Манящий абрис смерти

Глава 4

Нина

На следующее утро я проснулась больная, в горле пересохло и что-то царапалось, голос был хрипл и тих. Глотать было почти невозможно, даже после того, как я немного расходилась по квартире и из членов ушла противная слабость. Все-таки тот утренний дождь не прошёл даром, обычно я не заболеваю так легко. Но я промокла и озябла, да и позволила себе посидеть на крыше, хотя уже тогда чувствовала лёгкое першение в горле.

Голова была чугунной и все норовила куда-нибудь прилечь. А из лекарств дома только аспирин, да сушенная мята. Её я и заварила к чаю, достала банку с остатками мёда и, тщательно дуя на горячий отвар, с удовольствием лечилась.

Подобное лечение приносило лишь временное облегчение, ну что же делать? Денег осталось немного, в холодильнике почти нет еды, а заработать в таком состоянии я не могу. Пожалуй, сегодня отлежусь, а завтра все же вернусь в Город солнца. Сезон уличного художника очень короток. Зимой все сводится к паре часов в выходные дни, так что летом все артисты и художники только что не ночевали на площади.

Слабость вновь вернулась, я прилегла на диван с мыслью, что немного отдохну и, возможно, после обеда все же выйду на улицу, из еды дома была только буханка хлеба и немного крупы с макаронами. Но даже их готовить сил не было. Прилегла и не заметила, как уснула.

Встала уже затемно, по-прежнему слабая как котёнок, и не сразу смогла понять где я нахожусь. Квартира тонула в сумерках, за окном ярилась гроза, периодически вспышки молнии освещали помещение. Я сползла с дивана, окна я по привычке не закрыла ещё с утра. И сейчас холодная вода натекла двумя лужицами под подоконниками на полу. Я захлопнула створки и чуть не застонала, от громкого звука в голове зазвучал набат. Горло нещадно драло, а пальцы дрожали от слабости. Меня хватило на то, чтобы щёлкнуть кнопкой электрического чайника и провести рукой над краном — магический сенсор определил нужную температуру воды. Пока закипал мой будущий чай, я копошилась в аптечке, выискивая градусник, который по закону подлости нашёлся в самом дальнем углу, когда дрожащие ноги уже подгибались в поисках опоры. Прикрыв глаза, слушала щелчок чайника, мерный шум льющийся воды и вскоре писк термометра. Так и есть — тридцать девять и восемь, я всегда болею с высокой температурой, но ещё немного и сегодня могу побить свои личные рекорды.

Огромная любимая чашка обжигающего чая с отваром мяты и аспирин для того, чтобы сбить температуру. Закуталась в тёплый халат и сидела на полу кухни, опершись об угол, сесть на стул сил не было.

Что-то все же пошло не так, постепенно яркий свет кухонного светильника начал гаснуть, а я погрузилась в странное состояние: в сознании начали вспыхивать картины уже прожитого и прошлого.

Вот я стою на пороге морга, неряшливая работница со жвачкой во рту настоятельно рекомендовала мне отказаться от тела матери, чтобы похороны были за счёт государства.

Вот мне восемь лет и я попала в грозу, когда собирала дикую малину для пирога мамы, а когда я пришла домой, промокшая и испуганная, с ободранными коленками и осипшим от крика голосом, то дома получила на орехи, что не успела вовремя принести ягоды и тесто перестояло.

Вот я читаю списки поступивших и сквозь слезы радости вижу свою фамилию.

Вот с завистью смотрю на людей, сидящих на летней веранде дорогого кафе.

Вот перевожу взгляд и вижу человека, стоящего и смотрящего, как и я, вглубь помещения.

Вот раздаются крики, и я слышу, что один из тех, кому я так отчаянно завидовала, безвозвратно мертв.

Очнулась я у себя на диване, а на кухне раздавались тихие шаги. Утреннее солнце ярко светило в окно, словно не замечая задёрнутых штор, кроме свежего озонового воздуха больше ничего не напоминало о ночной грозе.

