Моя дурацкая гордость

Глава 4

Наш план заключался в том, чтобы посеять хаос по всей усадьбе. Запутать студентов и взбесить преподавателей. Давно мы не творили чего-то такого грандиозного, а злость на Елизарову и на проницательного Псаря только подстегивала.

— Эликсир у тебя? — Гордей повернулся ко мне, и ничего не оставалось, как через силу посмотреть ему в глаза.

— У меня, — я замешкался на пару секунд с ответом, но все же решил не делать из мухи слона. — На.

Закупоренный пузырек перекочевал в карман Псаря.

— Удачи, — пожелал я и протянул ему Скрыт-медальон.

— Не забудь перевести часы, — подмигнул Гордей и, сунув медальон за пазуху, предупредил: — Так, я пошел, до Туннеля отсюда ровно минута ходу, так что начинаем через шестьдесят секунд. Не забудь, мы должны сделать это одновременно.

В Туннеле, который мы с Псарем нашли еще на первом курсе, время шло в обратную сторону. Однажды мы прятались там от Уфимцева, когда шатались после отбоя, и Гордей от нечего делать нарезал круги по Туннелю, сколько хватало места. А я тем временем следил через замочную скважину, что творится снаружи. Увидел, как Уфимцев притормозил у поворота и попятился, быстрее и быстрее, темнота начала рассеиваться, в окно заглянуло солнце, несмотря на поздний час, зашумели голоса, задом наперед зашагали студенты. Я чуть не обосрался. Думал, глюки. Велел Псарю притормозить — и солнце остановилось вместе с ним, народ опомнился и пошел как надо, звуки из неясной какофонии превратились в привычный гул голосов.

Мы сообразили, что к чему, не сразу, но, покопавшись в книгах, выяснили, что это место описывали, по крайней мере, несколько раз разные авторы, начиная с семнадцатого века. Выходит, нам не показалось. Туннель правда обращал время вспять.

А я — собирался поступить так же, но понарошку.

— Иди уже, — я пихнул Гордея и, выждав ровно минуту, забормотал под нос формулы, за которые Селиверстов, описавшись от восторга, дал бы высший балл да пятьдесят очков награды.

В тот же миг стрелки всех часов, что были в усадьбе, быстро поползли вперед.

Когда я закончил, услышал за спиной шаги. Обделаться можно. Я вздрогнул и, черт побери, растерялся, увидев запыхавшегося Псаря.

— Ну, как прошло? — я порывисто обнял его и хлопнул по спине.

— Блестяще! Пока мы с тобой жрали — на глазах у всех преподов, разумеется, — я спокойно расхаживал вдоль их стола! — Гордей захлебывался от восторга. — Клянусь яйцами, Эмиссар, у нас стопроцентное алиби. Елизарова наверняка запомнила, что ты весь ужин ее донимал, а потом мы свалили, все трое, нигде не задерживаясь.

— Отлично, — я вздохнул полной грудью. — Теперь ждем новостей от Прогноза и переходим к главному.

— Ты часы перевел?

— А то. Через два часа подъем, — я радостно хлопнул Псаря по спине, с удовольствием помассировал себе шею и развернул Поводырь. — Прогноз возвращается.

— Хм, а народ не заподозрит неладное, когда увидит, что за окном темень? Этого мы не учли.

— Почему не учли? Я думал об этом. На дворе почти ноябрь, погода отвратная, в шесть утра еще кромешная тьма. Да и вряд ли кто-то спросонья допрет, что дело нечисто. Привет, Прогноз, доложи обстановку.

— Проверил всех, все крепко спят, — радостно сообщил Леха.

— Хорошо проверил?

— Ну, я стучал в дверь Разумовской, щекотал Селиверстову пятки, Тропинина и так храпела на всю усадьбу, а Залесский во сне пожелал кому-то спокойной ночи и повернулся на другой бок.

Мы с Гордеем переглянулись.

— Ну, пошли тогда, — Псарь вернул мне Скрыт-медальон.

— Отлично сработано, парни, — похвалил я и помахал стопкой исписанных листов.

