Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать

Вечером наша траурная процессия подошла к постоялому двору. Юнг сделал знак остановиться и пошел к хозяину, оставив нас сидеть на траве под присмотром своей братии.

— Поднимайтесь, чертово семя, — беззлобно ругнулся он, — пошли все вон в тот сарай, — и указал на открытые двери каменного строения. Там и переночуете, сена хватит на всех.

Спать на сене — удовольствие ниже среднего. Это только в кино герои катаются по сеновалу, занимаются там любовью в полураздетом виде или просто спят. Чушь это все, сено колется и залезает в самые различные места, сыплется за воротник и в штаны, а спина после него чешется, как будто ты спал в муравейнике. Покрутившись, я пристроилась на голых досках, лежа на животе — так хоть ничего кусать не будет. Остальные попадали именно в сено — как они выдержали там эту ночь, не знаю. Я бы умерла, это точно, или исчесалась.

Самое интересное было то, что нам принесли еду — остатки подгоревшей каши, залитые водой. Пока четверка Вольфа кривила носы, парни уже начали черпать кашу прямо руками и я поспешила присоединиться, памятуя о выпитой воде. Никогда не думала, что пресная подгоревшая пшеничная каша так вкусна… как и руки, облизанные и вытертые о сено. Пришла в голову мысль, что через некоторое время я буду с удовольствием хлебать из свиного корыта, забыв о высшем образовании и умении правильно вести себя за столом. Дела-а…

Окошки были сделаны под самым потолком и такие широкие и низкие, что выбраться через них даже мне было затруднительно, не говоря уже о взрослых мужчинах. Света через них практически не проникало и все повалились на остатки сена по углам, только Хайнц с Петером ушли к окну.

— Ну, что ты там видишь? — Вольф стаскивал сапоги, сидя на полу и по всему амбару пополз невообразимый запах. — Все во дворе торчат или как? И куда понесли наши пояса с ножнами?

— Лошадей увели, все ушли…жрать, поди, отправились! Да откуда ж мне видно, куда все унесли?

— Под задницы себе подложили! — к Хайнцу уже вернулась его жизнерадостность, но Вольф только крякнул и лег на спину, раскинув руки.

— Темнеет уже, народ шныряет туда-сюда… — продолжал докладывать Петер, переступая ногами по плечам и повыше подтягиваясь к оконцу под крышей, — вон поволокли курей щипаных…

— Что нам до твоих курей, ты смотри, много ли народу толчется там! — командир устроился поудобней и стал чесать заскорузлые пятки об деревянный пол. — Можа и уйдем отсюда…когда все притихнут. Вилли! — прикрикнул он, — посмотри-ка двери да стены… авось что придумаем!

— Смотрел уже, — протянул тот из темного угла. — Засов в руку, стены толстые.

— Ах ты ж… — Вольф выпустил замысловатую тираду, — и ножей у нас нет, все отобрали…

Пока они препирались, я отошла в самый дальний угол, благословя темноту сарая. Пока мы шли, мужики облегчались на коротких стоянках, а я не могла сделать и этого. Спасала интересная особенность моего организма — без посещения туалета я могла обходиться достаточно долго, не испытывая затруднений, а два дня без воды и вовсе иссушили все внутри, так что выпитая вода разошлась почти без последствий, созревших лишь сейчас. Отжурчав свое, я пристроилась на небольшой охапке у подпорного столба, положив под голову локоть.

— Воды бы хоть дали, — Лукас повозился где-то рядом, устраиваясь на ночь. — Да и жрать опять охота…

— Жди, дадут! — Хайнц тоже откликнулся из темноты, — вон сено вокруг лежит, жуй его!

— Сам жуй! — огрызнулся Лукас. — Я что, коза или корова? Сколько еще они нас тащить будут с собой?

— А ты выйди, да спроси, — голос Вольфа докатился уже с другой стороны, не там, где он лежал, — потом нам расскажешь, повеселишь ответами. Можа еще придется и сено жрать…

Пообсуждав, что можно съесть в пустом сарае, они замолчали, а у стены запищала мышь, придавленная котом.

