Золото

17

Февральские морозы гнали с делян. На ключе копошились только те, кому завтра нечего есть. Закутанные до глаз старатели зажигали костры возле бутар. Накаляли печку в гезенге и кое-как, с грехом пополам, мыли на харчи. Незаметный казался пустынным. Пар от воды, нагретый в ямках, поднимался столбами, как дым от пожарища. Звуки шагов, скрип помп и удары топоров раздавались за километры.

Жорж после прибытия на Незаметный занялся лоточничеством. Взял в конторе разрешение, обзавелся лотком и бродил по ключу, промывая эфеля и случайно оставленные необработанные пески. Его скоро узнали все на разрезе и встречали недоброжелательными окриками: «Идет побираломученик». Он не мог осмыслить своего падения, не желал и не умел присмотреться к жизни. Просто считал, что счастье временно отвернулось от него. Он по-новому приспособлялся к новым для него условиям борьбы за существование. Два-три золотника были для него теперь достаточным капиталом, можно и выпить, и закусить, и перекинуться в карты, сидя на нарах в зимовье, где он приютился постоянным ворчливым квартирантом. Однажды, несмотря на сорокапятиградусный мороз, а отчасти именно потому, что в такой холод многие старатели сидят дома, он деловито сполз с нар и отправился на добычу. Он казался длинным и неуклюжим от худобы и короткого не по росту пиджака, приобретенного у проигравшегося молодца из таких же, как он, завсегдатаев зимовья. Старался засунуть руки в карманы как можно глубже, перебрасывал лоток с одной стороны на другую и вполголоса ругался от досады. В прошлый раз ему посчастливилось на одной из делян и его снова тянуло туда же в надежде, что в такой мороз там нет ни души. Но он ошибся в расчетах. Артель вынимала из разреза пески и собиралась мыть; в гезенге шипела печка, на колоду уже навалили первую порцию. Его встретили дранью:

— Опять пришел. Отчаливай подальше! Сам был смотрителем, должен понимать, как достается нашему брату каждая штука.

Жорж все же приблизился, погрел руки над печкой: и покосился на кучку оттаянных песков:

— Видал я вас, сиротой притворяетесь, а сами фунтите.

— Может быть, другие фунтят, только не мы. Одним-словом — проваливай!

Но слишком соблазнительно выглядывала теплая талая куча, из которой лопатка брала полной мерой и кидала в колоду. В надежде услышать только лишь брань, которая его нисколько не обидит, Жорж, заискивающе растягивая губы, присел возле кучи и бросил в лоток несколько пригоршней.

— Не обеднеете, ребята, бросьте задаваться.

Старатель оставил гребок на бутаре и молча ударил нахального лоточника в грудь. Сделав несколько смешных телодвижений, чтобы удержаться на ногах, Жорж растянулся в грязи. Слишком просторный валенок с одной ноги отлетел в сторону. Поднимая голую ногу, ползком добрался до него и, обуваясь, крыл артель самыми отборными словами.

— Сами небось по ночам ходите воровать на чужие деляны, будь вы прокляты!

Старатель, поощряемый товарищами, снова положил гребок, и Жорж, боязливо озираясь, пошел прочь.

Солнце затянулось морозным туманом. День посерел. Стало еще холоднее в ватном пиджаке. Жорж проворнее зашагал вдоль разреза, но неудача продолжала преследовать его: талых песков вовсе не оказывалось на пустующих делянах, а где были, там снова встречал упреки и брань. Он уже поглядывал назад, но вернуться ни с чем означало не получить даже стакана чаю и ночевать на полу. Он вдруг присел за отвалом и ползком добрался до оттаянных песков. Артель, по-видимому, прозябла, не закончив дневную работу, убралась домой. Достал из-за пояса огрызок кайлы и принялся крошить; крупные куски. Насовал в карманы, за пазуху, за голенища валенок, нагрузился так, что едва выпрямился. Оставалось промыть пески. Он прошел несколько артелей на разрезе, но ни одна не позволила ему пристроиться с лотком возле нагретой воды, не хотели даже видеть близко бродягу. Так он дошел до последних номеров, безнадежно остановился и почувствовал, что начинает коченеть. Влажные пески за пазухой, за голенищами начали смерзаться, сжимать тело калеными клещами. Напрягая последние силы, пересек ключ и вошел в первый попавшийся барак. Добрался до нар и тяжело опустился на них со своим грузом. И тут ему не порадовались. Артель, видно, прилегла отдохнуть после сытного обеда. Один из лежащих на нарах толкнул ногой незваного гостя в спину:

— Ты здесь не мусорь, слышишь. Без тебя грязь не просыхает в бараке. Иди вон в землянку, там никого нет, хоть пляши там. Слышишь, тебе говорят!

Пришлось выйти из тепла снова на мороз. Нечего было и думать зайти в соседний барак, прошел мимо и остановился перед землянкой, вросшей в снег. К входу вели грязные следы. Из сугроба вился дымок и запахом гари напоминал о тепле. Почему не зайти, не попытать счастья, авось позволят и обогреться и промыть песчишки? Поселок кончился, впереди жилья не было, лишь далеко на отшибе чернелись бараки хозрабочих. Он с трудом пролез в низенькую дверь. Обдало сырым мозглым теплом. В дырявой печке тлели угли. Освоился с темнотой и заметил человека с гребком в руке. Это был китаец в затрепанной ватной кофте, очень легкой для февральских морозов.

