Легенды и были таежного края

День за днем

Крутой, обрывистый берег таежного Ляпина. Холодная вода размывает песчаный берег. За рекой в заливной пойме свежей зеленью раскинулся луг. На кромке обрыва чернеет исхлестанный дождями и ветром, покосившийся крест. Чуть дальше журчит протока. Глубоко раскромсав податливую землю, опа впадает в Ляпин. Ее русло, извиваясь, постепенно теряется у густого останца, который бугрится среди обширного таежного болота. Ближе к концу лета оно усыпало ягодами. У начала протоки расположилось селение Хурум-паулъ (по-мансийски «Три деревни»). После обильных дождей и весенних паводков здесь можно найти различные древности: обработанную кость, обломки горшков — керамику раннего средневековья и более отдаленных эпох.

В наше время Хурум-пауль представляет собой крупный поселок — в нем три десятка домов. Жители Хурум-пауля, как и их давние предки, занимаются в основном рыбной ловлей и охотой (теперь в их распоряжении моторные лодки, капроновые сети, современное охотничье оружие).

Что же представляло собой таежное селение раньше, тысячу и более лет назад? В мансийских и хантыйских былинах и сказках[6] устойчиво фигурирует несколько странное на первый взгляд выражение — «деревня из одного дома». Случайно ли это?

Известный этнограф З. П. Соколова, исследуя древнее устройство общества хантов и манси, собрала обширный архивный материал. Из него, в частности, следует, что даже сравнительно подавно, в XVIII–XIX веках, многие селения включали в себя всего два — четыре хозяйства, а в ряде случаев опять-таки деревня состояла из одного дома. Аналогично обстояло дело и у соседей хантов — селькупов. Причина столь малых размеров таежных поселков кроется в природных условиях Западной Сибири. Б. О. Долгих, всю жизнь посвятивший исследованию коренного населения Сибири, писал, что здесь группы «в 50, 100, 200 и более мужчин рабочего возраста… не могли быть производственной единицей». Большие общности и большие селения не могли существовать: слишком далеко в этом случае приходилось бы людям уходить в тайгу на охоту, а окрестных водоемов не хватало бы для обеспечения всех самым необходимым продуктом питания — рыбой. Рациональнее всего было рассеянное, редкое, дисперсное расселение, поэтому древние люди и стремились селиться так, чтобы не мешать друг другу. На каждой крупной реке, скажем Кети или Ляпине, можно было встретить много селений, но они были небольшими.

Населяла такой поселок группа родственников, составлявшая общину. У селькупов эта община представляла собой так называемую братскую семью, которая еще каких-нибудь 200 лет назад бытовала как реальная форма семейной организации (особенно у северной группы этого народа, жившей в бассейнах рек Таза и Турухана). В конце XVIII — начале XIX века наблюдается распад, разрушение братской семьи, однако несколькими столетиями раньше она была если и не единственной, то преобладающей, основной формой семейной организации. Что же это такое — братская семья и чем опа отличается от семьи вашего времени?

Во главе братской семьи (братско-семейной общины)' стояла группа мужчин, каждый из них являлся по отношению к другому братом, родным или коллатеральным (т. е. двоюродным, троюродным и иных степеней родства по мужской линии). Степень родства братьев, столь существенная для людей сегодня, тогда значения не имела. Да и само понятие двоюродности возникло позже, с появлением семьи другого типа, близкой к той, которая повсеместно распространена и сегодня. А в то время для мужчины главным было, во-первых, осознание своей кровной связи с коллективом (семейной общиной) и, во-вторых, осознание принадлежности к определенной возрастной группе внутри общины — к числу равных между собой в правах и обязанностях мужчин одного поколения — братьев. Точно так же братьями были (или считали себя таковыми) их отцы и деды.