— Слыхали, как схарчили? — спросил Хайнц, но никто ему не ответил. — Скоро сами так будем мышей давить… — и, не закончив фразу, захрапел.

Утром нас вывели на двор и поставили большой котел с…ой, что там только не лежало! Не иначе рачительный хозяин долго собирал все объедки и решил на них подзаработать таким образом, как кормление арестованных. Арестованные сунулись было в котел, поморщились, но все же начали есть. Голод он, знаете ли, не тетка!

Рвать зубами остатки мяса и жира с костей я не смогла бы в любом случае — зубы не те, но вот пару пригоршней каши урвала для себя совершенно безболезненно. К ним еще достались корки, размокшие за ночь и которыми мужики побрезговали. Ну и зря, потому что пока они догрызали мясные остатки, я уже набила желудок размокшим хлебом и он перестал занудно ныть. Вода в бочке, возможно, была для умывания, но я напилась и уже не думала о таких мелочах, надеясь все-таки обойтись без тривиального поноса.

— Эй вы, разбойнички, — при этом грозном окрике солдаты Юнга заржали, тыкая друг друга пальцами, а тот, кто окликал нас, недовольно на них покосился, — пожрали и хватит, становись в колонну по одному! В строю молчать, иначе плеткой осажу за разговоры! Ты, — он ткнул толстой кожаной перчаткой Вольфа, — идешь первым, за ним ты, ты, ты…

Вилли, Петер, Хайнц, Гунтер, я и Лукас покорно выстраивались в требуемую колонну во дворе, а рядом с нами занимали свои места всадники.

— Все готовы? Тронулись в путь, разрази вас гром, вперед!

По дороге Хайнц попытался что-то сказать Петеру и был осажен плеткой по плечу. Что порядки тут будут не сахар, это понятно, но получить просто так по голове или спине удар не улыбалось и все шли молча. На коротких привалах говорить под бдительным оком стражников было просто невозможно — стоило Гунтеру обратиться ко мне, как к нам придвинулся один из охранников и разговор свернулся сам собой.

— Март…ты это…держись, ладно? — парень виновато посмотрел на меня и я кивнула в ответ. — Глядишь, скоро и дойдем. Долго еще топать-то? — обратился он к тому мужчине, который был ближе всех.

— Ноги быстрее переставляй, вот и дойдешь, — осадил тот.

Что можно делать, когда идешь по незнакомой дороге, а говорить ни с кем нельзя? Только смотреть вокруг и слушать разговоры охранников. Дорога постепенно спускалась вниз и горы сглаживались, превращаясь в расползшиеся холмы, изредка разнообразящиеся скальными выходами и речушками. Становилось теплее, уходила утренняя промозглость и вечерняя сырость, все чаще попадались села по пути. Густые еловые мрачные леса сменились более жизнерадостными сосновыми, среди которых виднелись островки и лиственных деревьев. Встреченные по пути люди спешно покидали дорогу, стараясь не подходить даже близко к нашей процессии, а всадники с любопытством и брезгливостью рассматривали нас семерых, перебрасываясь разговорами с Юнгом. У тихой заводи, где устроили очередной привал, нас подпустили к воде.

— Эй вы, можете помыться, а то от вашего духа уже лошади шарахаются! — громкий окрик вызвал смех стражи и недоумение Вольфа.

— А чего это я должен мыться ради ваших лошадей? — загудел он, шлепаясь со всего маху на траву. — Пусть шарахаются, мне-то что?

Бывший командир, презрительно задрав бороду, так и сидел на берегу, когда остальные пятеро полезли в речку. Я присела у самого берега, зачерпнула воды и умылась, сполоснула руки, насколько позволяли рукава и посмотрела на свое отражение. И чего это я боялась, что во мне опознают женщину? То, что глянуло на меня снизу, было непонятно какого пола, возраста и цвета — сальные пряди волос из-под войлочной шапки, замызганное от пыли и пота лицо, покоричневевшее от солнца и ветра, провалившиеся щеки и бесследно испарившиеся остатки подкожного жира — хороша я была несказанно! Больше всего хотелось плюнуть на все и залезть в воду, но… пришлось ограничиться мытьем ног. Для местных это нормально, что никто тут целиком не моется, а я вся уже исчесалась!

