Русский святочный рассказ. Становление жанра (2-е издание)

* * *

В столовой все еще плакала Милочка. В детской Соня и семилетний Митя, перебивая друг друга, рассказывали старушке няне, какая у них была давно-давно чудная огромная елка. Они с огорчением жаловались няне, что Боженька взял их папу и что мама говорит, что елки уже больше никогда не будет. Личики их печальны.

Старушка-няня ласкает детей, гладит их головки и в утешение рассказывает о чудном Божественном Младенце, который много лет тому назад родился в пещере. Что большая звезда появилась тогда на небе и привела пастухов и волхвов в ту пещеру, где в яслях на сене почивал Спаситель мира. Долго говорит няня о чудном Младенце. Дети жмутся к старушке и, забыв о своем горе, с восторгом и любопытством слушают простой и таинственный рассказ своей няни.

А в это время в спальне на неубранной постели сидит Анна Николавна и думает свою невеселую думу. Мысли вереницей проходят в печально склоненной голове. Вспомнилась ее девичья жизнь в доме родителей, жизнь безбедная, беззаботная, годы учения, подруги по гимназии; вот и желанные шестнадцать лет — она уже была взрослая барышня. Каким ясным, заманчивым казалось ей будущее. Сердце радостно билось и рвалось навстречу этому неизвестному, но милому будущему. Семнадцати лет она страстно влюбилась и вышла замуж за молодого вдовца. Муж ее любил и баловал. Ничто, казалось бы, не должно было омрачать счастливых дней новобрачных; но, однако, у семейного очага их нередко происходили горячие вспышки, а порою и продолжительные ссоры. Анна Николаевна, безумно любившая своего мужа, не могла примириться с мыслью, что другая женщина была еще так недавно близка и дорога ее мужу. Что эта женщина оставила, как залог своей любви, годового ребенка, которого отец обожал. Этот ребенок, этот капризный, некрасивый и вечно пасмурный ребенок, Ваня, кидавший на нее исподлобья злобные взгляды и отвечавший на каждую ласку отца самой горячей порывистой лаской, казалось ей, отнимал от нее сердце ее мужа. Этот ребенок и был всегда причиной разлада в их жизни. Она возненавидела его и с трудом сдерживала в себе это неприязненное чувство. И теперь вот, сидя на кровати, вспоминая свою прошлую жизнь, она ни на секунду не задумалась над своим несправедливым, недружелюбным отношением к пасынку. Она думала только о своих детях, о грозившей им бедности. Она находила, что судьба несправедлива и к ней.

«Вот до чего я дожила, — думалось ей, — до того, что сижу одинокая, всеми забытая. Дочь Людмила еще слишком молода, слишком эгоистична для того, чтобы понять всю тоску разбитого сердца, все заботы и огорчения матери-семьянинки, оставленной на тяжелом жизненном пути без средств к жизни, без подготовки к самостоятельному труду».

И вспомнилось ей, как много лет тому назад, молодая, цветущая, окруженная богатством, нежной заботливостью мужа и толпою поклонников, она проповедовала идею равенства. Она страстно увлекалась этой идеей и тоном непоколебимого убеждения утверждала, что давно прошло то деспотическое время, когда жена зависела от мужа, что теперь жена — такой же равноправный член семьи, как и муж, и что даже жена и мать — гораздо больше значит в семье, чем муж…

Вспомнила Анна Николаевна свое молодое самомнение и горько улыбнулась.

— Да, — прошептала она, — равноправность моя осталась, а все остальное — в могиле!

Анна Николаевна, несмотря на свои тридцать пять лет и красивую еще наружность, со смертью мужа стала считать себя старухой. Всецело отдавшись воспитанию детей и оберегая их, насколько возможно, от нужды и лишений, она почти забывала себя. Только тоска по любимом муже да вечный страх за будущее детей мучили ее постоянно. Чувство одиночества и беспомощности росло в ней с каждым днем все сильней и сильней. И сегодня, вот, это тоскливое чувство не дает ей покоя. Она вспомнила прежние рождественские праздники, роскошный ужин, толпу нарядных веселых гостей, и сердце ее тихонько сжалось. Она тяжело вздохнула и, смахнув слезинку, медленно поднялась с кровати.

Пора было накрывать на стол. Уже смеркалось. На потемневшем небосклоне кое-где показались звезды, проливавшие мягкий серебристый свет на погружавшуюся во мрак землю.