Чувствовала я себя более сносно, горло все ещё болело, но слабость была уже скорее не от болезни, а вследствие длительного голода. И кто это у меня хозяйничает? Запах яичницы порождал обильное слюноотделение, я неловко откинула одеяло и попыталась встать, комната качнулась и мне пришлось опереться двумя руками.

— Не вставай, ты ещё слишком слаба, — раздался голос Стефана, — шутка ли сутки в обмороке провести.

— Ты… Как здесь?.. Оказался? — говорить было трудно, я задыхалась.

— Ты не пришла на работу в четверг, я забеспокоился, а когда ты и на следующий день не появилась, я решил, что случилось что-то плохое. Поспрашивал твоих коллег, они знали твой примерный адрес, поспрашивать в округе и узнать точный дом было несложно как и пообщаться с соседом снизу. Тимофей Борисович сказал номер твоей квартиры и то, что ты точно дома. Спит он чутко, а ты из дома не выходила.

Я стучал, честно и долго, ты не открывала, пришлось вскрыть замок, тут я тебя и нашёл на полу кухни без сознания. Вызвал врачей — они осмотрели тебя, сказали, что сильная простуда, наложенная на общее истощение организма и выписав кучу лекарств и рекомендаций — уехали. В аптеку я уже сбегал, замок починил, завтрак приготовил. Сейчас принесу тебе его и сбегу на полчасика, ты кушай не торопясь. Приду — проверю.

Стефан помог мне принять полусидящее положение и принёс невесть как оказавшийся у меня поднос на ножках с моим завтраком: шкворчащей глазуньей на беконе и помидорах, рядом скромно стояла чашка с салатом из свежих огурцов и зелени, а завершало все моя любимая чашка с горячим чаем и пирожное из одной из лучшей кондитерской нашего города. На глаза навернулись слезы: бессилия, смущения и стыда. Я была в сказке, но почему я ей не верю?

Стефан

Какая же сложная выдалась неделя. Я в раздражении толкнул обшарпанную подъездную дверь и вышел на улицу. Пришлось на секунду прикрыть глаза, так как после полутемного лестничного тамбура яркие солнечные лучи не самая лучшая альтернатива для зрения.

На лавочке напротив подъезда сидела закадычная парочка бдительных старушек. Как же я удивился, когда почувствовал ненавязчивое ментальное воздействие. А бабуси-то не промах. Но, похоже я прошел проверку и получил метку о профпригодности: эти почтенные дамы в легкомысленных сарафанах в цветочек и кокетливых соломенных шляпках дружно потеряли ко мне интерес и обратили свой взор на оживление в соседнем подъезде.

Идя вдоль дома по направлению к оживленной улице, я вспоминал последние дни. Как маялся от безотчетной тревоги и, как оказалось, не зря. Утихшее было раздражение, снова вернулось. Ну как можно, имея явный художественный дар, быть такой не приспособленной к жизни?! Пустые полки на кухне, сиротливая упаковка аспирина в аптечке. Даже изумрудной мази и той нет! Я был зол на Нину. Ведь я мог потерять девушку, едва начав действительно ее узнавать!

Какая-то лохматая и глупая шавка решила, что я достойный объект для поднятия авторитета среди себе подобных мелких пустолаек и побежала мне наперерез, попутно грозно тяфкая. Я не стал упускать возможность и поймал взгляд собаки. Удерживая зрительный контакт, я сбросил разрушительные и ненужные отрицательные эмоции. И мне хорошо, и, поджавшей трусливо хвост, дворняжке — наука. Остыв, вспомнил, что случилось позапрошлой ночью: как сначала метался по скомканным простыням, а потом, всё же уснув, увидел кошмар, заставивший мое сердце выплясывать чечетку: бесчувственное тело девушки на холодном кафельном полу. Я парил над ней, пытаясь уловить едва различимое движение грудной клетки: вдох — выдох, вдох — …? Резко проснувшись, я не сразу выровнял собственное дыхание, а перед моими глазами все еще не пропала картинка с неестественно бледной девичьей рукой, не удержавшей яркую чашку. После такого намека, посланного мне неизвестной силой, я удвоил усилия по розыску Нины. И едва не опоздал! Минуты до приезда скорой помощи текли словно патока в морозное утро. И какое облегчение я испытал, узнав, что в моих силах все исправить! Всего лишь окружить заботой и вниманием, но сначала преодолеть внутреннее сопротивление девушки. Почему-то заслужить ее доверие оказалось непросто.

