Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в.

«Лицом к лицу…»

Можно предположить, что ответ на вопрос, поставленный в предыдущем разделе, принят, с оговорками, но принят. Можно игнорировать бесконечные сетования по поводу исчезновения предмета описания, нивелирующие смыл любых разговоров о современной литературе констатации: общество демонстрирует интерес исключительно к масскульту, «попсовизация» культуры уже произошла, трагически искажена национальная литературная традиция и читательский интерес к серьезным изданиям достиг катастрофического уровня падения… Но особенного торжества эти допущения не принесут, так как не удастся обойти вызов, сформулированный С. Есениным почти сто лет назад и до сих пор не преодоленный. Помните знаменитое поэтическое признание «Лицом к лицу лица не увидать…».

Уникальность нынешней литературной ситуации заключается в том, что очередные «поминальные мотивы» звучат на фоне активизации литературного интернета, многочисленных сообщений в печатных СМИ о появлении новых лауреатов многочисленных литературных премий, об открытии огромного количества книжных ярмарок, сопровождающихся встречами с «властителями дум» и мощнейшим пиар — сопровождением событий, призванных засвидетельствовать интенсификацию, как минимум, книгоиздания.

Объяснить эти противоречия можно, если предположить, что на наших глазах происходят институциональные изменения, как минимум, движущих сил литературного процесса, пока неотрефлексированные в достаточной степени, а потому затрудняющие постижение сути сегодняшних литературных и окололитературных событий. Изменения, в первую очередь, касаются диалога автор — читатель. В советские времена читателю жилось легко — на самое важное и значительное указывали литературные критики: писателям подсказывали, о чем и как писать; читателям авторитетно указывали на тексты, которые следует читать. Особенно активно авторитетными «толстыми журналами» и иными специализированными изданиями пропагандировалась точка зрения критиков, облеченных особым доверием партийных секретарей по идеологии. Их оценки транслировались и через партийную печать, и через массовые газеты и журналы. «Чуждых» литераторов, используя, например, анонимные передовые статьи в «Литературной учебе», партия называла поименно. Мы начинали с исследования событий, спровоцированных Постановления ЦК ВКП (б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» (1946)!

В более поздние времена идеологическое руководство литературным процессом приняла на себя и с неменьшим энтузиазмом осуществляла либеральная творческая интеллигенция — носительница свежих передовых взглядов и убеждений. По свидетельству А. Битова, которому можно верить, «свободная» критика успешно использовала для «выравнивания» представлений о литературном ландшафте хорошо известные со времен партийной диктатуры методы и средства («интрига, клевета, сговор, групповщина, бойкот, подстава, провокация и т. п.»)[355].

Но сегодня, кажется, появляется возможность услышать не только идеологически ангажированные мнения. «Иные голоса» пробиваются сквозь «рыночные» заслоны литературного пиара, обеспечивающего хорошо спланированную и оплаченную издателем предпродажную подготовку нужного текста. А читателю все равно не становится легче, потому что годы диктатур разрушили представление об этико — эстетическом равновесии, необходимом для преодоления эпохи хаотического, бессистемного поиска той онтологической модели литературного развития, которая примирит романтиков и прагматиков, либералов и консерваторов. Доказательства «разрухи» обнаруживаются легко. У меня в руках все еще актуальное пособие «Современная русская литература. Для старшеклассников и поступающих в вузы» (Второе издание. Допущено Министерством образования и науки Российской Федерации. М.: Вентана — Граф, 2007. Тираж 2000 экз.). Листаем. Первые вопросы вызывает набор, перечень литературных явлений, событий, привлекших внимание авторов. Не меньше вопросов по содержанию разделов. «Новая реалистическая проза» — В. Маканин, Л. Улицкая, А. Волос, А. Слаповский? «Военная тема в современной литературе» — «Веселый солдат» В. Астафьева, «Генерал и его армия» Г. Владимова, «Крещение» О. Ермакова, «Алхан — Юрт» А. Бабченко, «Диверсант» А. Азольского. Понятно, что тут вопросов возникает еще больше! Поэзия — И. Бродский и поэтическая обойма из имен М. Айзенберга, С. Гандлевского, Т. Кибирова, Д. А. Пригова, Л. Рубинштейна. Этот раздел и вовсе вызывает недоумение. Ведь только в Петербурге прекрасно работает, например, А. Кушнер… Понятно, что всех не назовешь! Понятно, что критиковать результаты такой сложной работы легче, чем ее выполнить самому. Но взялся за гуж…

