Стеклянная Крепость

Кэшел кивнул. — Есть такие люди, — осторожно сказал он. Ему показалось странным слышать, как Протас так официально говорит о своем отце, но не ему было судить. Он вообще мало говорил о Кенсете.

Но с другой стороны, возможно, Черворан имел с Протасом не больше общего, чем Кенсет со своими детьми, пока они росли. То, о чем Черворан хотел узнать, похоже, не касалось его собственного сына.

— Я думал... — начал Протас и снова отвел взгляд. — Когда я услышал о вас, я подумал, что вы похожи на моего отца. Я имею в виду, с вашим искусством. Что вы не используете волшебство, чтобы причинять людям вред. Это так?

— Ну, я стараюсь не причинять вреда хорошим людям, — ответил Кэшел. — Однако я встречал немало людей другого сорта, и некоторые из них пострадали. От меня.

Теперь он понял, к чему клонит мальчик. Хотя он не хотел быть недобрым к Протасу, он не собирался позволять ему думать, что Кэшел будет ему кем-то вроде отца.

Он широко ухмыльнулся. — Послушай, Протас, — сказал он, — быть, г-м, волшебником таким, какой я есть, — это не то, чем можно гордиться. Это как у Шарины светлые волосы — такой она родились, как и я. Однако то, как она разбирается во многих вещах, — это то, над чем она работала сама. Шарина — ученый, и Гаррик тоже; это то, что они сделали сами. И я покажу тебе, чего добился я, и чем горжусь.

Кэшел посмотрел по сторонам, чтобы убедиться не только в том, что там есть место, но и в том, что никто не собирается в следующее мгновение оказаться там, куда собирался он; затем он запрыгнул на перила. Корабль слегка накренился, так как Кэшел был солидного веса, а «Шепард Айлс» был одновременно стройным, и идеально сбалансированным.

Парусный мастер Лобон, обернулся и прорычал: — Эй, ты, придурок! Когда он понял, что накричал на Кэшела, Лорда Кэшела, друга Принца, он проглотил остаток того, что собирался сказать, с выражением ужаса на лице. Мнение Лобона о том, что сделал Кэшел, не изменилось, но он пожалел, что был так откровенен в этом.

Кэшел стоял на кормовом поручне лицом к морю. Он закинул одну босую ногу на другую и повернулся так, чтобы встретиться взглядом со всеми на палубе «Шепард Айлс», затем начал медленно вращать своим посохом по часовой стрелке.

Он ухмыльнулся. Парусный мастер был прав насчет глупости, но это было сделано ради благого дела, чтобы вывести Протаса из того скверного состояния, в которое его загнала смерть отца. Кроме того, Кэшел нуждался в физической нагрузке после целого дня, проведенного в море.

Посох завертелся быстрее. Легкое покачивание корабля не было проблемой; Кэшел привык пересекать ручьи по скользким от дождя бревнам, перенося овец, которые были в грязи, а до этого в ужасе брыкались в трясине, из которой он их вытащил.

Теперь все смотрели на него. Гаррик ухмыльнулся, уперев руки в бока; на лице Шарины была смесь гордости и любви. Как удивительно, что она любила его! Наконечники посоха расплылись, превратившись в сверкающий круг.

Кэшел поднял вращающийся посох над головой, чувствуя, как сила его вращения борется с силой его мощных запястий. Он закричал и спрыгнул с перил, позволив посоху нести и развернуть его так, что он снова оказался лицом к морю; закричал, подпрыгнул и повернулся лицом к кораблю, все еще держа посох в руках.

Кэшел спрыгнул на палубу, раскрасневшийся и торжествующий. Сосновые доски опасно заскрипели от удара; он тоже ударился сильнее, чем хотел. Он старался, чтобы это выглядело легко — в конце концов, это было половиной дела, — но это отняло много сил даже у его великолепных мышц. После пережитого напряжения его суждения были не так хороши, как, возможно, следовало бы.

