Через розовые очки

11

Фридман отказался искать "своих бандитов". Впрочем, не откажись он, Лидия Кондратьевна все равно не пустила бы его в эти игры. Он был совсем какой‑то ватный, без стержня, потому что пребывал в состоянии ожидания. Ждал он, вестимо, Дашу, при этом не давал волю нервам, потому что верил — с его дочерью никакой беды произойти не может, это он пять раз на день повторял, как молитву, но взгляд при этом имел отсутствующий. Похоже, что и все существо его отсутствовало в Лидиной квартире. Он пребывал в каком‑то другом мире, где слова жить и ждать — синонимы. Ел мало, спал много, категорически отказывался от телевизора — там все врут, от книг — у меня от них голова болит, и читал только "Известия", лениво отказываясь обсуждать прочитанное.

Иногда говорил с тоской:

— В горы хочу… Знаешь, в Средней Азии удивительные закаты. Лиловое и желтое — эти два основных цвета и для гор, и для неба… и чтоб киргиз на косматой лошадке по отлогому склону. Красиво.

— Средняя Азия теперь заграница, туда ехать никаких денег не хватит. Париж дешевле.

Он ее не слышал. Ну и пусть его. Видимо, в средне–азиатских горах ему легче ждать Дашку, а киргиз на лошади — символ гонца с хорошей вестью.

О странном совпадении, тайне, если хотите, или как Фридман определил — "знании", полученном при общении с Соткиными, они не говорили. На эту тему в первый же вечер было наложено вето. Лидию это "знание" поразило куда больше, чем Фридмана, и она тоже начала высказывать предположения — разлученные близнецы, ошибка в роддоме… В этом состоянии душевного шока и любопытства Лидия настолько потеряла бдительность, что рискнула, правда, неопределенно, размазано, предположить: " А может быть ты, Клим, не все знаешь? В конце концов, когда Дашенька родилась, та был "в поле…" Фридман, который до этого что‑то мямлил неопределенное, мол, да, удивительно, чего только в жизни не бывает, мол, бедная девочка, сколько ей пришлось… после невинного предположения Лидии впал в такую ярость, что она рот ладонью прикрыла и мысленно поклялась — никогда, ни при каких обстоятельствах не поднимать больше эту тему.

Словом, ясно было, что освобождение Фридмана из долгового плена ложиться целиком на ее хрупкие и немолодые плечи. Она не роптала. Россия — женская страна, ради мужика любая готова пойти на подвиг. Нормальная женская работа — чего там.

Ой, как про уголовников писать не хочется. Братва лезет из всех щелей — кино, театр, конечно, телевизор, он отдает бандитам куда больше времени, чем информационному каналу. Про криминалитет обыватели знают больше, чем про собственную жизнь. Ментов с крыльями любят беззаветно, хотя и считают лакировкой действительности, а вот вампиры, оборотни, воры и убийцы — здесь всё правда, всё, как в жизни.

В первую очередь Лидия рассчитывала на Петлицу. Уж если ребятки столько времени пасли Шурика, а потом напали на Дашу, то дело было действительно важным. Правда, Фридман уверял, что уж очень больших денег через его руки не проходило. Да и сумма, которую ему поставили в недочет, тоже выглядела странной — восемьдесят тысяч баксов, даже до сотни не округлили.

— Шурик прав. Им бумажки были нужны, — попробовала Лидия привлечь Фридмана к разговору. — Одним — деньги, другим — бумажки.

— Угу…

— Вот и будем искать тех, кому нужны деньги.

— А бумаги? Бумаг‑то у нас нет.

— Бумаги я для них потом сама напишу, — ответила Лидия беспечно, хотя шутить совсем не хотелось, даже как‑то жутковато было. Шурик тоже на эту тему не шутил, а закатывая глаза говорил шепотом — ФСБ.

Почему на эту тему писать трудно? Про участие уголовного мира в этой истории Фридман вообще молчал, а Лидия, если и делилась с автором чем‑то, то очень неохотно, крохами, словно буханку хлеба воробьям крошила. И не потому, что ей жалко было подарить лишний сюжетик, просто она была напугана.