Ускорив шаг, я вышел к перекрестку и поймал такси с угрожающим люминесцентным плавником на крыше. Назвав водителю пункт назначения, я тяжело вздохнул: надо успеть вернуться до того, как девушка придумает себе не весть что. Хорошо, что ехать не так далеко. Такси остановилось у госпиталя имени Мастера Яна — достойного мага, основоположника применения магдара в лечебном искусстве. Жаль, что он покинул этот мир, не дожив до почтенного возраста. Никто не знает точно, что произошло, но сходятся в одном, что смерть Мастера была не так проста, как описали ее в Единой магической энциклопедии.

Рассчитавшись за поездку, я покинул говорливого таксиста. Здание госпиталя было выполнено в классическом стиле эпохи Королей. Хоть и отделка фасада здания была выполнена из ажурного мрамора, главной достопримечательностью госпиталя были витражи. Они украшали лестничные пролеты и весь первый этаж здания.

Пройдя сквозь стеклянные двери, я оказался в просторном холле. Здесь на витражах были изображены три добродетели: Вера в собственные силы и благость мира, Надежда на всепрощение, и Любовь к ближнему и милость Творца. Не знаю, что на самом деле подразумевал художественный мастер, но яркие цветные стекла не давали впасть в уныние всем входящим в госпиталь. Уж без применения силы тут не обошлось. Улыбчивая медсестра-хозяйка в строгой отлаженной форме с накрахмаленным воротничком спросила цель визита и занесла мои данные в лениво гудящий магбук. Я быстро поднялся по ступенькам на третий этаж и неожиданно встретил на своем пути помеху. Помеха была на двадцати пяти сантиметровых каблуках, стальных обтягивающих классические вторые девяносто брюках, и алой блузке со скромным декольте. Правда, сам бюст был не скромного четвертого размера. Мой взгляд поднялся выше на лицо пепельной блондинки. Выражение лица дамы было крайне удивленным — светлые брови приподнялись домиком над фиалковыми глазами с густыми черными ресницами. А я вот не был удивлен, ну где же еще быть въедливой сотруднице прессы, охочей до сенсаций, как не в госпитале, в котором проходит лечение после ранения главный прокурор города Максимилиан Лерой.

— Стефан?! А ты что тут делаешь? — а вот голос у блондинки был не так сладок, как внешность.

— И тебе всех благ, Ангелина, — я слегка кивнул в приветствие. — Уж не затем, чем ты, от свежей крови по утрам у меня изжога.

Девушка зло прищурилась, но промолчала.

— Прости, но я тороплюсь. Привлеченная неожиданным шумом в процедурном кабинете, блондинка не стала возражать, и я пошел дальше по коридору. Моей целью была палата номер семь, она же предоперационная, но в которой еще возможны посещения. В ней на больничной кровати, заправленной белоснежным постельным бельем, лежала женщина. Ее шоколадного цвета волосы уже были обильно украшены серебряными нитями седины. Выражение лица внешне было спокойным, но я то знаю, что она слегка нервничает. Глаза цвета весенней листвы с теплотой взглянули на меня:

— Стефан! Мой милый мальчик, ты пришел! — руки больной, лежащие поверх пододеяльника, расслабились.

— Елизавета Рудольфовна, простите покорно за опоздание, — я присел в кресло напротив кровати, — и как и сказал, я пришел вас поддержать.