Проблема символа и реалистическое искусство

(3) Мыслящий разум (ум) заостривает притупившееся различие различного, простое разнообразие представлений, до существенного различия, до противоположности. Лишь поднятые на вершину противоречия, разнообразия становятся подвижными… и живыми по отношению одного к другому, – приобретают ту негативность, которая является внутренней пульсацией самодвижения и жизненности»[22].

5) Еще и с другой стороны мышление и сущность являются более конкретными, чем изолированное чувственное и слепое представление и отдельное явление. А именно, мышление, которое, конструируя понятия, выделяет в бытии то, что является для него общим; и поскольку это общее содержится в самом же отдельном и единичном, оно является для него и его необходимой сущностью и его законом.

Об этой диалектике общего и отдельного читаем следующее:

«Чтобы понять, нужно эмпирически начать понимание, изучение, от эмпирии подниматься к общему. Чтобы научиться плавать, надо лезть в воду»[23].

«Образование (абстрактных) понятий и операции с ними уже включают в себе представление, убеждение, сознание закономерности объективной связи мира. Выделять каузальность из этой связи нелепо. Отрицать объективность понятий, объективность общего в отдельном и в особом, невозможно»[24].

В этом смысле абстрактная общность гораздо более конкретна, чем слепая единичность, чем слепое явление. Само собой разумеется, в известном смысле «явление богаче закона»[25], потому что явление есть живая смена действительности, закон же и всякая общность есть только покойное отражение непрерывно подвижной действительности, «и потому закон, всякий закон, узок, неполон, приблизителен»[26]. В этом смысле преимущество и богатство явления в сравнении с законом не подлежит никакому сомнению. Однако понятие, сущность явления и закон, вскрывающие закономерность бытия, а не просто отражающие его непосредственно, обязательно нужно понимать как нечто гораздо более конкретное, чем слепая конкретность хаотически движущейся действительности. Благодаря этому абстрактному мышлению, основанному на живом созерцании, только и возможна целесообразная практика.

«Мышление, восходя от конкретного к абстрактному, не отходит – если оно правильное… от истины, а подходит к ней. Абстракция материи, закона природы, абстракция стоимости и т.д., одним словом, все научные (правильные, серьезные, не вздорные) абстракции отражают природу глубже, вернее, полнее. От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности»[27].

«Закон и сущность понятия однородные (однопорядковые) или, вернее, выражающие углубление познания человеком явлений, мира etc.»[28].

«Значение общего противоречиво: оно мертво, оно нечисто, неполно etc. etc., но оно только и есть ступень к познанию конкретного, ибо мы никогда не познаем конкретного полностью. Бесконечная сумма общих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте»[29].

6) Здесь необходимо подчеркнуть еще и то, что, правда, у нас отмечалось и раньше в связи с тождеством прерывного и непрерывного. А именно, бесконечная сумма понятий, ведущая нас к истине, не есть просто механическая их сумма, но эти понятия находятся между собою в ближайшей смысловой связи. Мы бы сказали, что одно понятие, указуя на другое понятие и на все вообще возможные понятия, является символом и этого другого и всякого иного понятия.

«В чем состоит диалектика? Взаимозависимость понятий всех без исключения. Переходы понятий из одного в другое всех без исключения. Относительность противоположности между понятиями… тождество противоположностей между понятиями»[30].

Таким образом, понятие бытия или материи не только есть их символ; но, поскольку одно понятие отражает в себе и всякое другое понятие, оно также является символом и всех понятий вообще.

7) Очень важно также представлять себе в точнейшем виде то, как Ленин учит об абсолютном и относительном. Здесь и обывательское сознание и многие философские системы мыслят эту противоположность формально-логически, то есть метафизически, волей или неволей впадая в дуализм и неизбежно связанный с ним агностицизм. С точки зрения Ленина не существует такого абсолютного, которое в то же самое время не было бы относительным; и не существует такого относительного, которое в то же самое время не было бы абсолютным. Рассуждая о неполноте нашей эмпирической индукции, то есть об ее неокончательности и относительности, Ленин тем не менее говорит здесь об

«относительности всякого знания и абсолютном содержании в каждом шаге познания вперед»[31].

«Для объективной диалектики в релятивном есть абсолютное. Для субъективизма и софистики релятивное только релятивно и исключает абсолютное»[32].

«Человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания»[33].

«Диалектика, – как разъяснял еще Гегель, – включает в себя момент релятивизма, отрицания, скептицизма, но не сводится к релятивизму. Материалистическая диалектика Маркса и Энгельса безусловно включает в себя релятивизм, но не сводится к нему, т.е. признает относительность всех наших знаний не в смысле отрицания объективной истины, а в смысле исторической условности пределов приближения наших знаний к этой истине»[34].

На основании всех такого рода высказываний Ленина, кажется, можно заключить, что все абсолютное мы должны трактовать как символ относительного, а все относительное как символ абсолютного. Одно другое пронизывает, и одно невозможно без другого.

