Государи и кочевники. Перелом

XXVIII

Пароход "Персиянин", на котором прибыл генерал Комаров со свитой и ханами, бросил якорь у острова Рау, в семи верстах от Михайловского поста. Каспий в последние три года помелел, пришлось пересаживаться на паровой катер.

Генерал подождал, пока спустятся по трапу все офицеры и штатские, ехавшие с ним из самой Москвы, затем позаботился о ханах и о себе. Им оставили место на скамейке, рядом с мотористом. Сев и положив на колени планшетку, Комаров огладил черную бороду, поправил фуражку.

— Что, морячок, говорят, мелеет море? — спросил у моториста.

— Мелеет, ваше превосходительство, — отозвался тот, глядя на пассажиров: все ли уселись? — Грузы теперь на Михайловский пост в плоскодонной барже переправляем. Но скоро и баржа не поможет. Не пришлось бы станцию и пристань переносить ближе к Уфракским горам.

— Да уж поспешили в свое время с выбором места для станции, — согласился Комаров. — С Красноводска надо было начинать железную дорогу. Ну ладно, разводи пары.

Катер отчалил от парохода и загудел, прыгая на мелких волнах. Комаров пересел к туркменским ханам и заговорил с ними. Комаров понимал: чем ближе ханы приближаются к Мерву, тем больше чувствуют ответственность встречи со своей землей, с народом, которому предстоит вступить в подданство русского государя. Конечно же думали они и о своих противниках. Не меньше их был озабочен и сам начальник области. В Москве, а затем в Саратове, Царицыне, Астрахани он беспрестанно интересовался у встречающих его военных, как ведет себя Англия, что нового в Тегеране. Короткие сводки газет сообщали: английские военные никак не могут смириться со столь "необдуманным" поведением некоторых туркменских предводителей и осторожностью Насретдин-шаха, на глазах у которого творится произвол. Комаров облегченно вздыхал, ибо никаких действий английских агентов и персидских властей в сторону Мерва пока что не наблюдалось.

— Ну что, господа, — сказал как можно спокойнее генерал. — Обстановка в Мерве благоприятная. Вы говорили мне о каком-то Каджар-хане, но о нем даже в сводках не пишут. И Стюарт затаился… Словом, господа, держитесь увереннее.

— Ай, чего нам бояться, господин генерал! — отозвался Омар-ишан, заложив под язык насвай[33].— Скобелева не побоялись, встретили как надо. А Каджара я вот этими руками придушу, если попадется.

— Товары Коншина как бы не захватил, — беспокоился Бабахан.

Возвращались со свитой начальника области Студитский и Лессар. Тоже сидели в катере, разговаривая и глядя на приближающийся берег, где в сизой осенней дымке виднелись здания станции, пакгауз и железнодорожные вагоны. В Михайловском им предстояло расстаться: Лессар отправлялся с начальником области до Кпзыл-Арвата. Там он сразу займется проектированием трассы второго участка Закаспийской военной железной дороги, от Кизыл-Арвата до Асхабада. Государь, поняв, что вопрос присоединения Мерва к России решается успешно, разрешил строить дорогу дальше, в глубь Туркмении. Студитский должен был на день-другой задержаться в Михайловском: предстояло принять грузы с парохода и в вагонах доставить в Кизыл-Арват. Там перегрузить в телеги, арбы, на верблюдов и двигаться в Асхабад.

Через час катер подошел к дощатому, с высунувшимися из воды сваями причалу. Пассажиры вышли на берег. Комаров спросил у встречающего офицера, готов ли для него вагон. Тот доложил, что поезд готов к отбытию в любую минуту. Генерал пожал руку Студитскому, велел долго не задерживаться и заспешил к железнодорожному составу. Лессар ушел в свите генерала.

