Южный узел
- Автор: Ольга Игоревна Елисеева
- Жанр: Исторические приключения
- Дата выхода: 2016
Читать книгу "Южный узел"
— Мне было так гадко, так страшно, что я уже с тех пор и не помышлял вовсе… до супруги, естественно.
До 21 года. Хорошо совсем не отшибло. Методы у вас, сударыня, как у дровосека!
Теперь он, буян и развратник Шурка, которого в этой самой комнате, за этим самым столом буквально распинали за невиннейшие амуры с актрисами, должен всех спасать!
* * *
Бенкендорф вышел от вдовствующей императрицы в настроении, которое по-русски называется: всех раз…бу. Ты еще попробуй посоветуй что-нибудь государю, который мечется, как лев по клетке, и бьет себя хвостом по ребрам. К которому министры заходят на доклад с опаской.
Поэтому Александр Христофорович решил начать с огневой подготовки по периметру. Отправился в домовую церковь Зимнего дворца на поиски протоиерея Василия Бажанова. «Брат с сестрой! — бубнил он под нос. — Месяц!»
Приходилось только удивляться воле императора. При доброй жене-красавице, которая стелится ковром под ноги, при хорошем доме, при детях-ангелах…
Белизна, позолота, пышный барочный иконостас. Роспись по потолку в зелено-сине-красных тонах с преобладанием изумрудного, как из глубины вод. И так же, как под водой, тихо, покойно, точно всю суету отсекло на пороге. Отца Василия генерал нашел за смиренным занятием — выковыриванием воска от прогоревших свечей. Дело для служки, никак не для протоиерея. Но вот ведь. При виде начальника III отделения лицо священника окаменело. Точно говорило: вам не сюда, дверью ошиблись? Бенкендорф понимал: не то плохо, что он немец-лютеранин, а то, что немец-лютеранин — глава тайной полиции, дескать, не своих не жалко.
— Чем обязан? — как бы через силу проговорил духовник.
— Я только что был у вдовствующей императрицы Марии Федоровны, — начал Бенкендорф.
— А-а, — протянул отец Василий, как бы одним тоном обозначая свое понимание. — Значит, вы осведомлены о наших бедствиях. — Он был высок, худ, но плечист, отчего одеяние висело на нем, явственно обозначая впалую грудь. — Не стану вас корить за нарушение тайны чужой исповеди. Ведь вы стороной узнали, от несчастной пожилой женщины, которую новость пригвоздила к земле. Но хотел бы понять, что вас привело? Государь и государыня несут крест смиренно.
Смиренно! Бенкендорф чуть не взвился.
— Боюсь, честный отче, есть разные пласты жизни, — вслух сказал он. — В одних смирение августейшей семьи — подвиг. В других оно может отлиться подданным горькими слезами.
Духовник насторожился.
— Что заставляет вас так думать? — Его удивление было неподдельным, он даже голову склонил набок, намереваясь внимательно слушать.
— Сегодня утром его величество получил донос на честного, порядочного человека, — генерал не стал скрывать правды. — И склонен был доносу поверить. В такой он ажитации. Мне насилу удалось отклонить гнев от ни в чем не повинной головы.
Александр Христофорович замер, ожидая реакции. На лице отца Василия было написано: «А я думал, вы один за доносы отвечаете». Но известие его очень не порадовало.
— Беда-а, — протянул священник. — Не справляется.
«Мудрено справиться! Здоровому молодому мужчине!» — про себя огрызнулся генерал.
— И чего же, собственно, вы хотите от меня?
Александр Христофорович задохнулся. Ну как? Ясно же!
— Готов допустить, что по каким-то там канонам воздержание положено, — свистящим голосом проговорил он. — Но не в тереме живем…
— Вам трудно понять, — отозвался отец Василий. — Вы человек иной веры, иного воспитания. Есть подвижники…
Подвижников он не видел! Задурил государю голову и рад, что тот сам подставляет спину под библейские цитаты, как под кнут!