8) Наконец, философское учение Ленина о познании выдвигает еще одну, и притом чрезвычайно важную категорию, а именно категорию практики. Эту практику тоже нельзя понимать только обыденно, только обывательски, как некоторого рода утилитаризм или делячество. Из одной вышеприведенной цитаты мы уже знаем, что практика, вообще говоря, является завершением пути от «живого созерцания» к «абстрактному мышлению» и завершением самого этого «абстрактного мышления». Абстрактное мышление, даже взятое само по себе, волей-неволей приходит к необходимости самопроверки, к необходимости своего практического применения. Поэтому практика есть не что иное, как ступень самой же истины.

«Истина есть процесс. От субъективной идеи человек идет к объективной истине через „практику“ (и технику)»[35].

Ленин считает гениальной мысль Гегеля включить «жизнь» в логику и интерпретирует учение Гегеля так:

«Мысль включить жизнь в логику понятна – и гениальна – с точки зрения процесса отражения в сознании (сначала индивидуальном) человека объективного мира и проверки этого сознания (отражения) практикой…»[36].

«Познание… находит перед собой истинно-сущее как независимо от субъективных мнений… наличную действительность. (Это чистый материализм!). Воля человека, его практика, сама препятствует достижению своей цели… тем, что отделяет себя от познания и не признает внешней действительности за истинно-сущее (за объективную истину). Необходимо соединение познания и практики»[37].

«Теоретическое познание должно дать объект в его необходимости, в его всесторонних отношениях, в его противоречивом движении an und für sich (в себе и для себя. – Ред.). Но человеческое понятие эту объективную истину познания „окончательно“ ухватывает, уловляет, овладевает ею лишь когда понятие становится „для себя бытием“ в смысле практики. Т.е. практика человека и человечества есть проверка, критерий объективности познания»[38].

Таким образом, теория есть только модель для практики и в этом смысле ее символ; а практика есть возврат теории действительности к самой действительности, то есть практика выше теории и является самой же действительностью, но уже понятой, уже закономерной, уже способной переделываться. В этом смысле сама действительность, оставаясь абсолютно объективной, становится символом самой же себя, но уже творчески переделываемой при помощи теории.

«Практика выше (теоретического) познания, ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности»[39].

Поэтому правильно будет сказать, что

«сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его»[40].

Сознание творит мир не в абсолютном смысле (это было бы недопустимым для нас субъективизмом), а в том смысле, что объективный мир, существующий до и независимо от человеческого сознания, творчески переделывается человеческой практикой, которая вооружена соответствующей теорией.

9) Такого рода рассуждений из Ленина можно было бы привести гораздо больше. Но если ограничиться приведенными материалами, то как можно было бы резюмировать их итог, их основную идею?

Понятие отражает действительность, но не слепо, а расчлененно, являясь более или менее четко формулируемой сущностью тех явлений действительности, отражением которых оно является. Это значит, что понятие о действительных вещах есть их символ. Поэтому мышление в понятиях гораздо конкретнее, чем слепые и непосредственно-чувственные представления. Понятие о вещи, будучи ее расчлененно-продуманным отражением, то есть ее символом, конкретнее слепо и нерасчлененно текучих вещей. Отсюда вытекает также и то, что понятие, правильно отражающее действительность, существующую вне и независимо от него: одинаково и прерывно и непрерывно; одинаково есть утверждение и отрицание, общее и единичное (когда общее является законом для получения единичного, а единичное есть воплощение общего); бесконечное и конечное; каждое данное и отдельное понятие, а с другой стороны, и все вообще возможные понятия; абстрактно и теоретично; а с другой стороны, и та практика, которая переделывает самое действительность; вечное приближение к абсолютной истине, но приближение условное и относительное, в каждом моменте которого, однако, содержится сама же абсолютная истина.

Нам кажется, что для правильного понимания символа как отражения бесконечной действительности и как принципа ее творческого переделывания все приведенные выше материалы из Ленина дают вполне достаточное основание, диалектически сочетая целый ряд противоположностей, которые в обывательском сознании, да и в сознании многих крупных философов, остаются мертвым и неподвижным дуализмом. Подлинный материализм и реализм возможен только на путях этой сплошной диалектики символа.

Мы закончим наше введение формулировкой современного отношения к символу, которое М.Б. Митин так излагает на основании полемики Ленина с Плехановым.

«Итак, марксизм-ленинизм против субъективистского понимания и употребления знаков (символов) как элементов идеалистической фальсификации объективной действительности, против истолкования символов как элементов, ведущих к агностицизму, вносящих недоверие в возможность познания мира, но он признает огромную роль знаков, символов как важного средства и орудия познания объективно существующего мира. Эти гносеологические положения являются исходными в критике неопозитивистских, экзистенциалистских и прагматических „исследований“ проблем языка, знака, значения. Отвергая всякие элементы агностицизма, выступая против абсолютизирования знаков, следует со всей тщательностью исследовать то новое, что родилось в жизни, в науке, те новые функции знаковых исчислений и систем, какие выявились в последнее время. Мы должны с точки зрения диалектического материализма „сладить“, употребляя ленинское выражение, с этой новой проблематикой»[41].