Моя дурацкая гордость

— Скажи, что нас нет дома, — сострил Гордей, но журнальчик припрятал.

— Так, здесь Исаев и Чернорецкий, — донеслось из коридора, — бесполезно заходить.

Я навострил уши. Бесполезно — это потому что боятся или потому что доверяют-уважают? В любом случае, козырно.

За окном стемнело, и поезд наконец-то прикатился к Виридарским Высотам. Приехали, слава Страннику, не заблудились. Псарь, изображая клоуна, по традиции поклонился деревне, составу и лесничему Савчуку. Хотел поклониться еще и старостам, но нашел только Хьюстона. Ромчику он уже кланялся на вокзале, на что тот ответил замучено-презрительным взглядом.

Словом, Елизарову в поезде мы так и не встретили. Я о ней так и так не думал. Даже не вспомнил, что с нами такая учится.

Выгружались, как обычно, распихивая народ локтями и штурмуя кареты. Перваки толкалась рядом, мешая пройти, зато можно было безнаказанно полапать какую-нибудь однокурсницу. Однако однокурсницы с каждым годом сопротивлялись все меньше, и ощущения от торопливых объятий теряли остроту.

Я коротко прижался к Милене со спины, поздоровавшись для начала, и пристроил ладонь на бедро, а она, вместо того чтобы оттяпать мне полруки, неохотно отодвинулась и назвала козлом. Добавила, что я стал шире в плечах. Обидно. И теперь я — большой козел. В смысле, широкоплечий.

— Удачно просрала каникулы? — спросил я скорее для проформы.

— Слушай, если тебе нужна Ева, так и спроси, не обязательно сначала интересоваться моим самочувствием и состоянием здоровья моей любимой бабушки, — прошипела Милена, — и только потом, якобы невзначай, переходить к сути дела! Не знаю, где Ева, была с Челси, сейчас болтается где-то. Может, с Пашковым.

Это заговор, организованный самой Елизаровой, как пить дать.

— Да сдалась вам эта Елизарова, — спокойно сказал я, повысив голос, чтобы перекричать волнующуюся толпу. — Скажу больше: сейчас твоя бабушка интересует меня гораздо больше, чем Елизарова.

— Да у меня и бабушки-то нет, — буркнула Милена и, подталкиваемая со всех сторон, налетела на меня. — Аккуратнее, — сказала она то ли мне, то ли себе.

Мы втиснулись в Главный зал и повалились прямо за столы.

Пашков несся к жратве, возглавляя свой факультет, как и положено старосте. Я молился, чтобы ректор Цареградский оказался кратким и не оттягивал желанный момент встречи еды с желудками студентов.

Елизарова на праздничном фуршете так и не появилась. Подружки сидели и жевали, а Елизарова шлялась где-то, может, по важному поручению Разумовской или что-то типа того. И все как обычно: Злата чесала ногу, Милена красила губы, Челси достала зеркальце и тупо смотрела в него, не предпринимая ровным счетом ничего. Похоже, считала, что безупречна, и макияж бессилен перед природной красотой.

— Челси, — шикнул я и на полном серьезе спросил: — Ждешь, пока заговорит? И расскажет, кто на свете всех милее, — вдвоем с Гордеем мы сдавленно заржали, на что Чумакова ответила кислой миной и вилкой, зажатой между указательным и средним пальцами. Эдакий стальной фак.

Елизарова нашлась, когда всех отпустили по общагам. Сидела на подоконнике, обхватив ногами Корсакова, старосту третьего курса, и сосалась с ним. Не будь они одеты, я заподозрил бы секс. Даже ужин пропустили, так не терпелось пообжиматься.

— О, а чего это вы не в постели? — громко поинтересовался я и тут же понял, как двусмысленно и как тупо прозвучал вопрос.

— Здесь удобнее, — Елизарова тоже это поняла. Она вытерла губы тыльной стороной ладони и спрыгнула на пол. Корсаков, перемазанный помадой, лишь ухмыльнулся и поправил новенькую повязку. Крепкого телосложения, но не полный, он выглядел старше своих лет. — А вот вы почему не в постелях?

Я расправил плечи. Елизарова заплела волосы в две косы, отпустила челку и

облизала губы

накрасила губы красной помадой.

Она стала слишком яркой, от нее болели глаза.

Елизарова склонила голову набок. Я подошел ближе, оставив Псаря, Хьюстона и Прогноза позади.

— Тебя блюдем, — я нарочито уставившись в вырез ее блузки. Галстука на Елизаровой не было. — Ты уже показала ему трусы? — я кивнул на Корсакова.

