Сказки адыгских народов

— Можно считать, что два курмена мы уже сделали, — сказали ежата. Обрадованные, съели они медведя и вошли дальше.

— Теперь остается нам выполнить еще третий курмеи. — И они пошли по следу оленя. Вскоре они увидели оленя — он стоял на лесной поляне, отдыхал. Остановились ежи. Подошел к ним олень.

— Чего ждете? — спросил он.

— Тебя поджидаем, — отвечали ежи.

— Если поджидаете меня, говорите, зачем я вам понадобился, — сказал олень.

— Говорят, что в лесу нет зверя больше и красивее тебя, но в этом большом мире ты ни на что не способен, — сказали ежи. — Бегать — не мастер, ходить тоже не мастер.

— Давайте побежим наперегонки и поглядим, кто мастер бегать, — рассердился олень.

— Побежали, — сказали ежи.

— Я сейчас не могу бежать — наелся досыта и еле-еле иду домой. Завтра в это же время давайте встретимся на этом же месте и побежим. Пока не пробежим четыре холма, не остановимся, — сказал олень.

— Ладно, мы согласны, — ответили ежи.

Когда олень отправился к себе, ежиха взяла ежат и пошла к назначенному месту. На первый холм она посадила одного ежонка и предупредила его:

— Когда прибежит олень, скажи ему: «Где ты был до сих пор, я давно уже прибежал сюда и отдыхаю, тебя ожидаючи, а ты только теперь достиг этого холма», — и тут же свались с холма.

На второй холм она посадила второго ежонка и предупредила его так же, как и первого. На третий холм она отвела третьего ежонка и наказала ему делать все так же, как и первые два.

Сама она пошла к четвертому холму, где ее уже ждал олень.

— Ты и вправду пришла, маленькая ежиха, — удивился олень.

— Ты, олень, в дороге на меня не смотри, — я-то побегу под травами, — сказала ежиха и тут же свалилась с холма, а олень что есть силы побежал по дороге. Подбежав ко второму холму, он услышал слова:

— Где ты был до сих пор — я давно уже прибежал сюда и отдыхаю, тебя ожидаючи, а ты только теперь достиг этого холма. — Сказал так ежик и тут же свалился с холма.

Олень пустился бежать еще быстрее, но и на следующем холме поджидавший его ежик встретвл оленя точно такими же словами, как и первый. И этот ежик свалился с холма, будто побежал дальше. Олень скакал еще быстрее.

В это время ежиха пошла к первому холму, где сидел первый ежонок. Он сказал ей, что олень уже пробежал мимо него, и они вместе отправились ко второму ежонку. Тот тоже сказал им, что олень пролетел мимо него очень быстро, с высунутым языком.

Втроем они отправились к третьему ежонку, опасаясь, что олень может разгадать их хитрость. По дороге к третьему холму они увидели, что олень лежит на дороге бездыханный.

— Это и есть наш третий курмен, — сказали ежи и наелись оленьего мяса.

После этого им захотелось попить воды. Они прихватили кусочек мяса и пошли к реке. Они оставили мясо на берегу, а сами пошли пить. Пока они пили, прилетела ворона, схватила мясо и хотела уже улететь, как ежи заметили ее.

— Не бери этого мяса, ворона. Если возьмешь, весь твой вороний род, говорящий «куаг», пропадет, — сказала ежиха.

Испуганная ворона крикнула тут «куаг», и мясо выпало лз ее клюва. Ежи подхватили его и съели.

С тех пор ежиха жила богато и счастливо и никогда не давала аллаху никаких клятв.

79. Не рой другому яму

Архив КБНИИ.

Перевод А. И. Алиевой и 3. П. Кардангушева.

Опубл. в кн.: Кабардинские народные сказки, с. 40—41.

Когда — не помню, а где — не знаю, жил-был лев — царь зверей. Заболел однажды лев. Лежит он в своей пещере да ревет от боли так, что камни с гор сыпятся. Все звери, что живут в лесу, навещают его: кто расскажет ему смешную историю, а кто и посоветует, как поскорее вылечиться.

