Сны над Танаисом

ХАОС

Издали словно прозрачные, словно из воска, крепостные стены Города трепетали в жарком, полуденном безветрии. Казалось, в один миг растечется нагретый воск - и Города вдруг не станет. Вместе со стенами трепетали вдали вереницы малых курганов к востоку от Города, сбившиеся в кучу повозки у торга, скот в загонах и - на всю широту взгляда - мутная белесая пелена между степью и небом. Трепетало все, что видел перед собой дальше одного стадия одинокий всадник на высоком, аравийской крови, жеребце.

От сильного встречного света всадник щурился, напрягая запыленные брови и веки, и вместе с конем отчаянно встряхивал головой, отгоняя бьющих прямо в глаза слепней.

Наконец, не вытерпев укусов, конь подался назад и, злобно фыркнув, ударил копытом. Всадник ощутил резкую, тревожную перемену вокруг и настороженно огляделся, не сообразив сразу, что конь лишь вспугнул кузнечиков, и стрекот их разом осекся. Он тронул коня, и тот, чуя нерешительность хозяина, потянулся осторожной рысью в сторону от Северной дороги, в объезд невольничьего рынка и козьих загонов.

Среди крытых стойл, почти примыкавших к Западному мосту, всадник наконец поймал глазами старика в персидском кафтане - и резко свернул по направлению к стойлам.

Старик, нечаянно оборотясь, тоже заметил вдали высокого чужестранного скакуна соловой масти и всадника в ясно-белом тюрбане. Сделав два невольных шага навстречу, старик замер и, судорожно вскинув голову, поднес к бровям руку.

- Это он, Посланник, - прошептал старик и следом уже крикнул: - Это он! Хадимй! Живо!

Один из коновязов, крепкий малый с рябым лицом, подскочил к старику.

- К нам Посланник Чистых! Вот он! - сделав страшные глаза, прокричал старик.

Коновяз перевел испуганный и недоуменный взгляд на приближающегося ездока.

- Не таращись, дурень! - взмахнул руками старик. - Воды. Живо!

Сам он поспешил навстречу и схватил коня под уздцы, не дав ему встать, отчего, завалившись назад, едва не повис на узде. Конь дернул головой, и старик не устоял на ногах.

- Не суетись, - усмехнулся всадник.

- О Агурамазда, велика твоя милость! - С этим восклицанием старик припал к сапогу всадника. - Счастье принять Посланника Чистых...

- Задерживаешь, - оборвал старика всадник, легким усилием ноги оттолкнув его голову.

У стойл он спустился с коня и коротким, насмешливым взглядом проводил коновяза, который опрометью пронесся мимо него в жилое помещение, держа большой таз с водой.

- Гитрез, - отрывисто позвал Посланник, и старик выскочил из-под его руки с полупоклоном.

- Повинуюсь, господин.

- Я иду в Город. Коня оставлю тебе.

Старик сделал растерянное лицо:

- Господин не желает омыть ноги и принять пищу?

- Я спешу, - ответил Посланник. - Конь остается у тебя. Завтра здесь будут римские купцы. Продашь коня им. Запомнил?

- Да, да, господин, - непонимающе закивал старик.

- Продашь коня римлянам. Только им. Бери дорого. Конь редкий, легкой крови. Деньги возьмешь себе. Вот тебе охранная печать, что конь не краденый.

Старик робко взял листок пергамента.

- Обратно не жди. Я ухожу. Прощай.

Посланник, отвернувшись, направился быстрым шагом к мосту.

- Господин, господин... - Старик, задохнувшись, едва перегнал Посланника и упал перед ним ниц, взбив клубы пыли. - Милость твоя...

- Задерживаешь. - В голосе Посланника блеснуло раздражение, и старик в один миг скрылся позади.

- Да хранит твой путь Агурамазда! - прокричал он вслед.

У ворот Посланник показал страже печать фиаса Бога Высочайшего и небрежно принял поклоны.

- Господина проводить? - спросил старший стражник.

- Нет, - усмехнулся перс. - Я знаю, куда иду.

