Стеклянная Крепость

— Что ж, я понимаю это, — начал Мартоус, — но...

— Я бы уже перебросил его через перила, парень, — сказал Карус. — Клянусь Богоматерью! Для королевства хорошо, что ты правишь вместо меня.

Гаррик заглянул в большой топаз. В его желтых глубинах виднелись мутные пятна. Камню придали форму и отполировали вместо того, чтобы огранить, и даже тогда он был неправильной формы — он имел форму яйца, но маленький конец был слишком тупым.

Однако это был огромный драгоценный камень; и было еще что-то, чего Гаррик не мог до конца понять. Тени в его глубине, казалось, двигались, хотя, возможно, это была иллюзия, вызванная боковым покачиванием судна. Работали только несколько пар весел на самой верхней палубе, так что кораблю не хватало хода, чтобы сделать его длинный корпус полностью устойчивым.

Лайана коснулась запястья Гаррика. Он моргнул, как бы просыпаясь; глаза тех, кто был поблизости, наблюдали за ним с беспокойством. Должно быть, он был погружен в раздумья…

— Мне очень жаль, — сказал он вслух. — Как я уже сказал, это было долгое путешествие. Лорд Мартоус, хотя я не могу поклясться, каким будет мое решение, пока не проконсультируюсь со своим советом, я могу сказать вам, что я намеревался присвоить звание маркиза в Королевстве Островов правителю Фест-Атары, которым, конечно, мы считали Лорда Черворана.

— Короля Черворана, — быстро запротестовал Мартоус.

— Король — это титул, зарезервированный за Валенсом III и его преемниками на посту правителей Островов, милорд, — ответил Гаррик. Он не слишком повышал голос, но по его тону было ясно, что он имеет в виду. — Это не тот вопрос, по которому мы с королем Валенсом пойдем на компромисс.

— Ну, конечно, вы можете делать все, что вам заблагорассудится, раз у вас есть власть, — с несчастным видом сказал Мартоус палубной доске, которую терла его позолоченная туфля. Тихим голосом он добавил: — Но это несправедливо.

Гаррик открыл рот, чтобы что-то возразить. Призрак с мрачным лицом в его сознании ударил бы придворного наотмашь за его самонадеянность или, возможно, сделал бы что-нибудь более жестокое и окончательное. Возможно, именно это осознание позволило Гаррику взять себя в руки и рассмеяться вместо того, чтобы зарычать.

— Лорд Мартоус, — мягко произнес он. — Королевство находится под угрозой со стороны сил зла. Люди, все те, кто живет на множестве больших и малых островов в пределах королевства, находятся под угрозой. Мы и те, кем мы правим, не выживем, если не объединимся против этого зла. Я надеюсь, что через несколько лет, или даже раньше вы сможете увидеть, что Фест-Атаре будет лучше как полноправной части королевства, чем было бы, если бы она оставалась независимой; но независимо от этого...

Гаррик сделал широкий жест правой рукой, обводя ею длинную шеренгу военных кораблей по правому борту. Еще столько же судов было выстроено по левому борту.

— Я очень рад, что вы понимаете, что у королевства есть власть навязывать свою волю. Потому что мы это делаем ради народа Островов, и мы используем эту силу.

— Мы здесь не дураки, — тихо сказал Мартоус, доказывая, что он, в конце концов, не был дураком. — Мы отдаем себя на вашу милость. Но...

Его тон стал немного бодрее, почти восторженным.

— Я очень надеюсь, что вы сочтете нужным пригласить наследного Принца Протаса на публичную церемонию. Это будет самое грандиозное событие, произошедшее здесь со времен падения Старого Королевства!

Гаррик рассмеялся, чувствуя, как призрак в его сознании смеется вместе с ним. — Я надеюсь, мы сможем прийти к соглашению, милорд, — сказал он, взглянув на принца и Кэшела. — Я уверен, что так и будет!

***

Кэшел ор-Кенсет весь покрылся мурашками, будто перегрелся во время вспашки земли. Такое могло случиться даже с таким парнем, как он, который проводил на улице почти весь день, сколько он себя помнил, но это было не то, что он чувствовал сегодня днем.

