Старая погудка на новый лад. Русская сказка в изданиях конца XVIII века

Он ехал месяц, другой и третий и, не доехав до царства Фригейского поприщ за десять, видит в чистом поле на дороге человека, который был по имени Мишка, а на голове имел белый колпак. Еруслан-царевич, наехав на него, стегнул его хлыстом по колпаку и сказал: «Можно тебе и лежа выспаться, а не стоючи». Ответствует ему Мишка-белый колпак: «Кто ты таков, как тебя зовут, откуда едешь и какого отца и матери сын, сказывай?» — «Потише, друг, — говорит ему Еруслан-царевич — Коли хочешь знать обо мне, то поправь прежде на голове колпак, он свис тебе на нос. Я из Бугжатского царства, сын сильного Бугжатского царя Хираза Табернаевича и царевны Другистаны Алоизиевны, а имя мое Еруслан-царевич; еду к Фригейскому царю Протанаю на поклон». Мишка-белый колпак на сие говорит ему: «Прежде тебя не пропускал я во Фригейское царство мимо себя никакого человека, ни зверя, ни птицы, а ты хочешь теперь проехать. Поедем наперед в чистое поле и попытаем могучих плеч своих богатырских». Потом сели они на своих добрых коней и поехали в чистое поле потешиться. Разъехавшись, Еруслан-царевич ударил Мишку-белого колпака тупым концом своего копья в самую грудь и сшиб его с коня на землю, а богатырский конь Еруслана-царевича наступил ему на горло и придавил к земле. Еруслан-царевич, оборотив тогда копье свое острым концом, говорил так: «Что, брат Мишка-белый колпак, смерти ли хочешь или живота?» — «О, сильный, могучий богатырь Еруслан-царевич! — возопил Мишка. — Не дай смерти, но даруй живот; доселе у нас с тобою ссоры не было да и впредь не будет». На сие Еруслан-царевич говорит ему. «Слушай, Мишка-белый колпак, когда ты поклянешься мне, что всенародно будешь меня признавать за своего победителя, а не будешь злословием умалять славы храбрости моей и богатырской силы, то не предам тебя смерти». — «О Еруслан-царевич! — говорил опять Мишка-белый колпак. — Мне ль затмить славу твою, которая по всей вселенной гремит и блистает, до последней капли крови буду защищать доброе твое богатырское имя и прославлять тебя везде».

Тогда отпустил его Еруслан-царевич, а Мишка-белый колпак со стыда уехал от Фригейского царства, а Еруслан-царевич восприял паки свой путь к тому государству и, въехав во граде Фригей, остановился у одного сапожника, поставив своего коня, пошел пеш в царский дворец к царю Протанаю на поклон и, представ пред него, говорил: «Да здравствует царь Протанай со всеми твоими подданными на многие лета, и да услаждается жизнь твоя благоденствием! А я желаю вступить к тебе в службу». Тогда говорит ему Фригейский царь: «Откуда ты, как твое имя, кто твой отец и мать?» Еруслан-царевич ответствует ему: «Я из Бугжатского царства, сын Бугжатского царя Хираза Табернаевича и царицы Другистаны Алоизиевны, а имя мое Еруслан-царевич». Фригейский царь продолжал: «Еруслан-царевич, каким ты путем ехал, по матерой земле или водою?» Ему ответствует Еруслан-царевич: «Я ехал по матерой земле». — «Есть у меня один человек, — начал опять Протаний царь, — стоит он в чистом поле на дороге, охраняет мое царство ровно уже двадцать пять лет и мимо себя не пропускал никакого человека, ни сильного богатыря, ни лютого зверя и ни хищной птицы. То как ты мог мимо его проехать?» На сие говорит ему Еруслан-царевич: «Государь, там человек, правда, меня задел, но я его пощипал, и он от меня неведомо куда скрылся, направя лыжи прочь от твоего царства. Того я не знал, что он твой». Тут испугался его фригейский царь и думает в себе, что «ежели такой человек от него струсил, то и мне царства своего лишиться: он не приехал в царстве моем служить, но оным владеть». От сего царь впал в великое уныние, повелел воздавать Еруслану-царевичу отличную честь и угощать его своими царскими ествами и напитками. Узнав о том, Еруслан-царевич седлает своего богатырского коня, входит в чертоги Протаная-царя, с ним прощается и из града Фригея выезжает. Фригейский царь весьма тому обрадовался, что без хлопот сбыл с шеи такого нелюбого ему гостя, повелел накрепко затворить городские ворота, чтоб Еруслан-царевич опять к нему не пожаловал.

