Сердце Запада

Глава 6

Ночами у нас чаще всего было тихо и мирно: не война же. Цивилизованные индейцы больше воевать не хотели, дикие до наших краев не доходили, не угомонившиеся бушвакеры и джейхоукеры всех рас все здешние делишки старались обделывать по возможности без шума: все-таки в городе стоял большой армейский гарнизон, а потому и в округе количество военных слегка повышено и с ними задираться не с руки. Излишне вооруженные люди заглядывали, конечно, и в салун, и в аптеку, и в магазин, и в бани, стесняясь почему-то проехать дальше в Форт-Смит, но все дружно делали вид, что никто ни о чем не догадывается, с чего это наши гости такие стеснительные. Все равно гости такого типа в округе редко задерживались: одни держали путь из Техаса в Миссури, другие из Миссури в Техас.

Негры, которые жили в поселке за кузней, ночной активности в районе Пото-авеню тоже не проявляли: воровать у нас было нечего, а вероятность получить заряд дроби от пробужденного невовремя домохозяина была довольно большой. Они и в дневное-то время к нам не очень-то наведывались, разве что женщины-поденщицы приходили стайкой, отрабатывали и уходили такой же пестрой стайкой. Ку-клукс-клана мы на нашей Пото-авеню так и не создали, поленились, но было похоже, что в Арканзасе не все были такие ленивые, как мы: поговаривали, в штате за последние месяца три найдено с полсотни убитых негров из тех, кому больше всех надо. И если вы полагаете, что в масштабе штата 15–20 покойников в месяц — это ничего особенного, то ошибаетесь. У нас тут, конечно, Дикий Запад и бандитская вольница в наличии (да и вообще арканзасцы славятся буйным нравом), однако убийство все равно воспринимается как ЧП, пусть даже убили какого-то негра. Учитывайте, что тут у нас идиллическая сельская местность, а не беззаконные золотые прииски.

Тем не менее, несмотря на безмятежные ночи, привычка запирать двери на ночь у нас все-таки была: не в городе живем, а у нас на выселках всякое может случиться.

К нам в Уайрхауз по ночам стучались редко: это чаще всего нездешние путались в поисках доктора («Первый дом у Проезда — это разве не вы?»), и чаще всего доктора звали к роженицам из накапливающегося на лугу табора переселенцев, хотя однажды среди ночи мне довелось помочь дотащить до доктора укушенного змеей парня, а потом еще ассистировать доктору при ампутации… ну, не буду уверять, что от меня такая уж большая помощь была, я старательно отворачивался и в обморок не свалился только благодаря нашатырному спирту, а ведь, казалось бы, бывалый человек, и на «Султане» тонул, и бандитов убивал… Все-таки смотреть, как от живого человека кусок отпиливают — это здоровенный шмат цинизма в душе должен быть. Правда, и зрелище будто обугленной от яда руки — это тоже не для слабонервных.

Привычки запираться на ночь в комнате у меня так и не появилось, а сплю я крепко, поэтому ничего удивительного, что однажды ночью меня разбудила миссис де Туар, осторожно дергая меня за плечо.

— А? — только и спросил я, сообразив, кто это меня тревожит. Света в окно попадало очень мало, но нашу хозяйку я бы узнал и по темному силуэту.

— Кто-то стучится, — проговорила она.

— А? — переспросил я, но тут же проснулся, потому что резкий стук дошел до моего сознания. Ночка вообще-то шумная была, лило как из ведра и где-то грохотал гром, но стук был явно человеческого происхождения, а не просто так ветка постукивает.

Я вскочил на ноги и подошел к окну. Летом в нашем климате стекло ни к чему, достаточно ставней-жалюзи, лувер по здешнему. Под окном топтался человек в дождевике.

Я подумал, что кто-то снова перепутал наш дом с домом доктора Николсона.

— Кого там черт принес?

— Миллер, вы? — окликнул меня непонятно кто. — Пустите в дом, а то я промок уже насквозь!..

Я попробовал всмотреться, ни фига не увидел, метнулся обратно к кровати и нашарил штаны; на ходу их надевая и застегивая, попрыгал в коридор и распахнул заднюю дверь.

Раз по фамилии называют — значит, кто-то свой.

Объемистый дождевик, с которого ручьями стекала жидкая грязь, топтался на нашем крыльце. Из-под низко опущенного капюшона послышалось просительное:

— Шнурок развяжите, а? У меня пальцы не слушаются…

Я попробовал впотьмах нашарить, где там тот шнурок, миссис де Туар поспешно поднесла откуда-то крохотную лампу-ночничок, я присмотрелся и распустил узел. Мокрый дождевик опал на пол, явив нам мокрого до нитки Бивера.

