Моя дурацкая гордость

Глава 3

— Смотрелся ты, конечно, по-идиотски, — сообщил Псарь, когда мы поднимались в Главный зал. — Под юбку лез, нес лабуду, а потом хватанул Елизарову за сиськи и огреб по роже. Затем я влил в тебя антидот, и ты угомонился. Ветроградов чуть шею не свернул.

— А что именно я нес?

— Да кто тебя разберет, ты нес ей на ухо, по секрету, — поддел Гордей и нагреб себе жареной картошки.

За ужином Елизарова жрала яблоко. Громко чавкая. Я подумал, что так же громко чавкает вагина, когда туда засовываешь член. Или, наоборот, вытаскиваешь. Стремный звук, короче.

— Елизарова, жри с закрытым ртом.

Она привычно приподняла свои брови (кстати, почему они не рыжие?) и продолжала жевать, ничего не ответив. А я задумался над вопросом, который собирался непременно задать вслух, когда мы с Елизаровой останемся наедине. Где-нибудь посреди трансформагии, например.

— Елизарова, а ты там тоже рыжая? — я указал взглядом на ее живот, пока Разумовская разгоняла всех по местам и раздавала полудохлых мышей.

Елизарова развернулась на стуле и, закатив глаза, выдала:

— Никогда не поверю, что вы с дружками еще не пробрались в женские душевые и не изучили нас досконально, Исаев. Каждый раз как в рентген-кабинете моюсь, честное слово.

— В каком-каком кабинете? — не понял я.

— Это стоит понимать как «да, Елизарова, ты права»?

— Не-е-е-ет! С чего ты вообще это взяла? И ты разве не в апартаментах старост моешься?

— Нет, не люблю пафос, — Елизарова помотала башкой и схватила со стола мышь, намереваясь выпустить ей кишки. Такая она была злая.

Выяснилось, что Елизарова судила по себе.

Душ после тренировки превращал приятное покалывание в мышцах в не менее приятную теплую тяжесть. Я включил воду посильнее, чтобы звук падающей воды заглушил голос Псаря и смех Прогноза, и приготовился погонять лысого, расслабиться. Перебрал в голове образы девчонок с хорошими сиськами и остановился на рыжей Оливии. Тяжелый член лег в ладонь, я спиной прислонился к стенке кабинки и занялся делом. В ушах шумело, шумела вода, шумели парни где-то далеко, я закрыл глаза. Кончая, услышал сдавленный смешок, потом звук, как будто кто-то блюет, а следом громкий хохот. От неожиданности ударился затылком и резко раскрыл глаза, забыв про хлесткие потоки воды.

— Гляди-ка, кто у нас здесь, — послышался голос Гордея. — Эмиссар, к нам гости.

Воздух зарябил, и спустя секунду я различил две неясные фигуры — помимо голожопого Гордея. Я уставился на покрасневших Елизарову и Чумакову.

— И кто из нас подсматривает, а, Елизарова?

— Подсматриваешь ты, а мы — интересуемся, — захихикала Челси, за что получила тычок от Елизаровой.

— Глаза выпадут.

— Развлекаешься, Исаев?

Я как никогда остро ощущал, что я голый. Никогда не стеснялся и не стыдился своего тела, но обмякший член и мерзкая загноившаяся ссадина на бедре меня явно не красили.

— Развлекаюсь, — я скривился. — Хочу тебя. Трахнуть тебя хочу, поняла, Елизарова?

— Она тебя тоже хочет, — икнула от смеха Чумакова, а Елизарова резко ее осадила:

— Заткнись, Челси.

Я удивился такой реакции, не нашел, что спросить, и в качестве компромисса помассировал шею. Елизарова заржала, прикрыв ладонью рот.

— Ну что еще? — снисходительно буркнул я.

— Вспомнила твое лицо, когда ты… это самое.

— Я на твое лицо погляжу, — передразнил я, — когда ты «это самое».

— Не обижайся, Исаев. Чернорецкий вон вообще чуть не обделался, когда нас застукал… — взгляд Елизаровой как бы невзначай скользнул по моим мокрым яйцам.

— Ну что, Елизарова, показывай сиськи теперь, ты обещала.