При этом преподаватель, вузовский или школьный, все равно по долгу службы, по предназначению своему должен каким — то образом пробелы в работе целых научных коллективов преодолеть — предложить описание основных литературных потоков, предъявляющее все существующее разнообразие литературных текстов и творческих индивидуальностей, игнорируя разногласия, которые не являются определяющими. Литературная критика — не помощник. Кто объяснит, почему в одних списках Е. Гришковец числится ничтожным беллетристом, в других — неосентименталистом? Почему «постреалист» М. Шишкин вместе с Астафьевым в какой — то момент может оказаться среди «элитарных» писателей? Типологий много, ярлыков много, но использовать их трудно, потому что основания, в соответствии с которыми эти многочисленные типологии создаются, а ярлыки навешиваются, почти в ста процентах случаев не прописаны. Были в прежние времена отрицательно оценочные обозначения такого рода ситуаций — «вкусовщина», «групповщина», «дедовщина».

С нашей точки зрения, в этой ситуации есть смысл возвратиться к старым аналитическим методикам, которые сегодня успешно используются в одной из наиболее актуальных отраслей гуманитарного знания — в коммуникативной стилистике, предлагающим рассматривать текст, художественный текст в том числе, как основную коммуникативную единицу, типологические характеристики которой, формируемые и возникающие в процессе текстопорождения, определяются авторской сверхзадачей.

Ради чего текст создается? Какую миссию он выполняет? Вариантов ответов на этот вопрос немного. В зависимости от ответа на него, на наш взгляд, можно выделить три основных литературных потока.

Первый, по объемам самый значительный, массовая литература — детективы (от Д. Донцовой до А. Марининой), литературный гламур (О. Робски и т. п.), «альтернативно — историческая» проза (В. Суворов и пр.), псевдодокументалистика (биографии и автобиографии «звезд», написанные литературными рабами), женские (дамские) романы в мягких розовых обложках (например, «Девушка с приветом» Н. Нестеровой), фэнтези, в частности, петербурженки Е. Хаецкой и т. п. Это литературный поток, обладающий антипушкинским пафосом, демонстрирующий превращение литературного труда в периферийное занятие, не имеющее прямого отношения к литературному творчеству, связанный с обслуживанием священной в обществе потребления досуговой сферы. Книжная продукция такого типа институционально нацелена на выполнение развлекательной функции. Если считать, что любой процесс текстопорождения зависит от автора, адресата и предмета описания, анализа, изображения, то в данном случае доминирует его зависимость от читателя, который нацелен на отдых, передышку от жизни многотрудной, на отвлечение от серьезных проблем. Именно поэтому массовый текст сюжетно и стилистически стереотипен. Вспомните, как выглядит развязка в романах Д. Донцовой? Ее героиня однажды обязательно расскажет читателю, как все случилось на самом деле. И уставшего от фабульных хитросплетений адресата это нисколько не огорчит. Автору массового текста персонажи почти безразличны. Он сосредоточен на изображении событий, интригующих событий главным образом. Текстовая материя массовых текстов описывается медиалингвистами. Можно использовать эти книги на уроке литературы? Наверное, можно. Но в свободное от серьезных занятий время (если оно вдруг обнаруживается!) и в тех контекстах, и с применением тех аналитических методик, которые блестяще продемонстрировали авторы монографии «Массовая литература сегодня» (Купина Н. А., Литовская М. А., Николина Н. А. Массовая литература сегодня. М.: Флинта — Наука, 2010. 424 с.).