И только про Петлицу Лидия рассказывала без внутреннего запрета. Видимо. считала, что при любом обороте дел любимый племянник все равно вывернется, потому что по беспринципности и наглости явно относится к людям риска, а главное, он ей ничем не помог. Она говорила племяннику:

— Шурик, ты должен найти мне этих людей. Я тебя об этом уже столько времени прошу, а ты словно не слышишь.

— Ну не знаю я, где они! Они мне домой звонили, а теперь смолкли. Пропали!

— Как же пропали? Ты же сам говоришь, что банк прослушивается.

— Это, теть Шур, совсем другая команда. Приезжают с утречка, машину ставят в пределах видимости и в наушники. И главное, совершенно этого не скрывают. Теперь пронюхали про черный ход, иногда машину во дворе ставят. Но поверьте, теть Лид, это совсем другие люди, это — по моему банковскому делу. Они у меня банк перекупить за бесценок хотят. Я знаю, это не Фридмановская подстава.

У Лидии вспыхивали родственные чувства:

— Ты их не боишься что ли? Как ты с ними справишься?

— Информационная война, — хитро щурился племянник. — Здесь, как в покере, у кого нервы выдержат, тот и куш возьмет.

Словом, выходило, что племянник глупо и некстати напугал Дашу, велев ей убраться из Пригова переулка, но Петлица стоял на своем:

— Нечего ей глаза людям мозолить. Один раз получила по башке, может и другой раз схлопотать. И это в лучшем случае. Она ведь им как заложница была нужна. А Фридман за ней — тут как тут.

— Да пойми ты, глупый человек. Мне это и надо. Я с теми, кто Фридмана ловит, в переговоры вступить хочу.

— В разговоры вступать надо по телефону–автомату, чтоб держаться от всей этой мухорайки на расстоянии. Даша в безопасном месте, и это хорошо.

Лидия Кондратьевна надеялась на помощь своей бывшей "крыши", но из трех ребятишек, которые посещали раз в месяц ее канувшую в лету контору, нашелся только один. Он категорически отказался обсуждать криминальную тему, потому что стал законопослушным человеком, работал на бензоколонке за твердую зарплату и даже вспоминать не хотел о своих "юношеских подвигах". Скажите, как за год повзрослел!

И все‑таки Лидия Кондратьевна вышла на человека, которого в уголовном мире зовут "авторитет". А может, ей только показалось, что вышла. Подсказку дала, как это не странно, Лия Сергеевна — лечащий врач. Лия Сергеевна работала в районной поликлинике на полставки, но средства для жизни получала из частной практики. И покойную тетку она пользовала частно. Врачица лечила кожные заболевания, у старухи от долгого лежания были не только опрелости, но и экзема. Словом, они плотно познакомились.

А тут вдруг встретились на улице, потом зашли к Лие Сергеевне чайку попить. В разговоре хозяйка сообщила, что у нее недавно гараж попытались вскрыть.

— В милицию, сами понимаете, жаловаться бесполезно. Но нашелся человек, помог. Кто такой? Клиент мой, естественно.

— Богатый?

— Не то слово. Кожа — как ковер, вся грудь, руки, живот — в татуировках. Причем таких, что осматривать его было стыдно. На зоне художники без моральных предрассудков. По наколкам они своих видят. Мой больной этими рисунками очень гордился. Думаю, что в уголовном мире он — генерал.

Лидия Кондратьевна очень оживилась.

— Представьте меня ему, — страстно начала она, не замечая, что изъясняется в традициях девятнадцатого века. — У меня к нему дело. На него можно положиться? Порядочный человек?

— Вполне, — на полном серьезе ответила Лия Сергеевна, и рассмеялись обе. — Я хочу сказать, что если он пообещает, то сделает. Это уж точно. И болтать не будет.

— Понятно, слепок с итальянского мафиози. Крестный отец.

— Услуга, конечно, платная. Но беда в том, что обычно он берет не деньгами.