— Не помню такого, — нагло соврала она и взвизгнула. Я направил на девчонок струю воды и окатил с ног до головы. Платья прилипли к телам, с волос капало, Елизарова метнулась в сторону, но угодила прямо ко мне в руки.

— Зато я помню, — прошипел я и, воспользовавшись ее замешательством, засосал.

Промокшие насквозь, мы пару секунд боролись, пока Елизарова не оцарапала меня и ужом не выскользнула из захвата.

— Так что, Челси, хочет меня Елизарова? — я громко фыркнул.

— Она так сказала. — Чумакова, зажатая между голозадыми Псарем и Хьюстоном, довольно улыбалась и выжимала край юбки — так, чтобы мелькали трусы.

Елизарова посмотрела на меня с вызовом. Развернулась и ушла, одна, без подружки.

***

Я выловил Чумакову на следующий день после чарологии. Селиверстов со звонком велел на следующий семинар притащить громадное сочинение о чарах Долгорукого и разрешил сваливать. Я ухватил Челси за локоть, буркнул что-то типа «не отвлекаю?» и потащил прочь от Елизаровой, Масловой, Марковой и жвачки, которую все трое усиленно жевали.

— Ну? — я хмуро взглянул на нее и решил уточнить вопрос: — Выкладывай.

— Выкладывать? — Челси открыла рот, за ярко накрашенными губами мелькнули мелкие зубы.

— Выкладывай про Елизарову.

Чумакова откашлялась.

— Ева родилась двадцать второго января в Первоуральске…

— Опустим шлак. Выкладывай про то, что Елизарова меня хочет.

— Ну, ты сам все сказал. Мне добавить нечего, — Челси передернула плечами и надулась.

— Напоминаю, Чумакова. Вчера вы с Елизаровой притащили свои задницы в мужской душ, хотя вашим задницам положено находиться в женском. Потом Псарь взял вас за эти самые задницы, затем мы потупили, еще и еще — ты все это время держала Хьюстона за член, — а затем сказала, что Елизарова меня хочет. Было дело?

— Ну, было.

— Елизарова слилась, ты осталась держать Хьюстона за член. Члену понравилось, если тебе интересно.

Челси самодовольно хмыкнула, как будто я заявил, что она делает лучшие в Виридаре минеты.

— Ну и?

— Соколова не было на парах, — Чумакова сделала вид, что не догоняет, чего от нее хотят.

— Думаешь, из-за того, что перепихнулся с тобой и продрых весь день? Не обольщайся, у него мать заболела.

— Слушай, Исаев, почему ты такой отмороженный, а? — закатила глаза Чумакова. — Пропусти.

Я посчитал вопрос риторическим. Челси потопталась на месте и пошла прочь. Сиськи у нее были что надо, даже лучше, чем у Елизаровой.

Я хмыкнул, порылся в сумке и достал Скрыт-медальон. К гадалке не ходи, даже дебилу было ясно: шансы по-хорошему вытянуть что-либо из Челси стремились к нулю, а медальон еще ни разу не подводил. Он достался мне от деда и помогал становиться невидимым.

След Чумаковой привел меня в девчачий туалет. Я вообще в последнее время околачивался в дерьмовых местах.

Милена сидела на толчке, не закрыв дверцу кабинки — кроме их компании тут никого не наблюдалось. Злата красила ресницы, напевая под нос мелодию, от которой меня одолело желание присесть рядом с Миленой и обделаться. Елизарова запросто задрала юбку и подтягивала колготки. У меня встал.

— Что Исаеву было нужно? — полюбопытствовала Милена с толчка.

— Спрашивал про домашнее задание.

— Чего-о?

— Ну и не задавай тогда тупых вопросов, — отрезала Челси, — если не хочешь получать на них тупые ответы. Я вчера, кажется, сболтнула лишнего, — она виновато покосилась на Елизарову, сбавив тон.

— Да кто тебе поверит, — равнодушно отмахнулась та и задумчиво почесала ягодицу. — У Исаева навоз вместо мозгов.

— Он этим навозом заработал девять «Великолепно» на Квалификации, не забывай, — резонно возразила та.

Я почувствовал, как губы растянулись в улыбке.