Я критически посмотрел на облепленного грязью гостя и не торопился приглашать его в дом. Нет, негостеприимством я не страдал, но пускать в дом вот это — это миссис де Туар не уважать.

— Давайте вы ополоснетесь вон в той бочке, а я вам одеяло вынесу? — предложил я. Бивер опустил взгляд на свой костюм и безропотно начал раздеваться, направляясь к бочке, которая наполнялась из ливневки. Я подождал его под навесом, держа наготове одеяло.

— Вы что, через Пото вплавь перебирались?.. — После того, как гость совлек с себя верхний слой грязных одежд, я потащил его в комнату и зажег лампу.

— Лучше! — ухмыльнулся Бивер. — Я на той стороне заблудился и попал в какое-то болото. Лошадь поскользнулась, и мы вместе барахтались в луже, чудом ничего не сломали друг другу… — рассказывая, он стаскивал с себя остатки одежды.

— Где там можно заблудиться? — пробормотал я.

— О, я умею, — заверил меня Бивер. Он разделся уже до предела и опасливо оглянулся, но миссис де Туар в комнате не было, и тогда Бивер поспешно закутался в поданное мною одеяло. Был он весел и возбужден, но его трясло — промерз на совесть, несмотря на лето и казалось бы теплый дождь.

Я выволок раскладушку и застелил ее для Бивера, размышляя, что в доме есть из жратвы. Было бы неплохо выделить Биверу и несколько глотков чего-нибудь горячительного, но, имея под боком салун, я как-то расслабился и собственных запасов не создавал. А сейчас не пойдешь же будить Келли? Ой, да вроде бы Бивер не пьет… или все-таки пьет? Бивер же вроде трезвенник, разве нет? Ему его индейская генетика пить не позволяет.

Стукнув для порядка в дверь, в комнату с подносом вплыла миссис де Туар.

— Гроза-то какая! — объявил радостно Бивер. Я не заблуждался: всё его веселье шло от нервной встряски. Быть застигнутым грозой в незнакомой местности, заблудиться, упасть в болото…

— Я собрала вам кое-что на ужин, — сказала миссис де Туар, ставя поднос на стол. — А в стакане настойка от простуды.

— Вы ангел! — воскликнул Бивер.

Миссис де Туар осведомилась, хватит ли нам одеял и, пожелав нам спокойной ночи, удалилась.

Бивер, направляясь с Индейской территории, решил, что успеет добраться до Пото-авеню до ночи (и заодно до дождя), спрямил наугад путь, заехал в какие-то кусты на болоте и потратил уйму времени, выбираясь обратно на почтовую дорогу. Добравшись до реки, он решил, что не стоит напрашиваться на ночлег к паромщику, а можно просто речку форсировать — и быть уже в гнездышке знакомых телеграфистов, тем более, что все равно ливень пошел и Бивер уже изрядно вымок. Река Пото, обычно довольно скромная (летом ее лошадь вброд перейдет), внесла коррективы в этот безупречный замысел: она изрядно вспухла от дождя и тащила с собой всякий мусор. Лошадь Бивера решила, что ей со всадником в такой бурной воде плавать не нравится и где-то на середине реки своего седока сбросила. Бивер выбрался на берег чуть ли не у самого кладбища и в потемках тащился через чьи-то огороды и сад Макферсона, несколько раз падал в лужи — но все-таки дошел. Вот и весь рассказ Бивера.

Он принюхался к налитой в стакан жидкости и решительно выпил. Пахла настойка больше хлороформом, хотя на деле состояла, как я уже знал, в основном из большого количества спирта и небольшого — опиума с каннабисом. Но я полагал, что Биверу не поплохеет от одного глотка этого чудо-лекарства. Хотя кто их, трезвенников, знает.

Пока Бивер согревался глоточком спиртосодержащей лечебной настойки и клевал небогатую снедь с подноса (похоже, приключения у него аппетит отбили), я вышел посмотреть, как там погода, собрал в большое ведро его разбросанные по крыльцу одежки и занес в дом. Хоть по нашему двору обычно чужие не шлялись, а все-таки не следовало вводить нечаянно заглянувших незнакомцев в соблазн стырить добротную одежонку.

Когда я вернулся, Бивер уже похрапывал, завернувшись в одеяла.

Утро было душным, но Бивер старательно заматывался в одеяло — похоже, таки ночью простудился. В коридоре воняли болотом его одежки, и миссис де Туар уже собиралась ими вплотную заняться, а то другой одежды для него нету — я ниже и щуплее, чем он, а если одалживаться одеждой у Макферсона, то, возможно, Джемми и пошире будет, но штаны его Биверу разве что колени прикроют.