Через три часа из спален начали выползать заспанные студенты. Кое-как передвигая ноги, они как зомби брели в Главный зал.

— Я совершенно не вы… вы… выспалась, — подавляя зевок, призналась Злата.

— Я тоже, — Елизарова потерла виски, — такое ощущение, что только легла — и уже вставать нужно.

— Чем это ты занималась всю ночь, Елизарова? — не удержался я.

— Не тем, о чем ты думаешь, — кисло отозвалась она и зевнула.

Псарь многозначительно хмыкнул, я сделал вид, что не слышал, памятуя о недавнем разговоре.

— Займись этим со мной, Елизарова, — просто сказал я без всяких намеков. Гордей был прав, хватит прикидываться тугодумом.

Елизарова покрутила пальцем у виска и вернулась к «Чародейскому Вестнику».

Я еще минуту, не отрываясь, ел ее глазами, а после поднялся с места. Пора начинать представление, раз Елизарова такая неразговорчивая.

— Кхм, прошу минуточку внимания, — громко прокричал я. — Госпожа Разумовская просила меня кое-что передать старостам! Подойдите сюда, господа, дамы…

Гордей важно кивал и подавал страницы, украшенные официальными печатями. Печати были нагло украдены из стола декана.

— По причине отсутствия некоторых преподавателей, в сегодняшнем расписании произошли серьезные изменения, просьба довести до сведения обучающихся…

— Что ты несешь, Исаев? — вскинулась Елизарова, покраснев от ярости, и мне до усрачки захотелось трахнуть ее прямо здесь, на столе. — Какие изменения? Куда делись преподаватели?

— Если ты внимательно читаешь эту газетку, — я кивком указал на «Вестник», — то заметила, что ситуация в магическом мире быстро выходит из-под контроля. Преподавателей вызвали на Магический Совет, чтобы проинструктировать насчет дополнительной защиты Виридара, — я говорил уверенно, и мне верили.

— Почему Разумовская передала информацию через тебя? Почему не через старост? — Елизарова зрила в корень, но у меня уже был готов ответ:

— Потому что старосты ночью дрыхнут. А я, когда пришло письмо из Совета, как раз объяснялся, почему шатался по Виридару после отбоя.

— Да ладно тебе, Ева, всем известно, что Исаев любимый ученик, — Челси выхватила у меня листок и проверила на свет, будто искала водяные знаки. — Подпись Разумовской, — почти разочарованно заключила она.

Елизарова отвернулась.

— Новое расписание! — я взмахнул палочкой. — Налетай!

Толпа загудела. Преподы за своим столом сонно жевали. Получив от Разумовской записки, они не волновались. Они вообще с трудом соображали после двух часов сна.

— Какая неожиданность, — саркастично заметила Елизарова, — у нас сегодня только две пары: греческий и полеты на пегасах. И оба предмета Исаев и Чернорецкий не посещают. А у остальных — по четыре да по пять. Ты за дураков нас держишь, Исаев?

— Ну, хочешь, за задницу подержу, Елизарова, — серьезно ответил я, раздавая листки с расписанием.

Разогнав всех по кабинетам, я запихал бумажный хлам в сумку и, подмигнув Псарю и Прогнозу, отправился к второкурсникам, в кабинет истории чародейства, чтобы сообщить, что Квалификация переносится с июня на март. Обоссались все, включая профессора Литковскую.

Четыре часа лишнего времени предоставили нам колоссальные возможности. Играя со стрелками, Гордей заставлял колокол звонить когда ему вздумается, доводя преподавателей до истерики, а студентов — до икоты. К слову, расписание было специально составлено как попало, чтобы на один и тот же семинар ломилось сразу по три курса. При помощи домовят я перемещался с этажа на этаж, запирал двери кабинетов, а Псарь с Прогнозом, перемещаясь следом, ломились в них и слезно просили впустить внутрь.

К концу дня Виридар вспотел. По моим расчетам, деканы должны были проснуться аккурат к праздничному пиру, и исход финальной части представления — с разоблачением обмана и поиском изобретательных отморозков — оставался на их совести.