Дорога становилась все шире и в солнечно-туманной дали уже были видны очертания самого настоящего замка, постепенно приближающегося по мере продвижения к нему. Прошедшую ночь все провели на постоялом дворе, только с той разницей, что четверку Вольфа заперли в одном сарае, а Гунтера, Лукаса и меня — в другом. Двери были толстые и крепкие, но щели в них были приличные и через эти щели было видно, как у нашей двери маячила спина часового, откровенно зевающего и огрызающегося на подначки сослуживцев. Он то и дело перекликался со вторым часовым, охранявшим вольфовцев, который тоже нес службу где-то рядом.

— Аксель, чего это герр Юнг решил разделить этих? — слышалось из-за нашей двери.

— Не герр Юнг, а Конрад раскидал их, и еще озлился, что прошлую ночь они вместе сидели. Так что мы тут сиди… — откликнулся второй.

— Когда нас сменят? С утра ничего не ели, жрать охота!

— Герр Юнг сказал, что пришлет смену, только вот оставят ли нам что поесть, — тоскливо вздохнул Аксель откуда-то справа. — Да и пива бы я выпил, коли герцог за еду и ночлег платит!

— Много он платит! — бросил наш охранник. — Ночевать-то все равно в зале на полу приходится, а пиво и вовсе подают несвежее!

— Ты, Николас, не гневи Бога своими речами, а то он герцогу шепнет на ушко…или, не приведи Господь, герру Рихтеру, поплатишься за свои слова! Вспомни, что раньше ты сам должен был думать, где пожрать, а сейчас тебе даже и пиво подадут, хоть и не самое лучшее! Что ни говори, а в страже жизнь получше будет, чем вот у них!

Судя по звуку, он постучал в стену сарая, в котором мы были заперты и громко икнул.

— Чуешь, чем тянет с кухни? — мечтательный голос Николаса продолжил, — баранина вроде бы…с чесноком…

— Козлятина! — прервал его Аксель. — Будут тебе тут баранину подавать! Но и козлятина хороша, когда живот подвернуло от голода… а еще там и девки ничего, я успел заглянуть в зал!

— Пощупаешь, когда сменят, — философски заметил Николас. — Если что останется на твою долю.

— Тьфу ты, даже помечтать не даешь!

— О жратве мечтай, чтобы нам не остатки достались!

— Остатки этим соберут, чтоб дотащились до Штальзее, а то еще сдохнут по дороге. Твои-то покрепче будут, не то, что эти…

— Вот потому их Конрад и разделил. Еще сказал, что они слишком разные, чтобы идти вместе и надо чтобы перед дознанием они не болтали друг с другом.

— Еще и дознание будет? — Аксель уже подошел ближе и оба разговаривали вполголоса, отойдя от двери, но при желании слова можно было разобрать.

— А как же не быть? — Николас понизил голос. — Ты сам посуди, за ними гнались айзенштадтцы, да не просто так, а с полку герцога, чуешь? И ведь у этих в мешках не солома лежит, а звонкая монета, я сам ихние мешки увязывал, прикинул на руке — тяжелые… Герр Юнг, как заглянул в один, так глаза вытаращил, а Конрад сразу повелел их все запаковать и сам опечатал, а теперь с них глаз не спускает.

— А чего это он с нами поехал? Только потому, что услышал о пришлых со стороны перевала?

— Так герр Рихтер своих людей везде посылает, как что неспокойно, а с Айзенштадта это не первые бегут. Вот и будет выяснять, кто такие, откуда, почему за ними погоня была, да что с собой тащили. Охрана-то у них была не просто так — целых три арбалетчика!