Это было волшебство. Он познал свою его долю за последние пару лет, с тех пор как все изменилось, и он покинул деревню Барка.

Кэшел держал свой боевой посох вертикально в правой руке; металлический наконечник лежал на палубе рядом с ним. Он скрестил левую руку на груди, поглаживая кончиками пальцев гладкий орешник древка.

На десятом году своей жизни Кэшел срубил дерево для соседа в их районе и взял одну длинную прямую ветку в качестве платы за работу. Он вырезал посох из этой ветки и носил его с того времени по сей день.

Кузнец, проезжавший по своим делам через деревушку Барка, изготовил ему первый комплект железных наконечников, но с годами появились и другие. Посох, однако, был тот же самый — толстый, твердый и отполированный, как стекло, прикосновением мозолистых ладоней Кэшела и комков сырой шерсти, которыми он обрабатывал дерево. Это был хороший друг Кэшела; а с посохом в руках Кэшел был очень хорошим другом для более слабых людей, столкнувшихся с ужасами.

Почти все люди были слабее Кэшела. Он улыбнулся чуть шире. Во всяком случае, все, кого он встречал до сих пор.

Маленький мальчик, поднявшийся на борт вместе с надутым субъектом и слугами, выглядел смущенным, когда отодвинулся от взрослых, обсуждавших политику. На самом деле они «встали на задние лапки». Субъект из Фест-Атары пытался показать себя важной персоной, а Гаррик остановил его, показав, что он совсем не такой. Если повезет, субъект перестанет доставлять неприятности до того, как заработает головную боль или что-нибудь похуже.

Пастуху не так уж трудно было понять, как ведут себя люди во дворце. Это было все равно — овцы или придворные.

Испытывать дискомфорт, когда люди говорят о вещах, о которых он не знает и которые его не волнуют, тоже было не в новинку для Кэшела, поэтому он дружелюбно улыбнулся мальчику. Это было похоже на то, что он бросил ему веревку, когда тот плескался в море — мальчик подошел прямо к Кэшелу и сказал: — Добрый день, милорд. Я Принц Протас. А вы Лорд Кэшел? Я подумал, что вы, должно быть, такой, потому что вы... ну… вы очень большой. Я слышал о вас.

Протас говорил очень осторожно. Он пытался держаться официально, но время от времени его голос срывался и заставлял его краснеть. Кэшел тоже это помнил.

— Я Кэшел, — ответил он, позволив улыбке погаснуть, чтобы Протас не принял ее за насмешку над его проблемой с голосом. — Но только я не «лорд». И я встречал людей покрупнее себя, хотя, признаюсь, их было немного.

Протас серьезно кивнул. Он отвел взгляд от Кэшела и посмотрел в сторону Фест-Атары. — Мой отец, Король Черворан, умер только вчера, — сказал он. — Лорд Мартоус говорит мне, что теперь я стану королем вместо него, или как Принц Гаррик позволит мне называться.

— Я сожалею о твоем отце, Протас, — искренне сказал Кэшел. Кенсет, отец его и Илны, уехал из деревни Барка и вернулся с двумя детьми год спустя. Кенсет никогда не говорил, где он был и кто была мать близнецов. Судя по всему, он почти ничего не говорил и ни над чем не работал, кроме как пил до смерти. Ему это удалось одной морозной ночью несколько лет спустя.

Бабушка детей воспитывала Кэшела и Илну, пока была жива. После того как она умерла, оставив двух девятилетних детей, они воспитывались сами. У Илны всегда был свой взгляд на вещи, а Кэшел с детства обладал мужской силой. Когда он подрос, что ж, его сила тоже выросла. Они жили за счет ткачества Илны, а Кэшел делал все, что требовало усилий и заботы. В основном он пас овец.