— Вот так! — обратился Кэшел к Протасу, борясь с желанием втянуть воздух ртом. — Это не то, для чего я был рожден или что мне было дано. Это я могу сделать, потому что я работал над этим с тех пор, как только смог. Это то, чем я горжусь!

Но пока он говорил, его кожа зудела, как раскаленные угли.

Волшебство в окружающем его мире достигало критической точки.

***

Илна ос-Кенсет сидела на носу катера «Херон» с ручным ткацким станком на коленях и смотрела в небо. Она ткала узор, который показался бы абстрактным глазам тех, кто его рассматривал — размытые, нежные изгибы серого, черного и коричневого — цвета побережья вскоре после захода солнца. Все оттенки были натуральными; Илна не доверяла красителям.

Она слабо улыбнулась. Она не доверяла большинству вещей. В частности, она не доверяла себе, когда злилась, а она провела в гневе слишком много времени.

Хотя вещь, которую сплела Илна, выглядела всего лишь упражнением в сдержанном хорошем вкусе, узор глубоко запал бы в сознание тех, кто взглянул бы на него. Они не осознали бы этого эффекта, по крайней мере, сознательно, но ушли бы успокоенными и немного более мирными и, будучи самими собой.

Илна снова улыбнулась. Он подействовал даже на нее, и ее характер стал очень суровым испытанием.

— Спойте нам песню, капитан! — попросил гребец, приземистый парень с татуировками на запястьях, которые выглядели так, словно на нем были наручи.

— Да, песню «Леди о'Шенгри», Капитан Чалкус! — согласился один из гребцов с нижнего яруса, сидевший теперь на палубе, когда судно дрейфовало, и только медленные взмахи четырех гребцов удерживали его на волне.

Команда «Херона» состояла из пятидесяти гребцов, расположенных в два яруса, с дюжиной офицеров и палубными матросами для такелажа, когда поднималась мачта. Это было небольшое судно, не быстрое и мощное, как триремы, составлявшие основную часть королевского флота, не говоря уже о квинкеремах, которые служили флагманами эскадр и самого флота.

Несмотря на все это, катер был военным кораблем. Его таран и удобный короткий корпус делали его опасным противником даже для гораздо более крупных судов.

Улыбка Илны, никогда не бывавшая широкой, приобрела оттенок теплоты. Даже рыбацкий ялик был бы опасным противником, если бы им командовал Чалкус.

— Я не буду петь такую вещь, и шокировать присутствующих здесь прекрасных дам, — ответил Чалкус, но в его голосе послышались веселые нотки. Он поклонился десятилетней Леди Мероте, сидевшей на поручнях кормы, как мальчишка, а не как наследница состояния бос-Рориманов, затем еще ниже поклонился Илне. — Но я помогу скоротать вам время со «Смуглой Девушкой», если найдется глоток вина...

Рулевой поднял бурдюк с вином, висевший рядом с ним на перилах, там, где его касались брызги. Он вложил его в руку Чалкуса, хотя ни один из них не смотрел друг на друга, когда они это сделали.

— ... чтобы смочить горло, — закончил Чалкус, вынимая резную деревянную пробку из козьей шкуры и делая большой глоток.

Он был крепко сложенным мужчиной, не намного выше самой Илны. Чалкус выглядел подтянутым, когда был одет в придворную одежду; он был тверд, как статуя из красного дерева, когда раздевался до матросской набедренной повязки, что он делал достаточно часто, даже теперь, когда Гаррик сделал его капитаном «Херона».

У набедренной повязки были видны шрамы. Несколько давно заживших ран могли бы стать смертельными. Если бы это было так, Илна никогда бы с ним не встретилась. Трудно было представить, какую ценность она нашла бы в жизни в этот момент, если бы не Чалкус.

— Смуглая девушка, у нее есть дома и земли... — пропел Чалкус своим чистым тенором. Его глаза продолжали улыбаться Илне, пока она не повернулась, чтобы снова посмотреть на небо, сплетая пальцы. — У прекрасной Тресиан нет ничего...