— Зачем вы это сделали, Исаев?

Я сунулся в кабинет латыни и обнаружил там Елизарову, которая легкими движениями палочки задвигала стулья. Дверь захлопнулась от сквозняка.

— Осенний Круг, — я пожал плечами. Как будто на каждый Осенний Круг обязана случаться какая-нибудь дичь.

— Верни все как было! — потребовала Елизарова, сверкнув глазами. — Вы же… вы же украли четыре часа времени! Или около того.

— О, ты все поняла. Без проблем, Елизарова, верну.

— Поняла. Я не дура, рассвет в полдень даже для декабря — перебор.

— Догадливая, — я прищелкнул языком и опустил сумку с ненужным шлаком типа липового расписания на пол. — Ты еще утром поняла, верно?

— Да. За это время можно было… боже, да за это время можно было успеть кучу всего.

Я подтянул штаны, шагнул вперед и обхватил ее за талию, прижавшись к боку. Вспомнив, что я, на самом деле, наглый придурок, прошептал на ухо:

— Может быть, я все это затеял, чтобы у нас было четыре лишних часа, а, Елизарова?

— Вранье.

— Ага. — Я тяжело вздохнул. — Давай уже… займемся сексом, Елизарова.

— Верни все на свои места, Исаев.

Я еще раз тяжко выдохнул:

— Гляди на часы, Елизарова, — и грубо обхватил ее запястье, на котором мелькнули часики.

Я бормотал контрзаклятия, за мастерское исполнение которых Селиверстов дал бы мне сотню баллов, и стрелки быстро бежали в обратную сторону, пока не замерли на семерке и двенадцати.

— Все. Можешь идти, пожрать еще раз, — нагрубил я, чувствуя себя конченным неудачником. Лузером, Псарь тысячу раз прав. Никогда в жизни я так не лажал.

Елизарова не двинулась с места. Я тоже.

— Не хочу жрать, — наконец сказала Елизарова. — Нажралась сегодня на неделю вперед.

Ну да, обед, благодаря Псарю и взбесившемуся колоколу, подали дважды.

— А чего хочешь?

Елизарова не двигалась и молчала, изучая латинский алфавит на стенке.

Я развернул ее лицом к себе. Елизарова не сопротивлялась и теперь изучала меня вместо алфавита. Как будто ей было все равно, что именно изучать.

Я, чтобы не чувствовать себя учебником, наклонился и поцеловал ее в губы. Как можно глубже. Елизарова дышала ртом. И у нее была горячая грудь. Это все, что я мог сказать в тот момент.

Я отпустил ее. Елизарова переступила с ноги на ногу и потерла глаз. Больше ничего.

Я молчал. Хотелось дебильно поржать. Необъяснимо.

— Что, прямо здесь? — без всякого выражения спросила Елизарова, но голос ее едва заметно дрогнул. Она не отодвинулась, но смотреть вниз избегала. Глядела прямо перед собой.

— А где еще? — быстро проговорил я, сообразив, к чему дело идет. — Где еще в этой усадьбе можно потрахаться? Можно, конечно, пойти в спальню, если тебя парни не смущают, — я взялся за ремень и вытащил «язык» из петли.

Елизарова не думала сбегать.

— Представляю, что сейчас творится в коридорах, — задумчиво и безотчетно проговорил я, стянув галстук, не развязывая. — Псарь меня пришибет.

— За что? — она следила за моими руками.

— По задумке мы должны были сделать откат ровно в полночь. Но сейчас только семь вечера. Не одиннадцать. Уйма времени. Елизарова. — Я тыкал пальцем в пуговицы на ее блузке. В голове дохлыми рыбинами болтались какие-то мысли. Что надо закрыть дверь. Выудить из кармана презерватив. Что, может, Елизарова стремается. Наверное, стремается.

Я присел на парту. Какое-то время мы с Елизаровой тупили. Потом она сняла галстук и огляделась. Кругом стояли парты. Я на секунду прикрыл глаза и снова подумал, что выгляжу лузером. Так тормозят только девственники.