Чаще всех зверей приходил ко льву волк. А льву уж больно хотелось, чтобы к нему заглянула лиса. Как на грех лиса в то время сильно была занята — с кур дань собирала — и ни разу не забежала к больному.

Заметил это волк и говорит льву:

— О мой господин, напрасно ждешь ты лису! Она ждет — не дождется твоей смерти, чтобы самой царствовать над зверями.

Услышал слова волка барсук и решил предупредить лису: тотчас побежал к ней и рассказал все! На другой день, едва взошло солнце, является лиса в пещеру льва. Увидел ее лев, да как зарычит!

— Ах, коварная лиса, так-то ты заботишься обо мне — ни разу за мою болезнь и глаз не показала!

Опустила глаза хитрая лиса, да так вкрадчиво молвила:

— Да продлится твоя жизнь, царь зверей, да станешь ты здоров и быстр, как молодой олень! Напрасно гневаешься на меня, верную твою слугу! Пока звери сидели у тебя да без толку охали, я обежала лучших лекарей и узнала самое верное лекарство от твоей болезни.

Подобрел лев.

— И какое же лекарство поможет мне? — спросил он.

— Все лекари говорят, что единствевное лекарство, которое может тебя вылечить, — это альчик из живого волка.

— Скорее позови волка! — приказал лев.

Мигом отыскала лиса волка и позвала его. Тот мгновенно явился. Лев приказал содрать у волка шкуру с задней ноги и вынуть альчик.

Сказано — сделано. Побрел волк домой, волоча раненую вогу. Тем временем лиса вывалялась в грязи и, будто не зная ни о чем, направилась навстречу волку.

— Эй, серый, что это стряслось с тобой? — участливо спросила она.

— Я наказан по заслугам, — отвечал волк, — ведь недаром говорят: «Делая зло, на добро не надейся».

80. Как аукнется, так и откликнется

Архив КБНИИ.

Перевод А. И. Алиевой и 3. П. Кардангушева.

Опубл. в кн.: Кабардинские народные сказки, с 73—75.

Захотел муравей пить — пошел он к реке. Подошел совсем близко к воде, подхватило его волной и понесло. Волна то поднимала его, то бросала вниз — устал муравей, вот-вот захлебнется.

В это время голубь нес сухую веточку. Увидел он, что погибает муравей, и бросил ему ту веточку. Вскарабкался муравей на веточку и спасся.

Много ли времени прошло, мало ли прошло, никто не знает. Но однажды охотник пришел с сетью — хотел он поймать голубя. И вот когда уже охотник почти поймал голубя, муравей неслышно подполз и укусил его за ногу. От боли охотник отдернул руку от сети, а голубь, услышав шум, улетел.

Ш. X. ХУТ ОСОБЕННОСТИ БЫТОВАНИЯ АДЫГСКИХ СКАЗОК И ИХ ИСПОЛНИТЕЛИ

Особенности бытования сказок и традиционные исполнительские приемы, используемые сказителями адыгских сказок, во многом определяются отношением адыгских народов к устному творчеству и живому слову, которое они выразили в пословицах: «ТхьамыкIэм итопыри ичатэри — ыжабз» («Слово — и пушка и сабля бедняка»), «Чатэм ыуIэрэр мэкIыжьы, жэм ыуIэрэр кIыжьырэп», («Раненное мечом заживает, раненное словом нет») и др.

Не было и сейчас нет ни одного аула в Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, где бы не жил хотя бы один популярный, творчески одаренный певец или сказитель.

В наши дни сказители, следуя закону традиционного гостеприимства, радушно принимают собирателей произведений устного поэтического народного творчества и охотно рассказывают им все, что они хранят в памяти.

По свидетельству многих дореволюционных авторов89, у адыгов издавна существовали джегуако — профессиональные певцы-импровизаторы типа древнегреческих рапсодов, русских исполнителей былин, украинских кобзарей, карачаевских и балкарских халкжерчи и т. д. В репертуар джегуако входили в основном народные песни и поэтические импровизации; значительное место в нем занимали также прозаические жанры. Последние, по-видимому, исполнялись в перерывах между танцами, а также в свободные от джегу дни.