Войдя в устье Алтарной, он свернул на улицу Золотой Сети и на мгновение задержался у еще одних массивных врат.

- Да освятит порог стопа Посланника, - торопливо проговорил новый стражник, приложившись губами к высшему знаку тайной иерархии на браслете пришельца - свастике, увитой виноградными лозами.

Во внутреннем дворе Посланник чуть замедлил шаг, позволив другому слуге фиаса выскочить вперед с докладом.

Несколькими шагами позже этот слуга вновь появился на ступенях и с приветствием "Да освятит порог..." замер, склонив голову. Посланник поднялся мимо него в дом.

После яркого света он на мгновение потерялся в сумраке покоев и в белом силуэте у дальней стены не различил поначалу, но лишь угадал черты "отца" фиаса.

Старый жрец краем взора заметил Посланника на пороге, но не повернулся к нему лицом. Край взора не расчленяет предмет на обманчивые пестрые детали, выхватывая из его бытия главное: форму и направление движения - в этих признаках таится источник движения. Встречай гостя краем взора - узнаешь, кто он и каким духом послан. Старый жрец никогда не изменял этому правилу, постигнутому еще в пору отроческого учения, - дожидаясь Посланника, он стоял неподвижно...

Он заметил, как в проем двери поднялась известково-белая фигура, как, вступив в дом, она словно обуглилась: запыленные одежды Посланника разом впитали в себя сумрак, отчего силуэт показался вдруг темнее стен, показался тенью, вызванной из глубин ночи невольным заклинанием. И в этот самый миг Посланник замер на месте.

"Это плохой знак, что он так вошел, - подумал жрец, ощутив тяжесть в груди. - Плохой знак... плохой..."

С трудом остановив старческое коловращение мысли на одном месте, жрец медленно повернулся навстречу гостю.

Тот склонил голову:

- Чистые Помыслы приветствуют тебя, отец.

- Фиас и Великий Город приветствуют тебя, Посланник Чистых Помыслов.

Перс поднял голову. Лицо его было широким и почти до самых глаз заросшим коротко стриженной курчавой щетиной. Глаза перса были мелки, но ровный их, стойкий взгляд выдавал человека, живущего решительным замыслом, хищного и спокойного.

"Старик знает, как бальзамироваться живьем, - с беззлобной усмешкой подумал Посланник. - Духу смерти он уже сводный брат".

"Мне испортили ученика, - вспомнив юность Посланника, подумал без всякой досады старый жрец. - Привычка "освящать пороги" и принимать поклоны привратников взрастила в нем не силу духа, но тщеславие".

- Сондарзий, твои труды не проходят для тебя даром, - сказал старый жрец. - Ты, вестник, уже заслужил собственного вестника.

Перс постарался сдержать удивление и улыбнулся, выказывая почтительное внимание.

- За час до твоего прихода во дворе, у самых врат, поднялся вихрь в человеческий рост и побежал через двор к ступеням.

- Лестно, когда родные стены ждут тебя, - несколько озадаченно ответил перс.

- Вот лучший виноград Боспора, кепский, - указал жрец на стол, тонко наблюдая за Посланником в надежде заранее раскрыть истинную цель его появления.

Посланник оторвал от грозди одну ягоду. Сосредоточенность, с которой он разжевал ее, выдала сильный голод.

- С утра у тебя на языке не было и крошки, - заметил жрец.

Перс остался невозмутим, однако приподнял бровь.

- Сетями честолюбия можно опутывать сердце, но не желудок, - улыбнулся жрец. - Он не признает гордости хозяина. Проси. - Жрец чуть приподнял руку, и перед Посланником появился раб.

- Кусок мяса. Жарить на сильном огне, - приказал перс. - Залить уксусом. Побольше маслин. Вина - полегче и покислее.

- У тебя появился римский вкус. - Жрец с укоризной качнул головой. - Откуда?

- Два месяца в начале года я провел в Риме, - ответил перс, садясь в кресло.