Старшее поколение трудоспособных мужчин (каждый из которых, как правило, имел жену и детей) возглавляло семейную общину. Именно они являлись костяком семейно-трудового коллектива, на их плечах лежало выполнение основных и наиболее трудных работ. Среди этой группы братьев-хозяев выделялся лидер, не всегда старший по возрасту, но обязательно самый способный, сметливый, опытный. Однако, занимая лидерствующее (по не господствующее) положение, он был лишь «первым среди равных». Все важные вопросы жизни общины, особенно связанные с семейной собственностью, обменом (меновой торговлей), обороной, женитьбой сыновей и замужеством дочерей, братья-хозяева решали совместно. Коллективные труд, собственность, потребление, защита от нападений составляли основу жизни братской семьи.

Существенную роль в жизни общины играли женщины — жены «братьев-хозяев», жены их сыновей, подрастающие дочери. Они готовили пищу, шили и чинили одежду, сушили и вялили на зиму рыбу, обрабатывали шкуры, собирали ягоды. Комплексное хозяйство, которое вела такая семья, обеспечивало ее всем необходимым. Именно в этом кроется разгадка «деревни из одного дома», именно поэтому в архивных документах даже XVIII — начала XIX века нередко фигурируют селькупские, хантыйские, мансийские селения, состоящие из одной семьи, именно в этой связи выдающийся исследователь Сибири XVIII века И. Г. Георги писал, что семьи обских остяков (селькупов) живут «розно».

Хотя братская семья была экономически самостоятельна, это не означало ее изоляции от других таких же общин. Уже то обстоятельство, что необходимо было, например, женить сыновей и выдавать замуж дочерей, не позволяло семье жить замкнуто. Более того, у хантов, как и у манси, все общество издавна делилось на две половины (или, как говорят этнографы, фратрии) — Пор и Мось. Мифическим предком фратрии Пор являлась медведица, а члены другой фратрип — Мось — происходили, согласно фольклору, от женщины-зайчихи. Каждая семья входила в одну из фратрий, все члены фратрии считались родственниками. Поэтому выбирать партнеров для женитьбы и замужества можно было только из другой фратрии[7].

Не менее сложной была социальная структура селькупов. Как выяснила Г. И. Пелих, для них было характерно трехчленное деление общества. Принадлежащие к какой-либо из групп (назовем ее условно группой А) мужчины брали женщин из группы Б и отдавали замуж своих дочерей и сестер в группу В. Такое общественное устройство отразилось и в фольклоре селькупов. Такова, например, легенда о трех богатырях, которые превращаются в Орла, Глухаря и Кедровку и тем спасаются от неминуемой гибели (Орел, Глухарь и Кедровка — мифические предки селькупов). Пе случайно и финский ученый М. А. Кастрен, посвятивший много лет изучению народов Сибири и их языков, обнаружил у северных селькупов именно три термина, обозначавшие их прежнюю принадлежность к определенной группе: лимбы-гуп — «орлиный человек», казель-гуп — «кедровый человек» (М. А. Кастрен перевел его как «окуневый человек») и «тетеревиные люди»[8]. Наряду с этим селькупам было известно и родовое деление — каждая группа (пли фратрия) состояла из нескольких родов. Роды, как и фратрии, объединяли людей сознанием общности происхождения, наличием общеродовых святилищ. Существовали и представления об общеродовых территориях, состоявших из угодий, освоенных входившими в род братско-семейными общинами. Было бы неверно утверждать, что все члены братско-семейной общины являлись членами одного и того же рода. Ведь мужчины могли жениться только на женщинах другого рода, фратрии, группы. Поэтому при вирилокальном поселении в браке (иногда женщины, выйдя замуж, переселялись к мужьям) жены по отношению к роду своих мужей оказывались чужими. Они входили в состав братской семьи (братско-семейной общины), которая являлась вариантом так называемой родовой общины, по не в состав этого рода. А вот их мужья и дети (кровные родственники между собой) были и членами данного рода, и членами своей братско-семейной общины.

