Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка

48. «ФАМИЛЬЯРНОСТЬ»... И НИКАКИХ БОСЫХ НОГ ЗА УЖИНОМ

После смерти Якоба Шиффа Тереза Лоеб Шифф начала расцветать. Под властью своего мужа она всегда казалась кроткой крошкой, для которой самой действенной формой протеста были слезы. Теперь она начала самоутверждаться. Казалось, у нее появилась личность. Она, как и ее муж, стала человеком, с которым нужно считаться.

Она, например, заявила, что не намерена покидать большой дом на Пятой авеню, как предлагала ее семья, и переезжать в квартиру или, как сделали несколько вдов из толпы, на Плазу. Она продолжала жить в стиле, заданном Якобом Шиффом, за которой ухаживал Джозеф, ее мажордом. Она продолжала проводить свои вторники «дома». Она разрабатывала для себя проекты. Один из них — дарить каждому внуку (а их было пятеро) енотовую шубу при поступлении в колледж. Сын Морти, Джон Шифф, и сын Фриды, Пол Варбург, достигли студенческого возраста в одно и то же время. Джон был принят в Йельский университет, а Пол провалил экзамены. Джон получил свое пальто, а Пол — нет. В середине первого курса у Джона украли пальто, и Тереза купила ему другое. Это возмутило Пола: у Джона было два пальто, а у него — ни одного. Тереза была непреклонна, но Пол обратился к Джозефу, который, как знали ребята, был одним из немногих людей, имевших влияние на миссис Шифф. Он получил свое пальто.

Юный Пол Варбург был очень похож на своего отца Феликса — проказник, плейбой, обаяшка. В двенадцать лет его спросили: «Чем ты сегодня занимался?», и он легкомысленно ответил: «Обедал у мистера и миссис Генри Моргентау. Миссис Моргентау считает, что я очень начитан. Мы обсуждали «Очерк истории» Уэллса и «Королеву Викторию» Стрэчи». Он не читал ни той, ни другой книги. В колледж он так и не поступил. Во время летней поездки в Париж, после ночной прогулки с Джеком Страусом и двумя молодыми девушками, Пол вернулся в «Ритц» на рассвете и почему-то попал не в тот номер. Увидев на кровати «что-то большое», он метнул в него свою трость из черного эбенового дерева. Это была его мать, которая села в постели и сказала с безупречным самообладанием: «Твой отец поговорит с тобой об этом утром».

До поколения Павла разводов в народе было мало. Он развелся с двумя первыми женами. Его брат Джеральд развелся с первой женой. Его двоюродный брат Джимми Варбург развелся с двумя первыми женами. Его двоюродная сестра Рената развелась со своим первым мужем, а его брат Эдвард женился на разведенной. Некоторое время Пол Варбург работал в отделе облигаций Международного акцептного банка. Одной из его шуток было говорить, входя в офис каждый день, «Доброе утро, мистер Карлтон» клерку, который настраивал бегущую ленту Western Union. (Шутка заключалась в том, что Ньюкомб Карлтон был председателем правления Western Union). Однажды приехавший в Германию партнер из M. M. Warburg обнаружил, что бегущая строка не работает, и, вспомнив приветствие Пола, снял трубку и потребовал поговорить с мистером Карлтоном. Его соединили с Ньюкомбом Карлтоном и сказали: «Берите инструменты и приезжайте сюда. У нас сломался тикер». Карлтон позвонил президенту банка и сказал: «Я многое могу сделать для вашего банка, но я не буду приходить и чинить ваш тикер». Вскоре после этого Пол Варбург занял офис в компании Carl M. Loeb, Rhoades и, по словам членов семьи, «начал оседать».