- Я неоднократно передавал верховному понтифику знаки Чистых Помыслов, - сообщил он, развалясь. - Раз от разу он встречал меня все более почтительно. Полагаю, что наступает день Персии, потому я сам, Посланник и перс по крови, избран Чистыми в качестве условного знака. Суматоха в Риме - надолго. Там ходит предсказание, что порядок наведет человек из Аравии или Парфии.

- Твой рассудок, Сондарзий, огорчает меня. - Жрец снова отвернулся от перса, оставив его на краю взора. - Он отравлен римскими искусами - пирами и болтовней римских умников... Я учил тебя, я, Аннахарсис, жрец Сераписа, а не эллинские ротозеи. И что же? Двадцать лет учения погребены под двумя месяцами разврата? Ныне ты - Посланник, ты - на самом острие меча. Не твое дело, куда направляют удар глаз и рука хозяина, однако простые истины ты обязан различать под позолотой любых событий. Ты забыл, что должен быть не только вестовым, но и добрым учеником своего учителя... Рим никогда не был и не станет Средоточием Чистоты. Мы всегда держали его за дальнюю, глухую провинцию. Рим - большой и шумный козий загон, хорошая приманка для степных хищников. И Рим, и Вавилон - не более чем козьи загоны. Если же второй заблеял вдруг громче первого, то о наступающем дне Персии говорить слишком наивно, это уж совсем... по-афински.

"Что за огонь в глазах юнца? - гадал старый жрец. - Это - сила еще не открытой вести. Он наслаждается своим молчанием и видит меня повергнутым в прах. Что принес он в своей гнусной улыбке?"

- ...моей персидской крови, - договорил тем временем Сондарзий, и старый жрец с усилием догнал невольной памятью начало фразы: - Если я ошибся в своей высокой надежде, то в том вина моей персидской крови.

- В жилах Посланника домлжно течь не крови, а стеклу, - переходя на повелительный тон, ответил жрец. - Я отпустил тебя слишком рано. Учение - это повозка: отпустишь раньше вершины - покатится вниз.

- Следовательно, ошибся не только я, - чуть развел руками Сондарзий.

Жрец сделал глубокий вдох и задержал дыхание - лучшее средство предупредить испуг и панический удар сердца.

"Он принес Исход! - прозрел он. - Вот - страшная тень, которую я отгонял прочь шесть десятилетий!"

- Исход, - медленно прошептал старый жрец, и слово со зловещим шелестом степного смерча поднялось в человеческий рост из кресла, в котором сидел Сондарзий, и потянулось навстречу.

В лицо старому жрецу дохнуло холодом, он сощурился, с неприязнью подумав, что глаза его заслезятся, и тогда перс начнет с наслаждением прятать усмешку, - и, сощурившись, жрец взглянул на пламя светильника. Оно волновалось, распугивая по стенам тени.

"Проклятые степные сквозняки, - тяжело вздохнул старый жрец. - От них не будет спасения и во мраке гробницы".

- Прежде... - громко и отрывисто произнес он, подняв перст.

Сондарзий, едва обрадовавшись поставленному перед ним блюду, замер в недоумении.

- Прежде чем приступить к трапезе, - неторопливо продолжил жрец, - ты соизволишь наконец расстаться с вестью, с которой послан ко мне и которую до сих пор бессовестно таишь с видом нищего, что нашел на дороге перстень и вьется весь день вокруг лавки скупщика, боясь показать находку.

- Отец, не гневайся на своего недостойного ученика. - Сондарзий виновато опустил глаза. - Иные вести, выпущенные из темницы молчания, отрубают своим гонцам голову.

- Тебе придется выслушать еще одно назидание. - Жрец словно бы пропустил мимо ушей последние слова Посланника. - Прикрой веки и обрати взор на свою душу. Ты увидишь, что перед отцом фиаса сидит в кресле не Сондарзий, Посланник Чистых Помыслов, но только сама весть. Холодная усмешка, самодовольная осанка - это затаившаяся недобрая весть. Даже когда она сойдет с твоих уст, и тогда ты останешься одержим ею. Но Посланник обязан всегда оставаться самим собой - красивыми и прочными ножнами для любых вестей. Ножнами, не меняющими своего обличия. Думай, Сондарзий, если хочешь обрести силу.