— Но вы хоть разглядели что хотели? — Злата превратила себя из нормальной девчонки в жуткое страшилище и запихала косметику в сумку.

— Ну? — требовательно спросила Челси у Елизаровой. — Поглядела?

— Угу, — Елизарова ковыряла пальцем дырку в колготках и даже не думала их штопать — чарами или так.

— Стало быть, не соврал Корсаков?

У меня прям упал. Ну не стоит у меня на Корсакова.

— Не говори мне о Диме, — Елизарова раздраженно откинула с лица волосы, — он меня бесит. Каждый раз спрашивал, можно ли меня поцеловать. Выдать ему абонемент на десять поцелуев я как-то не догадалась.

— Ты зажралась, Ева, — хихикнула Милена и дернула за шнур, спускавшийся от бачка. Шум воды заглушил ответ Елизаровой, но конец фразы я уловил:

— …а я привычно отвечала: «Ну разумеется, дорогой», — Елизарова скорчила физиономию, как у больного голубиной ветрянкой — страдальческую и перекошенную, — и это приелось на пятый день, на десятый стало подташнивать, к концу второй недели я просто перестала его целовать.

— …и он отвалился как клоп, — цокнула Злата и щелчком отбросила в урну белый комок, похожий на поседевшую мышь с веревкой из жопы.

— И Корсаков тебе не предлагал? Ну, того самого.

— Предлагал, — пожала плечами Елизарова, заворачивая рукава рубашки. — Но сам не знал, как, когда и где. Больше мямлил.

— А тебе как надо?

— Чтобы все было просто. Однозначно. Чтобы он твердо знал, чего хочет. Не знаю, как объяснить, — она распустила косы и устало запустила руку в волосы, выгнулась в спине, глядя на тусклый свет мутноватого окна. Я вытянул шею и с трудом сглотнул.

— Кто — он? — поддела Челси.

Елизарова наморщила нос и перекривила выражение ее лица — ни дать, ни взять мартышкино.

— Парень.

— Одним словом, ты хочешь потрахаться, но думать и решать что-либо не хочешь?

Елизарова накручивала на палец рыжую прядь, жевала язык, а потом медленно произнесла:

— Попробовать… сестрица летом так стонала за стенкой, когда этот ее колобок оставался ночевать, хотя она вообще-то зажатая… Может, специально, меня позлить? А тебе никогда не хотелось?

— Я бы не стала с этим торопиться, — Злата хлопнула ресницами. Ресницы слиплись.

— Ну и дура, — Чумакова выпятила губы и потянулась. — А Ева права. Если в трусах становится липко, значит, пришел твой час, — трагически возвестила она, словно объявляя о начале эпидемии чумы.

— Вы за этим в душ поперлись, что ли, ты так и не сказала, а, Ева? При чем тут Корсаков? — Милена вытряхнула содержимое сумки на подоконник, чтобы заново скидать весь этот хлам обратно, только в другом порядке.

— Да нет, конечно, не за этим. Хотя Челси совмещала приятное с полезным, — Елизарова отсалютовала Чумаковой, та послала в ответ воздушный поцелуй. — Дело не в Диме. Вернее, и в нем тоже. Короче, он выяснил, что Исаев с дружками балуются экспериментами с порт-артефактами.

Я прикусил губу и ругнулся про себя. Откуда этот мудак узнал?..

Порт-артефакты использовались для мгновенного перемещения из точки А в точку Б. Чаще всего их создавали в виде ювелирных украшений.

— Чего-о? В усадьбе они не работают, дорогая.

— Да ты что? — всплеснула руками Елизарова. — Ты мне прямо глаза раскрыла. Дима начал замечать, что Исаев слишком быстро перемещается по усадьбе. Ну, был, к примеру, только что в Главном зале, а через минуту у кабинета трансформагии — это в другом конце усадьбы, если ты помнишь, — кто-то делает из первокурсников табуретки, потому что «сесть негде». А потом этот кто-то врет в глаза Разумовской, что он в то время, когда произошло недоразумение, пил компот за обедом. И десятки студентов это подтверждают. А еще этот кто-то владеет трансформагией едва ли не лучше самой Разумовской, — ядовито закончила Елизарова.