Травля

— Я учился там.

— О, да это было сто лет назад.

— Ну не настолько мы старые, — заметила Гермиона.

Драко застегнул медальон на шее дочери и коснулся её щеки косточкой указательного пальца.

— Я люблю тебя, Эри́да. Пойми, жизнь – это не чёрное и белое, в ней столько всего намешано, что просто не может быть безопасно. В жизни столько опасностей и сложностей, и если я могу тебя уберечь, то обязательно это сделаю.

— Папа, но я хочу быть свободной. Хочу делать свои ошибки и познать весь мир. А что это? — девушка выглянула из-за спины отца.

Малфой вскинул бровь и тоже повернулся. Шкаф, который стоял в самом углу, будто бы шевелился, издавая странный дребезжащий звук, а книги стоящие в нём, словно подпрыгивали.

— Что здесь происходит? — спросила Гермиона и, сжав палочку, сделала шаг вперёд.

— О, вероятно, — мужчина снова подошёл к стойке и, положив на нее руки, улыбнулся. — Вещь узнала вас. Вы знаете, в нашем бюро, порой, бывают вещи, которые лежат много лет и стоит только хозяину прийти за чем-то другим, как вещь вспоминает его. Магия порой умнее нас.

— Чья это вещь? — удивлённо спросила Гермиона.

— Его, — мужчина кивнул в сторону Драко. — Определённо ваша, сэр.

Драко повернулся и посмотрел на мужчину.

— Вы уверены?

— Да, это ваша вещь, — утвердительно ответил мужчина и, обойдя стойку, указал ладонью в сторону шкафа. — Пройдёмте.

Как только они подошли ближе, звук стал громче.

— Позволите мне свою руку.

Драко поднял руку и развернул ладонь кверху, у самого лица мужчины. Мужчина улыбнулся и ответил:

— Чуть ниже, — и немного опустив руку Малфоя своей палочкой, практически не прикасаясь.

Драко сдерживал свои эмоции и холодным взглядом следил за движением молодого волшебника. Тот поднёс палочку там, где была самая выпуклая вена, и произнёс заклинание.

Как только заклинание коснулось кожи, то шкаф перестал шуметь, книги словно потеряли жизнь и только одна выплыла из этого шкафа и оказалось в руке волшебника.

— Вот она, и это определённо ваша вещь. Вы узнаёте её?

— Узнаю. Можно?

— Да, конечно. Вам нужно только расписаться.

— Хорошо, — тихо сказал Малфой, принимая книгу в зелёном бархате.

— Папа, что это? О, как это потрясающе, такое нереальное совпадение. Удивительно, обязательно надо рассказать Альбусу. Мама, мы пришли за моей вещью, а нашли папину. Как здорово! Это же просто судьбоносное явление, это то, о чём говорил Гарри.

— Опять этот Гарри, послушай, Эри́да, твоему Гарри столько же лет сколько мне и маме. Может всё-таки дядя Гарри? Что это за дружба, Гермиона? Мне это определённо не нравится.

— Драко, не ворчи. Эри́да дружит с детьми Гарри, потому я не вижу в этом ничего плохого. Мы всего несколько лет, как вернулись в Лондон и ей необходима большая семья. А семья Гарри, за столько лет, колоссально выросла, и это определённо наша семья. И потом, общение на родном языке ей необходимо, как и тебе. Ты сам разговариваешь с акцентом, что меня не может удручать. Ты всё-таки англичанин.

— Насчёт родного языка ты, мамочка, погорячилась, я родилась и выросла в Стамбуле, впрочем, дедушка говорит, что у меня прослеживаются исключительно английские манеры и стать.

Драко закатил глаза.

— Так что это за книга? — Гермиона хотела прикоснуться к ней, но Драко резко поднял руку с книгой вверх. — Это дневник.

— Дневник? Ты вёл дневник, папа?

— Это было очень давно. Я думаю, нам пора. Всего доброго, — и, подойдя к стойке, он быстро расписался, одарив мужчину леденящим взглядом, пошёл к выходу.

— До свидания, — сказала девушка и проследовала за отцом.