Чалкус плавал с пиратами Латааена в южных морях. Он не рассказывал ни о тех днях, ни о других днях такого же рода, которые он прожил, собирая шрамы на своем теле. Илна предполагала, что на совести Чалкуса было столько же, сколько и на ее совести, хотя он нес это бремя легко, как и все остальное.

— Лучший совет, который я могу дать тебе, сын мой... — пел Чалкус, его голос сиял, как залитый солнцем ручей, — приведи Смуглую Девушку домой.

Илна не спрашивала, был ли Чалкус хорошим человеком или плохим. Он был ее мужчиной, и этого было достаточно.

Что-то рябило и бурлило за завесой тонких облаков. Пальцы Илны работали, создавая удовлетворение для людей, которых она не знала, на протяжении веков, о которых она не могла догадаться. Ее узоров хватит на весь срок службы шерсти, а это могло бы быть очень долго.

У Илны всегда был талант к пряже и тканям, который выходил за рамки простого мастерства. Она могла прикоснуться к образцу ткани и узнать, где вырос лен или где резвились овцы; и она также знала, что было на сердце у того, кто это соткал.

К тому времени, когда ей исполнилось двенадцать, все в округе знали, что Илна ос-Кенсет ткала ткани мягче и тоньше, чем кто-либо другой в округе. Два года назад, перед тем как она покинула деревушку Барка в свои восемнадцать лет, торговцы приезжали из Сандраккана и даже Орнифала, чтобы купить ее тонко сотканную ткань.

— Он оделся в ало-красное... — пел Чалкус. Команда «Херона», матросы, грубые, как пенька корабельного такелажа, прислушивались к прекрасному, певучему голосу. Другие мужчины выстроились вдоль ближних перил «Шепард Айлс». — Он объехал верхом весь город...

Дорога Илны привела ее из деревушки Барка в Каркозу, древнюю столицу на другом побережье Хафта; а из Каркозы она отправилась в Ад, где ценой своей души научилась ткать так, как не умел ни один человек. Она использовала свои новые навыки на службе Злу и себе самой, потому что вернулась из Ада таким же агентом Зла, каким был любой демон.

Гаррик освободил Илну от тьмы, которой она продала себя из любви к нему, но ничто — ни поступок, ни извинения, ни угрызения совести — не могло отменить того, что она натворила, пока она радовалась возможности заставлять других поступать так, как выбирали она и Зло. Да будет так. Она бы жила так, как только могла, помогая друзьям, которые были мудрее и сильнее и знали Зло только как врага. И всякий раз, когда у нее была возможность, она плела узоры, которые делали жизнь немного менее унылой для тех, кто их видел.

Узоры помогали Илне ос-Кенсет, которая никогда не простит себе того вреда, который причинила из-за гнева и гордости за собственное мастерство. Ее пальцы двигались, а губы кривились в усмешке. Она не умела прощать и других, если уж на то пошло.

— ... они думали, что он король, — пропел Чалкус, и Мерота присоединилась к пению. Илна оглянулась. Девочка сжимала левую руку моряка обеими руками, ее лицо сияло от восторга.

Было удивительно, как благородная Леди Мерота отнеслась к ним, крестьянской девушке и моряку, которые когда-то были существами и похуже. Конечно, у Мероты были наставники и советники по управлению имуществом и инвестициям, наследницей которых она стала; но ее родители умерли, и у нее никогда не было ничего похожего на настоящую дружбу, пока она не встретила Илну.

Илна знала, как люди обращаются с девочкой-сиротой, у которой нет никого, кто мог бы ее защитить. Она не могла изменить весь мир; но пока она жива, никто не сможет использовать Мероту как ступеньку на своем пути к богатству и власти.

Облака на восточном горизонте превратились в сплошную облачность, размазавшую небеса, как известковый налет по серому камню. Солнце, едва миновавшее зенит, виднелось ярким пятном на юге. Остальная часть неба не была затянута тучами, и море колыхалось так же мягко, как спелый ячмень, колеблемый легким ветерком. Угроза, притаившаяся сила не была частью естественного мира.