Застрять с тобой

Глава 1

Сейчас

Мой мир рушится в 10:43 вечера пятницы, когда лифт останавливается между восьмым и седьмым этажами здания, в котором находится инженерная фирма, в которой я работаю. Потолочные лампы мерцают. Затем полностью гаснут. Затем, после паузы, которая длится около пяти секунд, но ощущается как несколько десятилетий, возвращается с чуть более желтым оттенком аварийной лампочки.

Дерьмо.

Забавный факт: это уже второй раз, когда мой мир рушится сегодня ночью. Первый был меньше минуты назад. Когда лифт, в котором я ехала, остановился на тринадцатом этаже, и Эрик Новак, последний человек, которого я когда-либо хотела видеть, появился во всей своей белокурой массивной викингской красе. Он изучал меня, как мне показалось, слишком долго, сделал шаг внутрь, а затем ещё раз изучил меня, пока я жадно рассматривала носки своих ботинок.

Дерьмо повторно.

Немного сложная ситуация. Я работаю в Нью-Йорке, и моя компания GreenFrame арендует небольшой офис на восемнадцатом этаже здания на Манхэттене. Очень маленький. Он должен быть очень маленьким, потому что мы начинающая фирма, которая ещё обосновывается в довольно беспощадном рынке, и мы не всегда зарабатываем кучу денег. Я предполагаю, что это происходит, когда вы цените такие вещи, как устойчивость, защита окружающей среды, экономическая жизнеспособность и эффективность, возобновляемость, а не истощение, минимизация воздействия потенциальных опасностей, таких как токсичные материалы, и… ну, я не буду утомлять вас статьей в Википедии об зеленой инженерии. Достаточно сказать, что моя начальница Джианна (которая по совпадению является единственным инженером, работающим полный рабочий день в фирме) основала GreenFrame с целью создания великолепных конструкций, которые действительно имеют смысл в окружающей среде, и с восхитительным, хрустящим усердием занимается этим. К сожалению, это не всегда очень хорошо оплачивается. Или хорошо.

Или вообще.

Так что да. Как я уже сказала, немного сложная ситуация, особенно по сравнению с более традиционными инженерными компаниями, которые не уделяют столько внимания охране окружающей среды и борьбе с загрязнением. Как ProBld. Гигантская фирма, в которой работает Эрик Новак. Та, что занимает весь тринадцатый этаж. И двенадцатый. Может, и одиннадцатый тоже? Я сбилась со счета.

Поэтому, когда лифт начал замедляться в районе четырнадцатого этажа, я почувствовала прилив опасений, которые я наивно отбросила как простую паранойю. Тебе не о чем беспокоиться, Сэди, сказал я себе. У ProBld множество офисов. Они постоянно расширяются. Организуют «слияния» и поглощают более мелкие фирмы. Как «Blob». Они действительно представляют собой агрессивную инопланетную амебовидную сущность бизнеса, что означает, что на них работают сотни людей, что, в свою очередь, означает, что любой из этих сотен людей может вызвать лифт. Кто угодно. Не может быть, чтобы это был Эрик Новак.

Ага. Нет.

Это был Эрик Новак, конечно. С его массивным, колоссальным присутствием. Эрик Новак, который провел всю нашу пятиэтажную поездку смотря на меня своими безжалостными, ледяными голубыми глазами. Эрик Новак, который сейчас, слегка нахмурившись, смотрит на аварийный свет.

— Электричество отключено, — говорит он своим глупо низким голосом, очевидное утверждение. Он ничуть не изменился с момента нашего последнего разговора. Как и с той череды сообщений, которые он оставил на моём телефоне до того, как я заблокировала его номер. Те, на которые я так и не удосужилась ответить, но не могла заставить себя удалить. Те, которые я не могла остановить себя от прослушивания снова и снова.

И снова.