— У вас замечательное бюро, необходимое. И здесь столько всего. А ещё ваш английский, он, прекрасен. Извините, просто мы много лет не были в Лондоне и мне приятно, до головокружения, слышать когда-то родную речь.

— Я понимаю, хорошо возвращаться домой, даже после стольких лет. Особенно тем, кто стал героем в этой стране.

— Спасибо, но всё это не важно.

— Что вы, о вас никто не забыл. Хоть я моложе вас, но мы чтëм героев в той войне. Жаль, что вы покинули Лондон на рассвете вашей карьеры.

— Знаете никогда не говорите этого слова. Жалеть – это думать о том, чтобы было если бы мы поступили иначе. А иначе – это по-другому. Любое решение и выбор, он, наш, даже неправильный. Главное – это признавать, и всегда идти за светом, даже если это единственный луч. Потому что в темноте ничего нет.

— Красивые слова, а главное, правильные.

— Да, так говорил мой муж, Малфой, Драко Малфой. Всё доброго вам. И спасибо за разговор.

— Всего доброго, Гермиона Грейнджер.

Когда она вышла, то услышала как её муж и дочь снова спорят о чём-то. Голос Драко был высоким, а Эри́да что-то щебетала, интенсивно размахивая руками. Темперамент у неё был бы явно не в отца. Подойдя ближе, Гермиона спросила:

— Когда ты вёл этот дневник?

— Последнюю запись я оставил, кажется, в тот день, когда мы должны были уехать в Стамбул, это было прямо на вокзале Виктория{?}[London Victoria Station]. Мы с тобой тогда ждали поезд до аэропорта Гатвик. В тот момент появился Гарри, если честно, я думал, он тебя заберёт и я уеду один. Тогда-то я и сделал последнюю запись.

— О, дядя Гарри.

— Именно дядя Гарри, и никак иначе, Эри́да, — Малфой вздохнул. — Вы так долго разговаривали, хорошо помню этот день. Я записал свои мысли, то, что пережил и о том дне, когда встретил тебя.

— О, я хочу это прочитать. Там история вашей любви.

— Не совсем, ну хорошо, — Драко улыбнулся. — Возьми его, так ты сможешь понять меня чуть лучше.

— Ты уверен, что ей стоит читать это, Драко. А ты помнишь, что ей всего четырнадцать?

— Там нет того, что было в Стамбуле во время твоего отпуска. Там скорее моё прошлое, моё становление, взросление, боль и страх. И немного о тебе, лишь немного.

— Ах немного, — Гермиона сделала несколько шагов ближе, и посмотрела в упор на мужа.

— Мама, это твой отпуск в Стамбуле, это именно в тот день когда вы встретились. Дядя Гарри рассказывал мне.

— Что ещё ей рассказывает, между прочем твой, болтливый друг?

Гермиона ничего не ответила, продолжала настойчиво смотреть на Драко.

— Наша первая поездка в Стамбул случилась внепланово. Мы встретились на вокзале и больше никогда не расставались. Я рассказывал тебе.

— Ты говоришь не всё, лишь выгодное тебе.

— Так говорит дядя Гарри, я полагаю?

— Нет, он говорит, ты прав, ведь ты отец, так говорит дедушка.

— Замечательно, — эмоционально возмутился Драко.

— Папа, так что было в Стамбуле?

— Мы провели вместе замечательный месяц, а потом Гермионе нужно было возвращаться на службу в Министерстве, но наша жизнь в Лондоне не сложилась. Точнее моя… И мы решили уехать в Стамбул, там, где нам было хорошо.

Девушка приняла дневник из рук отца и отошла в сторону, открыв его и жадно погрузившись в чтение. А Гермиона всё это время продолжал смотреть на Драко.

— Ну что ты? — Драко приблизился к ней.

— Обо мне лишь намного?

— О тебе вся моя жизнь. Просто я не закончил писать, когда ты попрощалась с Гарри. Нам нужно было ехать, так как пришёл уже третий поезд. И я забыл дневник на скамейке ожидания. О тебе там немного, так как я не успел дописать, остановился на моменте, когда встретил тебя на том самом перроне, с этой переноской и твоим котом.