Прозвище Пола было «Хрюша», а его брата Эдварда — «Пип» или «Пипер». Это было связано с тем, что его старая немецкая няня говорила, что он похож на маленького Пипматца, или подглядывающего воробья. (Какое-то время братья называли его «Мац», но бабушка Шифф была против). Эдвард интересовался искусством и хотел преподавать. Он обратился к Джорджиане Годдард Кинг, заведующей кафедрой искусств в Брин Море, которая сказала, что хотела бы взять его на работу, но у нее нет средств на еще одного преподавателя. Эдвард предложил работать без оплаты, но мисс Кинг сказала, что это не разрешается никому. «Но если я получу чек от какого-нибудь анонимного донора на тысячу долларов, это может пойти на вашу зарплату». Эдвард Варбург сказал: «Мне выписать чек сейчас?». Мисс Кинг ответила: «Не стоит торопиться». Курс Эдварда имел большой успех, и вскоре Эдвард смог подойти к мисс Кинг и спросить: «Не кажется ли вам, что я должен повысить себе зарплату?». Позже Эдвард Варбург помог организовать фильмотеку в Музее современного искусства и вместе с Линкольном Кирстайном и Джорджем Баланчиным основал Школу американского балета.

На двадцать первый день рождения Эдварда Феликс Варбург написал своему сыну:

Для таких людей, как ты, которые должны описывать — и хотят учить — впечатления, которые произведения красоты производят или должны производить на людей в целом, неизбежен вопрос «Как это поражает меня?». Но в остальном я считаю, что излишнее чувство собственного пульса ослабляет человека, и лучше наблюдать за реакцией других и стараться быть полезным, чем заниматься самолюбованием или, что самое худшее, жалостью к себе. Избегайте этого всегда — но жалейте других со всем благородством, которого требует должность... оставайтесь джентльменом... и вы сделаете людей счастливыми своим обществом, своим сочувствием, своим пониманием. Мир полон красоты и добрых людей — найдите их и будьте так же счастливы и удачливы, как до сих пор были счастливы вы.

Старый преданный отец

Он был необычным отцом, поскольку поощрял увлечения каждого из своих сыновей и не настаивал на том, чтобы кто-то из них занялся банковским делом. Джеральд стал известным виолончелистом, а позже создал квартет Страдивари, названный так в честь четырех инструментов, собранных его отцом. Только Фредерик стал партнером Kuhn, Loeb в четвертом поколении. Но, конечно, сам Феликс с некоторой грустью говорил: «Я не был рожден для того, чтобы быть банкиром. Я похоронил девять партнеров, а теперь оказался единственным выжившим в этой большой фирме, и вокруг меня нет ничего, кроме молодежи».

Летом все разрозненные Уорбурги любили собираться в Вудлендсе в Уайт-Плейнс, где у Феликса и Пола были дома, а дети получили участки земли, а в некоторых случаях и собственные дома. Феликс купил двести акров земли, прилегающих к Вудлендсу, которые он назвал Мидоу Фарм, и они стали летним домом Терезы Лоеб Шифф. Несмотря на то что ферма принадлежала Уорбургам, ее всегда называли «домом миссис Шифф», и она очень дорожила этим местом. Она объявила, что никто не должен пользоваться ее спальней во время ее отсутствия, за исключением, как она добавила, «Феликса, если он захочет». Даже после смерти Терезы в 1933 году в возрасте восьмидесяти лет, в последний вторник, когда она была дома, ферма Мидоу оставалась «домом миссис Шифф», и супруги, ухаживавшие за ней, не допускали никаких изменений, всегда говоря: «Миссис Шифф нравится так».

Дом на Луговой ферме был значительно скромнее огромного старого дома в Вудлендсе, и после смерти Феликса Варбурга в 1937 г. Фрида переехала на лето на Луговую ферму. Здесь она занималась распределением предметов из наследства мужа — коллекции произведений искусства — по музеям Вашингтона, Бостона, Спрингфилда, Бруклина и Нью-Йорка, а также Гарварда, Вассара, Принстона, Нью-Йоркского университета и Музыкальной школы Дэвида Маннеса. Кроме того, она занималась Фондом Феликса и Фриды Шифф Варбург, который помогает ряду еврейских организаций, а также Службе навещающих медсестер, Центральному институту глухих в Сент-Луисе, Нью-Йоркскому университету, Федерации планирования семьи, Национальной городской лиге, Институту Таскиги, Музею современного искусства, Музею Метрополитен, Стадионным концертам Льюисона и, как ни трудно в это поверить, целому ряду других благотворительных организаций.