— Я не очень хорошо знал своего отца, — сказал Протас, продолжая смотреть на море. Кэшел предположил, что мальчик не хотел встречаться с ним взглядом, что означало либо то, что он был смущен, либо то, что он полагал, что Кэшел будет смущен тем, что он должен был сказать. — Он был очень занят своей учебой. Вы знаете, он был великим ученым.

— Это прекрасно, — сказал Кэшел. Он говорил искренне, но в основном для того, чтобы помочь мальчику добраться до того, что он хотел сказать.

Кэшел научился произносить свое имя по буквам или даже писать его, если кто-нибудь давал ему время, и не жаловался, что буквы получаются корявыми. Он гордился тем, что знал Гаррика и Шарину, потому что они читали и писали не хуже других, хотя и были из деревушки Барка, а не из большого города. Однако это были не те навыки, которых Кэшелу не хватало самому.

— Мой отец, Король Черворан, был волшебником... Мастер Кэшел, — сказал Протас, его голос трижды пискнул в короткой фразе. Он покосился в сторону, затем отвел глаза, будто Кэшел дал ему пощечину. Однако он продолжал говорить. — Вы тоже волшебник, не так ли? То есть, я слышал, вы такой и есть?

— Я не знаю, где ты мог это услышать...— ответил Кэшел, говоря еще медленнее и осторожнее, чем обычно. Он откашлялся, жалея, что здесь нет места, чтобы он мог покрутить своим посохом. Это всегда успокаивало его, когда он чувствовал себя неуютно, как он, несомненно, и чувствовал себя сейчас. — В любом случае, я бы предпочел, чтобы ты называл меня просто Кэшел, без хозяев, лордов или каких-то других титулов. Видишь ли, я привык, чтобы меня так называли.

— Мне жаль, м-мас... Кэшел, — сказал мальчик. Его голос звучал так, словно он был готов разрыдаться. — Я не хотел сказать ничего плохого. Я просто такой, такой... О, Кэшел, я просто чувствую себя таким одиноким!

Кэшел присел на корточки так, что его лицо оказалось немного ниже лица мальчика, вместо того чтобы смотреть на него сверху вниз. Он тоже не смотрел прямо на Протаса, потому что этого могло быть достаточно, чтобы мальчик расплакался.

— Я не волшебник, как большинство людей думают о волшебниках, — тихо сказал Кэшел. Он не предполагал, что кто-то, кроме Протаса, мог услышать его за дуновением легкого восточного ветерка; а если и могли, что ж, он говорил только правду. — Я ничего не знаю о заклинаниях и тому подобном. Только моя мать...

Он снова сделал паузу, чтобы сообразить, как сказать следующую часть. Теперь Протас смотрел ему прямо в глаза. Он казался заинтересованным и больше не был на грани слез.

— Я не знал свою мать, пока не встретил ее совсем недавно, когда мы были на Сандраккане, — продолжил Кэшел. Он ухватился за стоящий посох обеими руками, черпая силу в гладком орехе гикори. — Она была королевой в своей собственной стране, и она была волшебницей. Не так, как Теноктрис, изучающая и заучивающая наизусть старые книги, но как бы просто рожденная для этого. Теноктрис говорит, что моя мать действительно могущественна; и я предполагаю, что так оно и должно быть, судя по тому, что я видел, что она делала.

Он снова откашлялся, затем заставил себя поднять глаза и посмотреть мальчику прямо в глаза. — Думаю, кое-что из этого я перенял у нее, — сказал Кэшел. — Я перенял, и Илна тоже, только по-другому. Илна может делать что угодно с тканью, ткать, что угодно и сплести сеть, которая захватывает чей-то разум, когда он смотрит на нее. И Илна еще и умная, как наша мать.

Он широко ухмыльнулся. — Не такая, как я, — добавил он. — Я достаточно умен, чтобы присматривать за овцами, но это все.

— Король Черворан не был волшебником в плохом смысле этого слова, — сказал Протас. Он все еще смотрел на Кэшела, но его взгляд был затуманен; скорее всего, он смотрел в прошлое. — Он просто использовал свое искусство, чтобы чему-то научиться. Это было единственное, что было важно для него, — учиться чему-то новому.