразила я. Я искала лом — любое орудие, чтобы освободить Скувреля — но ничего не было. Эту сцену, наверное, строили големы — железные гвозди были вбиты их каменными кулаками.

— А теперь?

— А теперь я умру, пытаясь освободить его, если нужно, — прошипела я. И поняла костями, что так и было. Как этот коварный фейри забрался так глубоко под мою кожу, что мысль о жизни без него была неприятной? — Я знаю, тебе нужно объяснить все, но ты можешь потерпеть? Сейчас нужно многое сделать!