Сборник Забытой Фантастики №3

Я жаждал прошептать о своих желаниях, услышать в ответ ее дыхание: "Я люблю тебя, я люблю тебя". О, как одиноко нам с ней; необитаемый остров, пещера на дне моря, где угодно, где мы могли бы быть вместе; вместе и в одиночестве. Один… да, даже в своих мыслях о ней.

Я нашел укромный уголок у перил на шлюпочной палубе. Там я стоял и мечтал, не знаю, как долго. Конечно, не больше часа, потому что, хотя уже стемнело, сигнал к отбою еще не прозвучал.

Я был один, даже старший офицер покинул мостик и укрылся в рулевой рубке. Я прислонился к столбу, глядя вдаль, на море, на горизонт, все еще резко очерченный затяжным светом раннего вечера. Наверху, на небе ни облачка. Затем что-то в воздухе впереди и высоко привлекло мое рассеянное внимание. Если бы не то, что произошло потом, я мог бы усомниться в истинности видения. У меня было время понять, что это был не один из наших самолетов, потому что он двигался к нам с огромной скоростью. Это показалось мне круглым, совсем не похожим на форму самолета.

Затем мы погрузились в туман. В то время я не осознал этой особенности. Подсознательно я отметил широкое море, чистое небо, никакого намека на пар. Но вдруг я взглянул вверх, и прежде чем я успел посмотреть вниз, корабль был окутан туманом.

Он не был особенно плотным. Я мог видеть нос и корму, а также воду внизу. Я заметил, что вахтенный офицер выбежал на левый конец мостика. Я увидел, как его рука легла на рычаг, и сразу же раздался сигнал сирены в тумане. Глупо, подумал я, если рядом враги. И все же, если бы вражеские самолеты были рядом, наши разведчики знали бы об этом.

Помню, я даже обрадовался туману. В моем теперешнем настроении он был желанным, он закрыл меня от мыслей о Лонни. Приятная дрожь одиночества пробежала по мне. Я смотрела вниз на стремительную воду, которая, казалось, внезапно удалялась все дальше и дальше. Я протер глаза очищая их и в этот момент послышался жужжащий рев, и судно задрожало от борта до форштевня. Я услышал, как офицер крикнул в переговорную трубку, и шум сразу стих. У меня было достаточно морского опыта, чтобы распознать этот шум, это был шум винтов. Часто в условиях сильного волнения они обнажаются над водой и обязанность инженера состоит в том, чтобы сбросить обороты двигателя до того, как машина разлетится на куски от высокой скорости вращения винтов.

С изумлением, проступаемым в каждой черте его фигуры, офицер стоял, глядя туда, где должно было быть море. Но его больше не было видно.

– Что, черт возьми, случилось?

Я увидел, как он быстро и решительно схватил железный штырь со стойки и швырнул его за борт, прислушиваясь. И штырь… он не упал, а просто отлетел на короткое расстояние, затем, как будто привязанный к шнуру, отлетел назад, ударившись о корабль и остановившись на корпусе в нескольких футах ниже палубы. Я был ошеломлен. Что касается офицера, то он вытащил свои часы, осмотрел их при свете маленькой лампы на мостике и выругался. Позже Слим сказал мне, что это реакция на нервное потрясение.

К этому времени горны протрубили сбор, и палубы заполнились офицерами и солдатами. Что-то случилось, и пока не стало понятно, насколько это может быть серьезно, нельзя было рисковать. Я поспешил на свое место, назначенное перед посадкой на корабль, и там встретил свой отряд.

Насколько я мог видеть, мужчины были спокойны, воспринимая это как специальную тренировку. Не было никаких признаков опасности. Лодка стояла неподвижно, даже вибрации двигателей отсутствовали. Мы плыли ровным килем и, если бы не окутавший нас туман, могли бы стоять у нашей пристани. Все было совершенно нормально… и все же что-то было над нами; и еще этот железный страховочный штырь, уцепившийся за борт корабля.

Несомненно, во всех частях корабля проводились совещания между офицерами. Мое нахождение с моим отделением у носовых дверей верхней палубы, почти под мостиком правого борта, позволило мне услышать многое из того, что говорили капитан Блюхер и другие офицеры корабля.

– …насосы не будут работать, – сказал вахтенный офицер когда они с капитаном вышли на мостик.

– Он просит время, чтобы починить их? – спросил Капитан.

– Нет, сэр. мистер Макди сообщает, что они поворачиваются, но не качают.

– Вспомогательные насосы?

– Тоже не работают, сэр.

– Я поговорю с ним. – Капитан повернулся к переговорной трубе. – Мистер Макди, – позвал он.

Макди был нашим главным инженером.

– Что это с твоими насосами? – Капитан был краток. Насосы находились в инженерном отсеке и Макди был ответственным.

– В чем дело?

– Зола вернулась?”

– Что? . . . Чушь. . . Конечно, мы на плаву! Где, ты думал, мы находимся? …Нет! Ни малейшего шанса на это. . . . Нет. – Капитан Блюхер повернулся и пошел к концу мостика. Он посмотрел вниз, затем подозвал своего Первого помощника.

– Мистер Стин, посмотрите вниз. Вы видите море? Нет? Туман скрывает его?

– Нет, сэр. – Помощник капитана высунулся далеко вперед и указал вниз. – Виден корпус далеко ниже ватерлинии. Но… воды нет.

Как раз в тот момент, когда сам капитан высунулся наружу, радист подошел к моему посту.

– Я должен видеть капитана, – сказал он. Я отдал честь и он прошел мимо меня на мостик.

– Ну? – Я увидел, как Капитан повернулся к нему навстречу.

– Я должен доложить, сэр, что с тех пор, как мы вошли в туман, никаких сообщений не поступало.

– Поломка?