Братско-семейная община, обеспечивая себя всем необходимым для жизни, существовала экономически самостоятельно, независимо от других таких же коллективов. Но все было хорошо до тех пор, пока численность общины более или менее соответствовала освоенным ею угодьям, т. е. пока на всех хватало добытой рыбы, дичи, зверя. Время шло, рождались и вырастали дети, женились сыновья, и оказывалось, что ресурсов территорий, освоенных общиной, уже недостаточно для того, чтобы прокормить и одеть всех общин-пиков. Расширять промысловую зону можно было только до известных пределов — чрезмерная удаленность и разбросанность угодий создавала почти непреодолимые трудности. Единственным и естественным выходом оказывалось деление общины на более мелкие группы — отселение и освоение новых территории. Как происходил такой раздел?

Мы располагаем данными об этом для XVIII–XIX веков, когда братская семья являлась уже исчезающей формой семейной общины. Эти материалы можно извлечь из «Исповедных росписей» православных церквей, находившихся в волостях, где основное население состояло из коренных жителей Сибири. «Исповедные росписи», в которых фиксировалось все наличное православное население волостей и делались отметки о выполнении каждым жителем церковных обрядов, являлись своеобразными посемейными списками. Поскольку большая часть аборигенов Сибири формально считалась «обращенной в веру Христову», то и о них вдет речь в этих документах.

Для определения принципа деления братской семьи любопытно выяснить, что происходит с ней через 20–25 лет, т. е. провести через поколенное сравнение. Возьмем для примера семью селькупов Агачевых:

1800 год.

Петр Иванов Агачев — 55 лет, братья его: Ефим — 51 год, Михайло — 48 лет, Макарий — 46 лет, Петрова жена, Гликерия Иванова — 56 лет, дети их: Григорий — 32 года, Ипат — 28 лет. Трофим — 26 лет, Мария — 24 года, Ирина — 10 лет; Ефимова жена, Матрена Тимофеева — 53 года, дети их: Николай 27 лет, Александр — 23 года, Ирина — 16 лет; Михайлова жена, Федосья Григорьева — 43 года, дети их: Данило — 20 лет, Семей — 18 лет, Макарова жена, Евдокия Алексеева — 25 лет.

1820 год.

Григорий Петров Агачев — 53 года, жена его, Сиклетинья Захарова — 35 лет, дети их: Диомид — 9 лет, Дарья — 3 года, братья его; Ипатий — 48 лет; Трофим — 46 лет; сестра Марья — 43 года; Ипатиева подворница девка Татьяна Иванова Полина — 35 лет, Трофимова жена, Марфа Наумова — 31 год, дети их: Николай — 19 лет, Александр — 8 лет, Петр — 3 года; Марьины дети: Ефим — 8 лет, Варвара — 1 год.

Николай Ефимов Агачев — 46 лет, брат его, Александр — 43 года, Паколаева жена, Соломонида Пудова — 35 лет, дочь их Улита — 15 лет; Александрова жена, Марфа Ефремова — 49 лет, дети их: Петр — 11 лет, Агриппина — 17 лет; мать их (Николая и Александра) Матрена Тимофеева — 73 года, тетка их, вдова Евдокия Алексеевна — 45 лет, дочь ее Агафья — 19 лет.

Данил Михаилов Агачев — 39 лет, брат его Семен — 38 лет, Данилова жена, Евдокия Арсеньева — 32 года, дети их: Петр — 12 лет, Ефим — 10 лет, Трифон — 8 лет, Ирина — 3 года; Семенова жена, Марфа Гаврилова — 31 год, дочь их Анна — 2 года, мать их, вдова Федосья Григорьева — 63 года.

Как видим, в 1800 году семью Агачевых составляли братья Петр, Ефим, Михайло и Макарий с женами, детьми и внуками. Через 20 лет, когда уже не было в живых братьев-хозяев старшего поколения, эта разросшаяся братско-семейная община разделилась на три. Каждая из дочерних семей возглавляется братьями (в данном случае каждую из семей возглавляют родные братья). Это, в свою очередь, является залогом того, что в следующем поколении семьи будут состоять не только из родных, но и из двоюродных братьев и т. д.