— Нашим котом.

— Нашим, — повторил. — но ведь с того дня моя жизнь больше не была борьбой. В ней была ты, мой луч света.

— Это была будто вчера. Знаешь, самое странное, что прошло уже столько лет и мы с тобой не молодеем, но я всё ещё чувствую, то же, что и тогда.

— Чувства не стареют, Гермиона.

— А ещё у нас есть наследие – это наша дочь и в ней течёт наша с тобой кровь.

— И наше прошлое, — снова перебил её Драко.

— Драко, кроме прошлого, есть настоящие и будущее, и всё это есть в нашей девочке. А ещё в ней есть кровь твоего отца, ваша чистая кровь, так же, как и в тебе.

— Это не имеет значения.

— Нет, всё имеет значение. Это важно для меня. Это важно, Драко! Не было бы войны, не было бы нас, не было бы нас, не было бы Эри́ды. Ты со мной, а это значит, что всё, за что мы боролись, имело значение. Такой как ты, с такой как я – мы и есть наследие войны, — Гермиона замолчала и обняла мужа. — Чувствуешь, как холодно? Ветер пробивает насквозь и мне кажется, что мои кости начинают замерзать, они словно замороженные. Столько лет в Стамбуле, что я уже отвыкла от Лондона.

— А ещё я стал говорить с явным акцентом. Всё изменилось, Гермиона, кроме несносной погоды разумеется.

А ещё скоро она узнает о том, что я был пожирателем смерти и о своём любимом дедушке…

— Драко, прекрати, ты так реагируешь и становишься похожим на призрака как только слышишь его имя. Нужно уметь прощать!

— Прощение ничего не даёт, прошлое не изменить. Моё детство не вернуть и выбор, который он сделал за меня, никогда не повернуть вспять. Но я простил его и уже давно.

— Только до сих пор вы не обменялись ни единым словом. А эти молчаливые ужины. Эри́да замечает, что с вами что-то не так.

— Мне достаточно того, что он любит её, а всё остальное не имеет значения.

Гермиона прижалась к мужу сильнее. Этот человек был холодным, как льдина, а эмоции часто заторможены. Он часто избегал разговоров и, порой, находился в полном одиночестве, но в нём было столько силы, столько мудрости, что она была готова в ней утонуть. Гермиона любила его безоговорочно, с первой минуты, с того самого дня, когда увидела его на перроне, когда посмотрела в глаза и поняла, что у прошлого тоже есть имя, и у людей, которых, казалось, она знает – другое лицо. Нельзя ни на кого вешать ярлыки и бирки, каждый имеет право на ошибку, но у каждого есть право сделать свой личный выбор и она выбрала его.

— Папа, я не знала. Ты же мог всё рассказать.

— Мог, но тебе ещё четырнадцать лет.

— Ты же мне расскажешь?

— Придёт время и я всё тебе расскажу.

— И это многое изменит?

— Иди сюда.

Девушка подошла ближе и Драко обнял её так крепко, как только мог. Его дочь была свидетельством его жизни, а ещё у неё были глаза Гермионы, женщины, которую он любил всем сердцем и с которой прошёл свой путь становления.

— Ты должна знать правду. В моей жизни было много ошибок, был неправильный выбор, но я смог обрести свет. Это важно. А этот медальон, который мы сегодня нашли для меня ничего не значит. Просто так я смогу тебе помочь. Ты не подумай, ведь я не хочу тебя контролировать и превращать твою жизнь в кошмар. Я знаю, что ты взрослеешь. Просто я хочу чтобы ты знала, я всегда рядом. Ты – моя звезда и ты никогда не погаснешь! Ты будешь гореть даже тогда, когда не станет нас. Ведь звёзды – это вечность, а наша вечность – это наши дети и когда-нибудь у тебя будут свои, и в них будет течь наша кровь: моя и Гермионы, а остальное неважно. Ты меня поняла?

— Да, папа.

— Я вас люблю, — тихо сказал Драко и обнял обеих.