Я не стал его будить, а вышел на улицу обозреть окрестности — в основном с целью посмотреть, не гуляет ли где лошадь без хозяина. Но лошадей не было, кроме тех, что были запряжены в почтовую карету: Джон ЛеФлор как раз переправил ее на наш берег. Еще вчера карета могла спокойно обойтись и без парома, но сейчас при переправе вброд пассажирам наверняка было бы неуютно: в лучшем случае по колено. За вечер и ночь Пото значительно увеличилась в объеме.

Я подошел поздороваться с паромщиком, и сразу же узнал, что сейчас-то что — пустяки уже, а вот перед рассветом воды в реке было больше — видать, в горах настоящий ливень прошел, какие не так часто бывают. Затопило луг на низкой индейской стороне, и сейчас там настоящее озеро. А на озере остров, а на острове — оседланная лошадь…

— Так что надо бы съездить посмотреть, — добавил Джон меланхолично, — не лежит ли в кустах перед впадением в Арканзас-ривер утопленник. Вот вода спадет, пошлю мальчишек утопленника искать.

— Да может, и не придется, — сказал я. — Ночью Бивер прибыл, сказал, что у него лошадь убежала. Так, наверное, это его.

— Ну так спроси его приметы лошади, — откликнулся Джон.

— А он спит еще.

— Не к спеху, — проронил Джон и притушил самокрутку о камень.

Желания шарить в затопленных кустах у устья в словах Джона явно не чувствовалось, и он с удовлетворением воспринял мое изложение повести о ночных странствованиях Бивера.

Бивер проспал весь день, прервавшись только на то, чтобы опознать лошадь, позавтракать, сходить в баню и пообедать. У него, похоже, держалась маленькая температурка, и он зябко тянул на себя одеяло, когда мы все задыхались от жары. Я все посматривал на него и не понимал, что с ним не так. Изменилось что-то очень важное. Не таким он был зимой. Смотрел-смотрел, и только ближе к вечеру до меня дошло: волосы! Где великолепная черная грива? Теперь волосы Бивера разве что прикрывали шею. Он подстригся!

К вечеру Бивер выспался, оживился и, обмотавшись одеялами, пришел посидеть на веранде перед магазином Макферсона, где, как только опускались сумерки, собирался наш уличный вариант мужского клуба.

Здесь у него расспросили, какие новости на Индейской территории.

Новостей вот именно про индейские дела у Бивера не было, вернее, все, что он знал, уже дошло до Пото-авеню теми или иными путями. Поэтому говорил Бивер в основном о своих делах.

Бивер рассказал, что работалось ему неплохо, пока не сменилось начальство. Даже иногда весело. Местные индейцы — которые нецивилизованные — с удовольствием на него охотились, чтобы заполучить его ценный скальп, и очень обиделись, когда он, утомившись этой охотой, свою косу отрезал. По их представлениям, это было совершенно неспортивное поведение, у них-то косы отрезали только по случаю глубокого траура. Бивер собрался уже было по обычаю предков побрить голову под роуч, чтобы соорудить стильную военную прическу, и даже задумал пригласить Дугласа Маклауда выйти вместе с ним на тропу войны, потому что в одиночку Биверу всегда было скучно воевать, но тут сменилось начальство и начало тащить на Индейскую территорию негров. Нет, а в самом деле, организовали же в войну негритянские полки? Ну да, организовали. А чего с ними теперь делать? Да зашлем их подальше на Запад, пусть с индейцами воюют. Обозвали негров «Солдатами-буйволами», пусть считают это честью — и начали комплектовать гарнизоны дальних фортов из них. Вот тут оказалось, что майор Билл Бивер в глазах нового начальства — тоже что-то вроде негра. Индейцы — это вроде как не белые, да? Но для прежнего начальника индеец, получивший образование в политехническом институте Ренсиллера, мало чем от белого отличался, зато новый начальник полагал, что все эти образования для цветных — не больше чем политические игры некоторых белых, а сами цветные к образованию неспособны, хотя некоторые поддаются дрессировке и умеют белых копировать. Новое начальство не видело разницы между индейцем-инженером и неграмотным солдатом из «черного» полка: оба цветные, и оба почему-то думают, что ничем не хуже белых. Ну и вдобавок, раз индеец — то подозревать его можно бог весть в чем, в том числе и в нелояльности. А что между команчем и шауни примерно такая же разница, как между шведом и корсиканцем — кого это волнует? Оба индейцы. И все, что бы ни делал Бивер, стало подвергаться проверке, перепроверке и всяким мелким придиркам. Проверки Бивер еще стерпел бы, а вот замечания от бледнолицых, которые ничего не понимают в инженерном деле, быстро переполнили чашу его терпения. В общем, Бивер подал в отставку. Поживет пока здесь, в Арканзасе образованный индеец удивления не вызывает.