– Нет, сэр. Все проверки были проведены. И мы тоже не можем послать.

– Мы заколдованы? – Капитан отворачивался, когда отчаянная фраза неосознанно была высказана вслух, вынужденные слова из-за грузом ответственности – его обязанности справиться с чрезвычайной ситуацией.

Та ночь была напряженной для экипажа корабля. Что касается военнослужащих, то прошло совсем немного времени, прежде чем напряжение ослабло и события были приняты как нечто само собой разумеющееся; около полуночи их отправили обратно по каютам.

Мое отделение было одним из тех, что несло караульную службу, так что я мог видеть многие действия, предпринятые, чтобы выяснить, где мы находимся и что происходит. Капитан Блюхер и наш командир генерал Вакше исчерпали все средства. Даже когда матросы, посланные вниз по веревке на разведку, поднялись и сообщили, что они могут пройти под корпусом, что не было никаких признаков моря, офицеры все еще продолжали использовать ракеты и все другие мыслимые средства связи, чтобы подать сигнал одному из наших самолетов. Истории, рассказанной людьми о том, что они не могли покинуть корабль, поначалу уделялось мало внимания. Уговорить поверить в то, что человек не может упасть с перил палубы, значило просить слишком многого. Но после того, как старшие офицеры сами отправились туда и доложили по возвращении, что они ходили по дну корабля ногами вверх и головами вниз, и могли оттолкнуться вниз не дальше, чем можно было бы подпрыгнуть на палубе, все согласились, что произошло нечто, выходящее далеко за рамки человеческого понимания. Я вспомнил страховочный штифт и восклицание капитана: "Зола вернулась!"

Ночью произошел один необычный несчастный случай.

Часовой, думая, что он что-то увидел в тумане, выстрелил в это нечто. Капитан Грин, дежуривший на палубе, бросился бежать. Не успел он добежать до подчиненного ему человека, как он упал, его правая нога была прострелена пулей. Он укрыться от врага, а затем ожидал. Шли минуты. Никаких звуков услышано не было, и больше никаких пуль не прилетало.

Капитана Грина доставили в больницу. Было обнаружено, что пуля, когда ее извлекли, идентична той, что была у наших солдат. Эксперты по стрелковому оружию без колебаний заявили, что это та самая пуля, выпущенная из винтовки солдата.

Это только усугубило загадку, поскольку после выстрела прошло много секунд, прежде чем офицер был ранен. После дополнительных вычислений эксперты объявили, что если оружие было направлено прямо вверх, то пуля должна была снова упасть примерно в то время, когда был ранен офицер. Это звучало правдоподобно, но солдат поклялся, что он направил ружье не вдоль судна, а в небо. Капитан Грин с сарказмом уверил, что он не держал ногу под прямым углом к своему туловищу, единственное положение в котором он может быть поражен подобным образом.

Казалось, нам не грозила ни малейшая опасность. Корабль шел ровным ходом без какого-либо движения. Не было ни ветерка, и туман висел вокруг нас недвижим. Из звуков, кроме тех, что исходили с корабля, мы не слышали ни одного. Чайки, которые следовали за нами от Ньюпорт-Ньюс, исчезли.

Радио пытались использовать снова и снова, но безрезультатно, за исключением того, что личные приемники на борту без труда улавливали эти сигналы. Ближе к вечеру второго дня офицеры штаба решили попробовать телепатию, которая в то время была в новинку и поэтому вызвала большое отторжение. Те, кто поддержал эту попытку, утверждали, что терять было нечего, а поскольку телепатия была в ведении Слима Эссингера, то за ним и послали.

Прогресс в психологии был настолько велик вплоть до начала войны 1938 года, что перед нашим отплытием некоторые из более молодых и прогрессивных людей в Военном министерстве готовились к использованию передачи мыслей. Все офицеры, как те, что остались в Вашингтоне, так и те, что были отправлены, прошли тщательную проверку. Мозг всех были настроены на ритмичность, синхронность и гармонию. В испытаниях, даже когда расстояние между настроенными умами составляло три тысячи миль, прием и отправка мыслей были успешными. Во время эксперимента и радио, и провода были под рукой для проверки точности; сейчас же – что бы ни сказал Слим, это будет только он и его собственные слова.

Он ничего не сказал. Эта попытка закончилась неудачей. Он попытался послать сообщение, но сказал, что почувствовал противодействие и не смог получить ответа.

Несколько часов спустя мы, четверо сержантов, сидели на краях своих коек, размышляя о том, где мы находимся. Мы были немного южнее Бермудских островов, когда наши двигатели остановились. Я утверждал, что ветры отнесут нас обратно на побережье Каролины. Слим доказывал, что мы будем дрейфовать на юг, когда внезапно замолчал.

– Ран, – окликнул он меня. – Отведите меня к генералу Вакше. Что-то прорывается.

В те дни, когда телепатия только осваивалась, концентрация была главным условием. Чтобы Слим мог использовать все свои способности, я сунул ему руку под мышку и направился в апартаменты генерала.

– Он очень слабый. Я пока не совсем понимаю, – сказал мне Слим, когда мы отправились в путь.

Я отдал честь и, когда генерал спросил, что я хотел ему сообщить, объяснил, что Слим получил телепатическое сообщение. Генерал Вакше обратил свое внимание на человеческий прибор, ожидая, как мне показалось, с некоторым любопытством. Через несколько минут мой друг начал говорить. Его слова были резкими и отчетливыми, но голос не принадлежал Слиму Эссингеру.

– Прикажите всем людям на борту выйти на палубу. Ничего не бойся. Никаких действий против вас или корабля не предполагается. Вы будете невредимы. Соберите всех мужчин; мое послание для всех. – Затем уже своим собственным голосом он добавил мне, – Выведи меня на мостик.