Другое дело — популярная беллетристика, литературный поток, возникший между массовой и высокой литературой. О. В. Богданова и Н. В. Ковтун, на наш взгляд, напомнили об удачном терминологическом обозначении для этого явления — мидл — литература (от В. Пелевина и вездесущей Л. Улицкой и до активно использующего стратегии интернет — коммуникации Д. Глуховского).

Абсолютный властелин такого текста — автор. Его главная цель — самовыражение. К читателю такой автор достаточно требователен. Потребитель мидл — литературы — «филологически грамотный партнер»[356], который способен принять усложненную форму повествования, отреагировать на активируемые контексты. Но, надо отдать ему должное, сам автор такому высокому собеседнику вполне соответствует как «высокий профессионал письма, подчиненного собственно эстетической функции»[357]. Объект его интереса прежде всего — герой, одинокий, утративший или утрачивающий связи с окружающим его миром и людьми, не способный ответить на вопрос о смысле собственного существования. Персонаж этот легко узнаваем, знакомы его бесплодные в силу утопичности попытки разными, но известными способами установить контакт с весьма недружелюбной по отношению к нему реальностью.

Литературный поток этот сложен, формируется под значительным влиянием моды, транслируемой интернет— читателем. Под крышей этого наименования запросто можно объединить неосентименталиста Е. Гришковца, «последышей» русского литературного постмодерна В. Сорокина и В. Пелевина, «элитарного» М. Шишкина, «постреалистов» Ю. Буйду и М. Бутова.

При пиар — поддержке участники этого потока выдерживают тиражи в пять — десять тысяч. Для сравнения приведем такую цифру: общий тираж произведений М. Зощенко, например, около двух миллионов экземпляров; полуторамиллионным тиражом был издан А. И. Солженицын в начале 1990 — х, в 2010 — архимандрит Тихон (Шевкунов).

На аксиологическое содержание сочинений одного из популярных литераторов этого ряда недавно с определенной долей юношеского максимализма отреагировала прагматичная студентка — второкурсница факультета прикладных коммуникаций СПбГУ: «Кому может быть интересен этот пубертантно — недозрелый взгляд на жизнь, пошлости, которые произносятся мнимыми интеллектуалами снисходително — неторопливо!».

Третий литературный поток формируют писатели, которые удерживают своего адресата часто даже вопреки литературному промоушену — давлению реальной рыночной экономики. Это писатели — традиционалисты — «новые реалисты» (З. Прилепин, С. Шаргунов и др.), «неокритицисты» (Р. Сенчин, В. Маканин, Л. Петрушевская, А. Титов), онтологические или метафизические реалисты (А. Ким, А. Варламов, Д. Ермаков, О. Шевченко, Л. Сычева) и «внесистемные» писатели, не примыкающие ни к одному из манифестируемых направлений. Так, студенты СПбГУ много лет с удовольствием читают московского прозаика А. Уткина. Тираж трех его романов разошелся в петербургском «Доме книги» в течение нескольких месяцев. Сюда же следует отнести писателей старшего поколения (В. Распутина, Д. Гранина, М. Кураева и др.), которые продолжают удерживать своих старых поклонников и приобретают новых несмотря на то, что современная критика почти игнорирует их новые произведения, из учебников по истории литературы исключены старые. Например, в этом году самым востребованным художественным текстом на первом курсе факультета прикладных коммуникаций стала популярная в 1970 — е годы повесть Федора Абрамова «Пелагея». Наверное, социология литературы могла бы объяснить этот интерес состоянием общественной аксиологии. Невероятной популярностью пользуется роман Д. Гранина «Мой лейтенант» — возможно, одно из самых значительных произведений маститого прозаика, увенчанного многочисленными наградами и литературными премиями.