— Его величество — глава православного царства, — терпеливо пояснил отец Василий. — Один на всех. Как он будет требовать от подданных покорности и смирения, если сам греховен? Раз отец семьи впадает в нечестье, дети идут за ним.
Бенкендорф хлопал глазами, не улавливая связи.
— Брак Господь попустил чадородия ради, — наставительно сказал священник. — Именно попустил. Хотя лучше бы для человека и вовсе не знать телесной прелести. Хранить печати чистоты.
— Для этого люди в монастырь уходят, — не выдержал генерал. — Там чего хочешь сохранить можно. Знаете, что выйдет из ваших высоких принципов? Самые низкие последствия. На каждом балу, на каждом выходе за его величеством следуют табуны дам. Разве вы даже в храме не видели?
Отец Василий только вздохнул.
— Государь — сильный человек. Хочет добра царству, не растлит его своим примером.
— Да это против любой человеческой силы! — вспылил шеф жандармов. — Месяц прошел, и уже министрам жарко. Между тем наше дело — тычки принимать. Верные государевы слуги. А если переговоры? Иностранные послы? Попрет на рожон, до разрыва отношений. Выйдет война.
Напугал!
Отец Василий огладил бороду, долго молчал, примериваясь к суетным заботам генерала, а потом молвил, как гирю на ногу уронил:
— Значит, царству за царя страдать назначено. А не назначено, Бог беду отведет. Вы не кипятитесь.
Бенкендорф поперхнулся.
— Я думал найти в вас понимание, сочувствие. А вы сами толкаете государя из хорошей семьи, от доброй жены… Так неизвестно еще, какая дама попадется…
Отец Василий сощурился, внимательно наблюдая за собеседником.
— А ведь вы не государя жалеете, — вдруг сказал он. — Не ее величество и даже не вдовствующую императрицу. У вас свой интерес.
Догадался! Конечно, свой. Как иначе? Бенкендорф готов был расхохотаться священнику в лицо, но сдержался. Потому что и государя, и государыню, и Марию Федоровну он тоже жалел. Может, даже в первую очередь.
— Что бы вы обо мне ни думали, нет нужды, — сказал Александр Христофорович. — Еще не такое думают и говорят прямо в лицо, не стесняясь. Знаете почему меня назначили главой высшей полиции? Все полагают, будто я мирволил «нашим друзьям по 14 декабря», а государь этого хотел.
«Не так?»
— Моего отца выслали из России по доносу. Мы долго семьей скитались, бедствовали. Я видел, чем для человека может обернуться чужое неосторожное слово. И что бывает, когда государь такому слову верит.
Священник помолчал. Потом кивнул, как бы внутренне примиряясь с незваным и неприятным гостем.
— Я вот что думаю, — проговорил он, взвешивая слова, — не всякому врачебному приговору нужно верить. Должно решаться на свой страх и риск. И уповать на Бога. Поживет еще царица. И детки будут.
* * *
Получив такое не весьма утешительное напутствие, Александр Христофорович решил наведаться в казармы Кирасирского полка, где чаял встретить генерал-майора Алексея Федоровича Орлова и предварить его о грядущих переменах. А последние пугали. Впрочем, не были неизбежны, если взяться за дело с умом. Что, не в последнюю очередь, предполагало обретение союзников.
Бенкендорф с самого начала сказал себе, что не поедет к военному министру Чернышеву — старая неприязнь. Не то чтобы с войны, но с совместного сидения в Следственном Комитете. Самодовольный, властный, не способный ужиться ни с кем, кроме собственного отражения в зеркале!
На него первого стоило подумать по поводу доноса. Однако… Александр Христофорович не подумал. Есть и у Чернышева черта, за которую тот не зайдет, и, покуда знает, что III отделение поласкает его ведомство в отчетах куда как мягче других министерств, на откровенную подлость не решится. Нет, тут другой почерк: вкрадчивый, мягкий, без клякс.