— Что ж я, девичьих трусов не видел? — уверенно отбил тот. — Ты, наверное, не знаешь, Исаев, у нас с этим гораздо проще. У меня две сестры, чтоб ты знал.

— Ты трахаешься со своими сестрами? — я, выпятив нижнюю губу, посмотрел на него сверху вниз. Елизарова фыркнула.

— Да нет, это магистры трахаются со своими двоюродными сестрами и троюродными тетушками. А в мире инквизов отношения проще. Тебе… не понять. Ты другой. Правда, Ева?

Кто бы мог подумать, что принадлежность к инквизскому миру можно выставить в таком выгодном свете.

— Да, — кивнула Елизарова, помусолив кончик косы, — Исаев подрастет и превратится в отца благородного семейства.

— Не будь дебилом, Корсаков, Марк не собирается трахаться с тетушками, — перебил Псарь, скорее всего, примеривший ситуацию на себя. Его родичи были одержимы идеей сохранения чистой чародейской крови.

— А с кем же?

Я помолчал, как будто серьезно задумался, поправил на плече сумку и решил быть честным.

— С Елизаровой. — Я притянул ее к себе за поясницу и попытался поцеловать. Пусть Корсаков позеленеет от злости.

Я наперед знал, что ничего у меня не выйдет, да и не настаивал особо: когда Елизарова вывернулась из моих некрепких объятий и обозвала ошибкой природы, я легко сдался и, глядя на Корсакова, пока она не видела, показал ему фак. Тот сжал зубы и кулаки.

— Закатай губу, Исаев.

— Да ты тоже на многое не рассчитывай. — Под ложечкой сосало, это ощущение возникало всякий раз, когда необходимо было доказать свое превосходство над соперником. — Елизарова целка, сиськи свои бережет пуще глаза…

Вопреки ожиданиям, Елизарова и Корсаков растянулись в одинаковых усмешках. Я обрадовался, что сумел задеть за живое.

— Ну гляди, — хвастливо пригласил Корсаков. На лице Елизаровой мелькнуло непонимание, но в следующую секунду она позволила ему накрыть одну из своих грудей ладонью. Корсаков совсем охренел и, нашарив руку Елизаровой, плюхнул ее на свою задницу.

— Тебе пора, Исаев, — твердо приказал Корсаков, оторвавшись от Елизаровой и прищурившись. Я полез в карман за палочкой. Они бесили меня, оба: и Елизарова с дурацкой прической, и тем более Корсаков, не дрогнувший перед четырьмя потенциальными противниками. — Мы вас не трогали, а вы, между прочим, шатаетесь по усадьбе после отбоя.

— Соси, — я сплюнул, не сдвинувшись с места.

— Минус десять баллов рейтинга с Рубербосха.

— Ой, как страшно, мамочки, — я заржал и спрятался за Гордея, — как же я теперь без десяти баллов…

Псарь тоже заржал и жестом попросил идти в задницу. Раз Корсаков с первого раза не понимает.

— Не будь мудаком, Исаев, — равнодушно бросила Елизарова. — Иди в кровать и друзей прихвати.

— Я лучше тебя прихвачу, — нагло заявил я. — Что, уже дала Корсакову? Так, может, и мне обломится разок?

— Слышишь, ты, урод недоделанный… — начал Корсаков, но Елизарова дернула его за рукав и заставила остаться на месте.

Она подошла так близко, что почти наступила на носки моих ботинок, подняла на меня глаза и вкрадчиво произнесла:

— Не хочешь взять слова обратно?

Я молча изучал ее губы и ждал, что вот-вот изо рта Елизаровой выползут черви, подаренные Корсаковым. Я молча оглядел ее шею. Как будто от шеи вообще чего-то можно было ожидать. Я только что заявил, что хочу трахаться с ней, а не со своими чистокровными двоюродными сестрами. Я не испытывал волнения.

— Хочу, — холодно согласился я. — Прости, погорячился. Поцелуешь меня в знак примирения? — я задирался скорее по привычке, и выглядела бравада жалко, к гадалке не ходи.

— Иди спать, Исаев.

И, забрав Корсакова, Елизарова ушла. Наверное, даст ему этой ночью. Назло мне.

— Неплохая попытка, — сочувственно вздохнул Гордей, хлопнув меня по плечу.

В спальне я бросил скомканную рубашку на стул и забрался в кровать, не снимая штанов. Глаза болели. Я снял часы и швырнул их на тумбочку.

Елизарова бесила. Желание полапать ее за жопу было настолько сильным, что я, лежа на спине, засунул руки под себя. Сон не шел. В полудреме мне чудилось, что я стираю с лица следы красной помады.