Капитан отправился к начальнику пристани, чтобы узнать, скоро ли начнут разгружать пароход. Служащие ему сказали: разгрузка начнется тотчас, как только проводят генерала. Вскоре поезд развел пары, зашипел, засвистел, дал длинный гудок и отправился на восток. Студитский пообедал в буфете и вновь пошел к пристани. До самого вечера смотрел, как причаливала к "Персиянину" баржа, как шла разгрузка. Наконец, уже понесли грузы, укладывая их на железнодорожные платформы…

В Кизыл-Арват капитан приехал утром. Выйдя на привокзальную площадь, увидел сотни три переселенцев. Русские мужики и бабы, по всему видно — из деревень, армяне, грузины. Приезжие держались небольшими группами. Здесь же, у вокзала, разместился базар. Шла торговля арбузами и дынями. В нескольких шагах от хлебной лавки стояла арба с керосиновой бочкой. Молодой туркмен с засученными рукавами зачерпывал кружкой керосин и выливал в ведра, банки и бидоны покупателей.

Капитан лишь на минуту, из любопытства, задержался возле базара и пошел было дальше, к госпиталю, но тут его окликнули:

— Доктор! Дорогой мой капитан, вы ли это?!

Студитский оглянулся и узнал Караша. Бывший пристав был в сером парусиновом костюме и широкополой соломенной шляпе. Как и прежде, при огромных черных усах, свисающих к подбородку. По ним-то, собственно, и узнал его капитан.

— Здравствуйте, Караш, — подал руку Студитский. — Я слышал, что вы ушли в отставку и занялись керосином. Не ваши ли бочки?

— Мои, доктор! Чьи же еще?! Не дай бог, что творится с этим керосином. Воняет на весь Закаспии, а берут… И не только покупают, но и растерзать, убить, зарезать готовы за него… Вы куда направляетесь, доктор? Может быть, заглянете прямо ко мне? Тут недалеко я снимаю полдома.

— Мне надо зайти в госпиталь, навестить своих коллег. И потом непременно надо заехать к Худайберды-хану, поговорить насчет верблюдов и повозок для переброски груза.

— Тогда я вам попутчик, доктор, — живо сказал Караш и взял капитана под руку. — Пойдемте прямо к Худайберды. Он же теперь заправляет земским отделом. Кабинет его в здании городской управы.

— Но он же писать не умеет! — удивился капитан.

— Пишет у него писарь, а он распоряжается, — пояснил Караш. — Кому, если не ему, управлять землей? Все дехкане ему подчинены. Харадж, и зякет, и прочие налоги ему платят. А он уже отдает все в казну городского головы. Дела у него хорошо идут… Я тоже не жалуюсь… Но поверьте мне, с этим керосином беда, ей-богу!

— Что такое? — наконец заинтересовался Студитский.

— Потеха, ей-богу. Сдал я приставство своему племяннику: он окончил кадетский корпус в Петербурге. Сдал, а сам, как и хотел, занялся перегонкой керосина из нефти. На Челекене у меня несколько своих нефтяных колодцев.

— Да, я помню, вы мне говорили о них, — сказал капитан, сворачивая на центральную улицу.

— У меня колодцы, и у Плашковского колодцы. В общем, конкурент завелся. Теперь он две нефтяные вышки поставил. Нефть в Астрахань возит, в Персию, но все ему мало. Вот этот разбойник Плашковский подговорил людей Кошлу-кази и самого его, чтобы они продырявили мои бочки. Поехал я через Кизыл-арватское ущелье сюда, смотрю — догоняют. "Вернись, говорят, Караш, иначе и тебя убьем, и твой керосин сожжем!" Ну, в общем, произошла перестрелка. Одну бочку, сволочи, прострелили, весь керосин в землю ушел. Приехал сюда, а тут Комаров подъезжает. Я доложил ему о таком беспорядке. Генерал обещал наказать Кошлу-кази. Но знаете, что предложил генерал? Он говорит: хорошо бы, Караш, если б вы поехали торговать керосином в Мерв. Как думаете, доктор, стоящее дело?

— Безусловно. Только берите керосина побольше.

— Я так и думаю, доктор…

Разговаривая, они вошли во двор городской управы. Худайберды на месте не застали, хан был в крепости. Наняли фаэтон и поехали в крепость.