— Вряд ли он покусится на мою честь, — залихватски расхохоталась Лидия Кондратьевна, но Лия Сергеевна не поддержала ее веселья.

— Еще неизвестно, что понимать под словом — честь, — заметила она философически. — Но это все так, гарнир. Я думаю, вы договоритесь.

Видимо, они договорились. Я хорошо представляю, как Лидия сидела перед этим разукрашенным наколками богатырем, руки ее, ладонями вверх, лежали на коленях, прося подаяния. А авторитет, я не знаю даже, был ли он молодым или старым, красавцем или уродом, но скорее всего, неприметным человеком толпы, слушал ее не перебивая и, наверное, жалел. Убогая картина…

Где они встретились, как договорились о встрече, дала ли врачица Лидии телефон или сама выступила в качестве провожатого- все это совершеннейшие потемки. Через неделю после тайной встречи поступили первые сведения.

— Знаешь, где сейчас твой Александров? — спросила Лидия, гордая своей осведомленностью.

— Какого еще Александрова? — Фридману не хотелось возвращаться на грешный мир из воздушной Киргизии, а может быть с Северного Урала или с Енисея.

— Альберта Александрова, дружка твоего. Ну, который тебя подставил? Вспомнил? Так он за бугром, то ли на Канарах, то ли на Филлипинах. Островной житель. Большие деньги, говорят, вывез. Такие деньги на куриных ногах никак заработать невозможно.

— Тоже мне — новость. Был бы он здесь, пошел бы и морду ему набил. Или убил бы к чертовой матери.

— Это новость означает, что мы на верном пути. Подожди немного. Всех бандитов найдем, до единого.

— И со всеми расплатимся, — грустно сказал Фридман.

В упоении от первого успеха Лидия Кондратьевна не почувствовала насмешки. Теперь время за них. Надо будет, господин Икс, как она условно называла своего татуированного знакомого, и Дашу поможет сыскать. Но это в случае крайней необходимости. Пока она даже заикаться об этом Фридману не смела.

На очереди стояло другое неприятное дело. Надо было наконец захоронить прах тетки, который она все еще не забрала из крематория. Фридман, как только услышал об этом, тут же вынырнул на поверхность реальности и вызвался поехать за урной. Лидия не препятствовала.

Кажется, чего проще, получили урну и теми же ногами на кладбище. Но на кладбище‑то надо ехать вдвоем. Фридман привез урну домой и поставил ее на полку, рядом к книгами. Потом передумал, спрятал за шторой в спальне, чтоб Лидии на глаза не попадалась. Уже ночью он сообразил, что не гоже ночевать в одной комнате с покойником. Встал, отнес урну в ванную, поставил на пол. Утром Лидия пошла чистить зубы и, конечно, сбила урну ногой. Крику было!

Поехали на Немецкое кладбище. "Восьмерка" у Лидии была в ремонте, взяли такси, не в городском же транспорте прах перевозить. На этот раз Лидия Кондратьевна сама держала урну на коленях, ей казалось, что это ее родственный долг. На улицах были пробки, приходилось подолгу стоять у каждого светофора, еще и жара изматывала. Когда машину на обгоне сильно качнуло, Фридман предупредил:

— Аккуратней держи. Там пробка плохо притерта.

Только тут Лидия воочию поняла, что везет на коленях не просто сосуд юдоли, а саму незабвенную Клавдию Захаровну. И хоть от нее ничего не осталось, дух ее сейчас пребывает где‑то поблизости, летает над машиной, скалится. Первым порывом было — выбросить урну в окно, но она сдержалась. Фридман понял все без слов, принял урну и поставил на пол под ноги.

Кладбище было прекрасным. У подножий вековых лип и кленов залегла благодатная тень. Сочная живая трава окаймляла решетки, на заброшенных могилах стеной стояли сорняки, но главные дорожки были тщательно подметены. Звуки города сюда не долетали. Словом, покой и благодать, но на беду свою Лидия заблудилась. Грех, конечно, так долго не посещать семейное кладбище, да и перед Фридманом вдруг стало ужасно неловко.