Ataraxia

Глава VII

То, что нас ждет, будет хуже войны… хуже тюрьмы… хуже смерти.

©Унесенные ветром. Маргарет Митчелл

Джон почесал ухо, стараясь унять внезапно появившийся зуд.

— Все, что ты просил. - Сэм, с отвращением глядя на свою ношу, поставил к ногам отца потрепанную сумку. - Пап, — голос его потеплел, — теперь-то ты скажешь, зачем это все нужно?

Джон внимательно посмотрел на сына, прикидывая, как бы менее обидно сказать «нет». Сэм и сам понял, что посвящать его не станут: отец смотрел так, как взрослые обычно глядят на детей, раздумывая, говорить ли, что Санты Клауса не существует. Как только Джон отрицательно покачал головой, Сэм сорвался с места и, бросив деланно равнодушное «пока», вышел из палаты.

У персонала клиники заканчивался рабочий день, и большая часть собиралась домой, на ходу рассказывая друг другу о своих планах на выходные. В мгновение затихла клиника, и Джон, дождавшись, когда в палатах начнут гасить свет, поднял сумку и вышел в коридор. По однотонным голубым стенам пробежала его тень, опередив его на полметра. Хитрая тень давно знала, куда направляется ее хозяин, а потому первой сбежала в подвал, где располагалась котельная.

Когда Джон переступил порог подвала, тень мелкими перебежками перешла в дальний угол, особенно сырой и мрачный. Пока он чертил краской на полу, тень, словно живое существо, трепыхалась, но положения не меняла. Но когда Винчестер быстро заговорил на латыни, она резко увеличилась в размерах и «шагнула» к ближней стене. На последнем слове тень вдруг пропала.

Джон вовсе не удивился такому повороту; сурово оглядывая комнату, выкрикнул в пустоту:

— Выходи, Азазель! Я хочу заключить сделку!

Единственный источник света — пыльная лампочка, болтающаяся на проводе под самым потолком, — заморгал, на миг погас и вдруг засиял словно тысячи свеч Эдисона*. Тень вновь появилась и, разросшись на глазах, стала объемней.

— Старый пройдоха Джон. — Тень обросла кожей, глаза засветились желтым — посреди подвала появился мужчина средних лет, одетый в дорогой костюм. — Мы давно не виделись, дай-ка вспомню, когда это было?

— В восемьдесят третьем. Прошло много лет, — сквозь зубы ответил Джон. От демона ему нужно было лишь заключение сделки, а не бередение старых ран. Потому он попытался это пресечь. — И еще столько же не видел бы.

Демон насмешливо оглядел котельную, остановил взгляд на охотнике, вскинул брови.

— Думаю, ты вызвал меня в это отвратное место не для того, чтобы напомнить о своей неприязни. — Насмешка на мгновение сменилась отвращением, когда перед его лицом по паутине поднялся мелкий паук. — В чем суть твоей сделки?

Джон, давно стискивающий в кармане рукоять кольта вдруг совсем расхотел его отдавать. Нагретая рукоятка так и дышала древесным теплом, а пальцы так хорошо скользили по гладкому металлу…

Побоявшись, что через несколько секунд передумает, Джон одним рывком вытащил револьвер из кармана. Глаза демона сверкнули, как у кошки при виде лакомого куска.

— Мой сын Дин умирает. Я меняю его жизнь на этот кольт.

Азазель, хитро ухмыльнувшись, стал обходить Джона по кругу; тот закрутился вслед за демоном в ожидании подвоха. Но Азазель и не думал обманывать: он почуял большой куш и уже решился урвать как можно больше.

— Кольт? Всего лишь?

— Револьвер, отлитый Сэмюэлем Кольтом специально для охоты. Револьвер, убивающий любую тварь, — Джон говорил твердо и четко, стараясь не показать своего волнения.

— Всего лишь? Пистолет за жизнь? — Азазель задумчиво принялся разглядывать свои ногти. — Я лишусь уважения среди своих коллег, если заключу такую невыгодную сделку.

Теряя терпение, Джон перебил его:

— Я думал, демоны любят неравные сделки!

Демон засмеялся, и любому, кто услышал бы этот смех, вспомнился бы самый страшный злодей из какого-нибудь старого фильма.

— Демоны любят неравные сделки, только если в выигрыше остаются они сами. Но мы не об этом: кольта мало. Что ты еще можешь мне предложить?

Демон терпеливо ждал, пока Винчестер подумает и, не скрывая удовольствия, протянул руку для рукопожатия, когда прозвучали сладкие для его ушей слова:

— За жизнь Дина я отдам кольт… и свою душу.

* * *

Гермиона брела по широкой песчаной дороге куда-то вперед — в туман. Огромные деревья, сухие и старые, скрипели ветвями на ветру, и ей почему-то чудилось, что они говорят «Не ходи!» Только кто слушает деревья? Она продолжала идти, туман раступался перед ней, окутывая дорогу за ее спиной.

Впереди показалось посеревшее здание, настолько же немолодое, как и деревья. Гермиона подошла ближе и, коснувшись дверной ручки, почувствовала, что дверь словно сама открывается ей навстречу. Под потолком заброшенной церквушки клочьями болталась паутина, и Гермиона решила, что в таком месте обязательно должен быть свой Почти Безголовый Ник или Пивз.

Казалось, туман на мгновение пробрался в маленькую церковь. Серый дым окутал Гермиону и больше она ничего не смогла разглядеть.

Вдруг в нескольких шагах от нее дым отступил, приобрел формы человеческого силуэта. В воздухе появилась фигура, расположенная к Гермионе боком: человек в черном плаще, лицо которого скрывал капюшон. Женские руки потянулись откинуть его, и Гермиона увидела девушку со стеклянным взглядом. Девушка обернулась, и Гермиона не сдержала крик.

…Одеяло упало на пол, а простынь, постеленная на диван, сбилась. Тяжело дыша, Гермиона села, помутневшим взглядом оглядела комнату для врачей. Ее руки непроизвольно ощупали голову. Слегка успокоившись, Гермиона задремала вновь, не забыв задаться вопросом, отчего ей снится подобная ерунда? У девушки в ее сне вторая часть лица была из костей, — и как можно такое придумать?