Особое место в репертуаре джегуако принадлежало сказке. Присущая ей так называемая сказочная обрядность, как и в русских сказках, «явно указывает на существование в прошлом определенной школы народных мастеров-сказителей, где разрабатывалось, хранилось и культивировалось это общенародное искусство»90. Такими мастерами у адыгов и были джегуако.

В исполнении и импровизации джегуако обращает на себя внимание почти полная тождественность сказочной присказки и начала импровизации. «Как сказывают и пересказывают...» и «Не взыщите, если я допущу ошибку, если рассказываю то, что слышал...». Подчеркивается преемственность повествования, принадлежность текста не одному лицу, а многим людям и поколениям. По форме присказка и начало импровизаций джегуако также идентичны: рифмованы и ритмически организованы, произносятся одинаково четко.

После насаждения огнем и мечом ислама в Адыгее, Кабарде и Черкесии группы джегуако начали исчезать. Их традиции продолжали странствующие исполнители фольклорных произведений, которые выполняли те же функции, что и древнерусские бахари91. Н. Дубровин пишет, что «князья любили иметь при себе певцов и гордились ими»92.

Народные сказки рассказывали везде, где собирались любители устного поэтического творчества, и чаще всего в кунацких крестьян-тфокотлей и на посиделках осенью и зимой. Слушание сказок было любимым развлечением молодежи.

Старшее поколение стремилось передать молодежи свой жизненный опыт, воспитать ее в духе народных идеалов и понятий о добре и зле, прививало ей нравственные качества, составляющие кодекс норм и правил поведения «адыгэ-хабзэ». Если кто-нибудь из молодых нарушил адыгэ-хабзэ, тогда в присутствии этого молодого человека старшие начинали рассказывать сказки, в которых осуждались подобные проступки.

Сказки можно было услышать и во время шихафа (шIыхъаф) — коллективной взаимопомощи; их рассказывали и на чапще, у постели больного и во время ночных бдений в доме, где был покойник. Своеобразными местами исполнения сказок были пункты, откуда отправляли стада.

Сказку обычно рассказывал один человек, слушатели не оставались пассивными: многие, особенно старшие по возрасту, высказывали по ходу рассказа свое отношение к повествованию — порицали или одобряли поступки персонажей и т. д. Реплики слушателей ободряли рассказчика и заставляли его внимательней следить за ходом повествования.

Слово для рассказа в первую очередь предоставлялось старшим или гостям. Если среди них не оказывалось сказителя, сказки рассказывал кто-нибудь из младших. Когда сходились ровесники и среди них не было общепризнанного сказителя, один из присутствующих начинал быстро считать: «ХьэпэкIу, цунэкIу, пщIыкIуй, пшIыкIубгьу, тIокI» (букв, «собачья морда, бычья морда, восемнадцать, девятнадцать, двадцать»). Тот, на кого выпадало слово «двадцать», должен был начать рассказывать сказку.

Традиции бытования, исполнения и распространения сказок, сложившиеся в дореволюционное время, в основном продолжают жить и в советскую эпоху. По-прежнему сказки исполняются в кунацких, на посиделках, во время взаимопомощи, ночных бдений и т. д. Но некоторые традиции исчезают, а вместо них появляются новые, порожденные изменившимися условиями жизни. Так, угасла традиция рассказывания сказок у постели больного.

Расширились возможности для исполнения сказок в 30-е годы в связи с созданием колхозов. Стали проводиться состязания на лучшее исполнение сказок на фермах, в бригадных станах и т. п. Одно из них описывает собиратель и издатель адыгских сказаний и сказок писатель Т. М. Керашев; «Председатель колхоза, заметив, что у конюхов собираются колхозники, чтобы послушать сказки, объявил конкурс на лучшего рассказчика сказок. Были поставлены такие условия: в конкурсе принимают участие только конюхи, слушать могут все; тот из конюхов, который расскажет сказку, неизвестную остальным, получает в качестве премии овцу.