Это всё ещё глупый голос. Глупый и коварный, насыщенный и точный, резкий и низкий, со своими собственными акустическими свойствами. — «Я переехал сюда из Дании, когда мне было четырнадцать», — сказал он мне за обедом, когда я спросила его о его акценте, легком, трудноуловимом, но определенно присутствующем. — «Мои младшие братья избавились от него, но мне так и не удалось». Его лицо было таким же суровым, как обычно, но я могла видеть, как его рот смягчился, уголки его слегка приподнялись, что было похоже на улыбку. — «Как ты можешь себе представить, в детстве меня много дразнили».

После ночи, которую мы провели вместе, после всего, что между нами произошло, мне казалось, что я не могу выкинуть из головы то, как он произносил слова. В течение нескольких дней я постоянно извивалась, оборачивалась, потому что думала, что услышала его где-то поблизости. Думала, что, может быть, он рядом, хотя я бегала в парке, была одна в офисе, в очереди в продуктовом магазине. Он просто прилип ко мне, покрыл ушную раковину и внутреннюю часть моего…

— Сэди? — Печально известный голос Эрика прерывает мои мысли. У него такой тон, как у человека, который повторяется, и, возможно, не в первый раз. — Работает?

— Работает… что? — Я поднимаю взгляд и нахожу его рядом с панелью управления. В резких тенях аварийного освещения он всё ещё такой… Боже. Смотреть на его красивое лицо — ошибка. Он ошибка. — Мне жаль я… Что ты сказал?

— Твой телефон работает? — спрашивает он снова, терпеливо. Добрый.

Почему он такой добрый? Он никогда не должен был быть добрым. После того, что между нами произошло, я решила помучить себя расспросами о нем, и слово «добрый» никогда не всплывало. Ни разу. Люди часто говорили, что он один из лучших инженеров Нью-Йорка. Известен тем, что так же хорош в своей работе, как и угрюм. Бескомпромиссный, отстраненный, сдержанный. Хотя со мной он никогда не был таким. Пока не стал, конечно.

— Эм. — Я выуживаю телефон из заднего кармана своих черных строгих брюк и нажимаю кнопку «Домой». — Не обслуживается. Но это клетка Фарадея, — думаю я вслух, — а шахта лифта стальная. Ни один радиочастотный сигнал не сможет создать петлю и… — Я замечаю, как Эрик смотрит на меня, и резко замолкаю. Верно. Он тоже инженер. Он уже всё это знает. Я прочищаю горло. — Нет сигнала, нет.

Эрик кивает. — Wi-Fi должен работать, но не работает. Так что, может быть, это…

— …отключение электричества во всем здании?

— Может быть, даже весь квартал.

Дерьмо.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Дерьмо.

Эрик, кажется, читает мои мысли, потому что некоторое время изучает меня и успокаивающе говорит: — Может быть, это и к лучшему. Кто-то обязательно проверит лифты, если узнает, что электричество пропало. — Он делает паузу, прежде чем добавить: — Хотя это может занять некоторое время. — Болезненно честный. По-прежнему.

— Сколько?

Он пожимает плечами. — Несколько часов?

Несколько что? Несколько часов? В лифте, который меньше моей и без того крохотной ванной? С Эриком Новаком, самым задумчивым из скандинавских горцев? С Эриком Новаком, человеком, которого я…

Нет. Ни за что.

— Должно быть что-то, что мы можем сделать, — говорю я, пытаясь звучать собранно. Клянусь, я не паникую. Не более чем.

— Ничего, что я мог бы придумать.

— Но… что же нам теперь делать? — спрашиваю я, ненавидя свой плаксивый голос.

Эрик с глухим стуком уронил свою сумку на пол. Он прислоняется к стене напротив моей, что теоретически должно дать мне возможность дышать, хотя по какой-то не поддающейся физике причине, он всё ещё ощущается слишком близко. Я смотрю, как он засовывает телефон в передний карман джинсов и скрещивает руки на груди. Его глаза холодны, непроницаемы, но в них есть слабый блеск, от которого у меня по спине пробегают мурашки.

— А теперь, — говорит он, встретив мой взгляд, — мы ждем.

Сейчас 10:45 вечера пятницы. И в третий раз менее чем за десять минут мой мир рушится.