После смерти Феликса Фрида сама основала отдельный фонд для обустройства иммигрантов в Израиле. К 1955 году он построил более тысячи домов. Зимой Фрида уезжала в свой дом на Иден Роуд в Палм Бич, где в сумерках проводила время за игрой в бридж и канасту, а также встречалась со старыми друзьями. У Адель Льюисон Леман был дом неподалеку, как и у Генри Иттлсонов, Сола Строука и Эдите Нойштадт Стралем, сестра которой вышла замуж за брата Фриды Морти. Во всех трех местах — в Нью-Йорке, Палм-Бич и Вестчестере — вокруг было много родственников. И все же, когда выдавалась свободная минутка, Фрида надиктовывала свои воспоминания на диктофон, как и советовали ей родные. «Они говорят, что я — связующее звено с прошлым», — говорила она.

Для меня, как и для всей нашей семьи, всегда было очень важно знать свое прошлое и жить в соответствии с ним с гордостью и настоящим чувством ответственности». В своих мемуарах она мягко осуждала некоторых членов семьи — ветвь ее брата Морти, — которые, по ее мнению, не всегда «жили в соответствии» с прошлым. О самом Морти Шиффе она писала: «Я его очень любила, хотя и критиковала его «светский» образ жизни, который, как я знала, был для него своего рода спасением».

О дочери Морти, четырежды замужней Дороти Шифф, издательнице газеты New York Post, Фрида сказала: «Многие ее начинания, как супружеские, так и иные, привели к тому, что нам было нелегко поддерживать контакт. Для меня она обезоруживающе забавна и очаровательна, даже если ее энтузиазм иногда кажется выходящим за пределы ее глубины.... Меня всегда очень забавляют ее хихикающие анекдоты и ее юношеские восторги по поводу проходящей сцены». О сыне Морти, партнере Kuhn, Loeb по игре в поло, Джоне Шиффе, женившемся на дочери Джорджа Ф. Бейкера-младшего Эдит и работавшем в Social Register, Piping Rock Club, Turf and Field, Creek, Grolier, River, National Golf Links, Meadow Brook, Pilgrims и Metropolitan Club of Washington, его тетя сказала: «Как и его отец, он умеет делать резкие, короткие, напористые заявления, которые звучат грубо, пока застенчивая ухмылка, которая следует за ними, не выдаст его. Он был воспитан в традициях джентльмена с Лонг-Айленда, что иногда вступает в забавный конфликт с его основным немецко-еврейским наследием».

Возле зимнего дома на Иден-роуд гнездилась пара кардиналов — тоже зимовавших — которых Фрида назвала «Спеллман» и «миссис Спеллман». Фрида писала:

Мне нравится думать, что птицы, как и я, черпали тепло не только из солнечных лучей, но и из той обстановки, в которой мы оказались. Приятно осознавать, что все эти блага были и будут частью моей жизни всегда.... Бывали моменты, когда я жаждала потерять себя в глубокой религиозной вере, и, хотя я наблюдала многие из этих форм, должна признать, что самым значимым для меня опытом было чувство семьи (Familiengefühl), которое росло и процветало в нашем доме.

Семья стала самой влиятельной религией толпы. Именно поэтому семейные праздники и юбилеи стали гораздо важнее субботы и еврейских святых дней. Для селигманцев, например, в каждом календарном году насчитывалось 243 дня, когда отмечалась та или иная семейная годовщина, и почти каждый из них отмечался в той или иной степени. Жизнь вращалась вокруг семейных праздников. Разве молодые Феликс и Фрида Варбург не выбрали день рождения семьи — день рождения Фредерика — для переезда в свой новый дом на Пятой авеню, 1109? Именно семейный праздник согрел дебютную вечеринку Маргарет Селигман Льюисон, состоявшуюся в доме Варбургов. Конгрив, дворецкий-стюард Варбургов, в качестве своего несколько необычного хобби разводил цыплят в инкубаторе, расположенном в подвале дома Варбургов. Это был, пожалуй, единственный инкубатор на верхней Пятой авеню, и никто из членов семьи не был уверен, что это хорошая идея. Но когда Конгрив включил свой проект в семейный дебют, все его простили. Он оформил центральный элемент вечеринки, состоящий из трехдневных птенцов, «выходящих» из брудера, вокруг которого был низкий белый заборчик. Цыплята щебетали на протяжении всей вечеринки.