— Ты что здесь делаешь?

— Моя барак покупай, твоя ступай.

В голосе китайца слышалась тревога, словно ему угрожала опасность.

— Я тебе дам «ступай»! Такой же хозяин, что хочу, то и делаю в землянке.

— Моя барак покупай, артель домой пошла, твоя ступай, — заговорил китаец еще торопливее.

И Жорж понял, в чем тут дело. Китаец, оказывается, не напрасно встревожился, он мыл землю, поднятую с пола. Признаки добычных работ были налицо: маленький отвал в углу, около торчал наполовину окунутый в воду лоток.

— Ага, вон оно что, молодчага!

Жорж насмешливо растянул губы и, не торопясь, освободился от своего груза.

— У кого же вы приобрели землянку, разрешите узнать?

— Моя покупай, артель ступай, барак бери.

Жорж шагнул к лотку, присел на корточки, вытянул из воды и взглянул. На дне ютилась щепоть чистого золота. Когда-то просыпанное богатыми старателями, оно было втоптано в земляной пол и поджидало смышленого счастливца. Удачливые гуляки пировали здесь в первые годы загремевшего Алдана и не считали нужным нагнуться за рассыпанной горстью.

Китаец, весь напряженный, следил за каждым движением Жоржа.

— Здорово, — говорил Жорж, — в тепле, в сухоте моешь. Люди ноги и руки морозят, а он без торфов, без забоя поковыривает, и горя ему мало. Пожога не надо, таскать из разреза не надо. Купил, говоришь? Ну, брат, я тоже купил. Тоже буду мыть.

Не обращая ни малейшего внимания на протестующую речь хозяина землянки, соображая, где больше возможности на достачу, он наложил земли в свой лоток и приступил к промывке. Земля мигом растворялась в воде, промывка в несколько минут была закончена. Громко выругался; на дне лотка — ни крупинки. Вторая порция дала слабые признаки. Только третья порция дала значительную добычу, несколько золотников. Ощеряя бледные десна, высыпал золото в тряпочку, затянул узлом, и, довольный удачей, обратился к хозяину, не смущаясь его горящим взглядом:

— Купи у меня землянку. Или продай, все равно.

Китаец тяжело дышал и не ответил на насмешку.

— Сколько возьмешь отступного? Твой барак продавай?

Китаец с визгом в голосе крикнул.

— Моя барак покупай, твоя уходи!

— Моя барак покупай, твоя к черту пошел!

Жорж хотел спрятать узелок в карман, но китаец цепко схватился за него. В борьбе за несколько золотников они ломали пальцы друг у друга, затем, оступившись в ямку, повалились на землю, царапались, тяжело сопели и мычали от напряжения. Тряпочка разлетелась в клочья, и золото рассыпалось, облив руки холодком, словно струйкой воды. Они дрались не только за это рассыпавшееся золото и то, которое намыл китаец, но за право владения всей землянкой, так как только победитель сможет продолжать дальнейшую добычу в тепле возле печки. Каждый из них в минуту схватки вообразил, будто борется за настоящее богатство, за настоящее счастье, наконец, доставшееся в руки после долгих поисков. Растерзав тряпицу, два врага, лежа на полу, схватили друг друга за горло. В полутьме слышалось хрипение, как будто мучилась лошадь, задавленная перевернувшимся хомутом. Оба чувствовали, что борьба ведется с равными силами и нет надежды на легкую победу. Наконец, они ослабели и, словно по уговору, разом разжали пальцы и отодвинулись друг от друга подальше. И снова Жорж поставил вопрос: продаст ли китаец землянку или, может быть, купит ее у него. Китаец выразил желание купить. Его уступчивость Жорж принял за поражение и поставил новое условие: сначала он промоет рассыпанное золото и только тогда будет говорить о цене. Перемыл весь верхний слой на полу и принялся оттаивать свои пески. Промывка краденых песков дала несколько крупиц. Если бы не счастливый улучай, — быть бы голодному. Он благодушно ухмыльнулся.

— Наш с тобой прииск куда богаче. Ну так сколько же даешь отступного за землянку? Так и быть, черт с тобой, бери.

Китаец пошевелил губами, высчитал что-то и твердо назначил два золотника. Жорж расхохотался. Китаец, возмущенный, закричал:

— Твоя брала много штука, твоя нехороший человек. Три штука бери, ладна? — деловито спустил он тон. — Три штука — много нада стучи, многа — таскай.

— Ну, давай. Пользуйся моей добротой. Пойду в зимовье — все равно проиграю.

Китаец сочувственно приблизился к обидчику.

— Зачем играй? Кушай нада. Зачем играй!

— Не везет мне, брат, в последнее время. Терканда Ходил, понимай? В карты тоже — лучше заранее вынь из кармана и отдай без игры. Может быть, с тобой прокинем? Давай? Вот увидишь, что проиграю. Все равно кому не проиграть, а ты малый хороший.

Но китаец качал головой:

— Не надо играй. Кушай нада.

— А черт ее дери с твоим кушай! Заладил, сорока.

Жорж стал решительнее собираться. Он уже не мог спокойно сидеть в землянке, стоило лишь представить игру на нарах в зимовье, горячую закуску и чай. Он выполоскал лоток, дал ему обтечь и на прощанье похлопал китайца по плечу.

— Пошла играй. Некогда мне, а то бы посидел, поболтал с тобой часок-другой.