Чернышев что? Горлопан. Государю, с которым тоже дружен, так прямо и сказал в 26-м году: дескать, Бенкендорф — раззява, злодеям — первый потатчик, всех распустит, его каждый писарь за нос поведет. Никс сдержанно скривился, взял генерала за руку и рек в назидание потомству: «Я знаю, вы Александра Христофоровича не любите. Но работать будете вместе». С тех пор работали.
Нет, Чернышев хоть и мог нагадить, но не его манера: тот ломит, ветки трещат. Однако и ехать к нему, искать союза против неведомого врага шеф жандармов не стал. Когда нащупает гадюку, тогда и позовет — вместе давить сподручнее. А пока рано.
Граф Орлов — другое дело. Простодушен, но сметлив. В меру честен, без меры предан. Не болтун. От него мог изойти дельный совет. Все-таки у Орлова свои сведения, у Бенкендорфа свои, если их соединить…
Алексея Федоровича он нашел в Манеже. Генерал старательно гнул под себя норовистую лошадь. Кого другого кобыла давно размазала бы по опилкам с навозом. Но Орлов уродился богатырем, и коняга под ним едва не трещала. Ей, сердечной, и шелохнуться-то было трудно. Вон задние ноги совсем согнула, не смеет в сторону прянуть.
Бенкендорф распорядился подать себе любую лошадь. Скотина хорохорилась ровно столько, сколько ее подводили, но, почувствовав на загривке привычную руку, разом успокоилась. Странное действие он производил на женщин и лошадей! И те, и другие нервные, норовистые, деликатные. Накройте храпящей кобыле ноздри — вот так трепещет любовница в миг предпоследнего блаженства. Дотроньтесь в тревожный час лошади до ушей — вот так не ослабляет внимания хорошая жена, ловит разом и тебя, и дом, и детей, и город, и опять тебя.
Нет, лошади его любят. И верят без остатка. Куда поведет, туда, значит, и надо. А потому караковый мерин не стал дурить, вставать в свечку, чуя чужого седока, а без дальних околичностей отвез прямо к Орлову.
— Вот так-так? — удивился тот. — Ты разве не на докладе?
Известное дело, он был на докладе и ничего хорошего не вынес.
— Алексей Федорович, поговорить надо, — гость взял кобылу графа за повод. — Диспозиция такая…
Далее в течение десяти минут он бегло излагал случившееся, пересыпая речь известными ему медицинскими терминами, — так выходило пристойнее.
Граф хмурился, кивал, точно щелкал в голове костяшками счетов, но никак не мог свести дебет с кредитом.
— А-а я не понял, — любопытство все-таки пересилило в нем почтительность, — почему не жить без детей? В свое удовольствие?
Бенкендорф смерил собеседника снисходительным взглядом.
— Ты государя с нами не ровняй. Мы где уроки получали? У маркитанток в обозе. А в августейшей семье просто не знают, что такое «свое удовольствие». Не положено.
Орлов долго молчал, переваривая услышанное. Потом выдавил из себя:
— Прискорбный факт. Но наше-то какое собачье дело?
Тугодум.
Александр Христофорович не счел за труд объяснить как можно доходчивее:
— А ты прикинь, что будет, если, вместо нашей доброй, милой, никуда не лезущей Шарлотты, появится какая-нибудь Помпадура, и мы с тобой станем отдавать ей честь и от нее получать приказания?
Бенкендорф дал вопросу как следует утолкаться в голове у Орлова, а потом проследил, как по лицу собеседника расплылось крайнее неудовольствие.
— Сдается мне, друг любезный, что кто-то начал большую игру. А нас с тобой не зовет. Донос на Воронцова — камень в мой огород. Погоди, и к тебе будут придирки.
— Да были придирки, — насупился граф, теребя уздечку. — Лошади в гвардии плохо перезимовали. Убыль немалая. А тут поход. Государь взвился, как василиск…
— Откуда он узнал?
— Я думал: твоя работа, — обиженно буркнул Орлов.