И так Еруслан-царевич направляет путь свой к Тоскерскому государству, чтоб видеть прелести прекрасной царевны Зельвары, которую многие девицы ему восхваляли. Путешествие его продолжается месяц, другой и третий, как вдруг пришли ему на мысль его родители. Он вдался в размышление и сам про себя говорил: «Поехал я в дальнюю краину, и когда случится мне вступить в супружество с какою прекрасною девицею, а я не имею на то родительского благословения». Почему и обратился он паки к Бугжатскому царству, к которому по несколько временном путешествии прибыв, видит, что все в оном предано огню и мечу. Все крепости, замки, города и великолепные чертоги до основания разрушены. Повсеместно представлялись его взору одни только страшные развалины, мохом заросшие. И сие столь цветущее царство претворено было в ужаснейшую пустыню, страх и трепет причиняющую. На полях не слышно было реву пасомых стад, и вместо приятного звона пастушеских свирелей раздавался гнусный крик воронов, а благорастворенный и ясный воздух превратился в густейшую мглу. Еруслан-царевич, рассматривая печальные остатки Бугжатской столицы, увидел одну хижину, в которой нашел престарелого одинокого мужа. Поклонившись ему, Еруслан-царевич со стесненным сердцем говорит: «Почтенный старец, где сие царство девалось?» — «Храбрый витязь, — ответствует ему сей престарелый муж, — скажи мне наперед, кто ты таков?» Еруслан-царевич на сие говорит старику: «Разве ты меня не знаешь? Я сын здешнего царя Хираза Табернаевича и царицы Другистаны Алоизиевны, по имени Еруслан-царевич». Тогда старик пал пред ним на колена и со слезами говорил следующее: «Милостивой государь Еруслан-царевич, спустя много времени после твоего отбытия пришел под наше царство князь Зерог Брадач с несметным войском и царство сие разорил огнем и мечом, ратных людей побил триста тысяч, храбрых витязей тысяча человек, простого народа до десяти миллионов, да невинных младенцев умертвил более шестисот тысяч, а отца твоего милосердого царя Хираза Табернаевича и мать твою царицу Другистану Алоизиевну в полон взял; один только я спасся между человеческим трупом». Сие известие вяще усугубило горесть Еруслана-царевича и грудь его воздымалась от испускаемых вздохов. «Великий боже! — вскричал он от крайней скорби. — Почто погибло сие безвинное царство, почто попустил ты неверным враждующим супостатам превратить в страшную пустыню те благословенные места, в которых повсеместно возжигали тебе священный огнь и вместе с благовонным курением фимиама воссылали к тебе усердные молитвы? Пойду отмщу врагу, потешусь зверским образом над его членами, растерзаю его на части и докажу, сколько может быть злобен и лют Еруслан-царевич при всех своих добрых делах».

Потом, простясь со стариком, сел на своего богатырского коня и, поехав прямо ко владению Зерога Брадача, прибыл около полуденного времени к зероговой столице и неприметно въехал в город; а видели его только играющие на улице малые ребята, которых он спросил: «Где заключен сидит царь Хираз?» Они показали ему ту темницу, в которой Бугжатский царь со своею супругою сидели заключенные. Еруслан-царевич подъехал к темнице, которая охраняема была шестьюдесятью человеками вооруженных воинов. Он всех их побил, отшиб замки и, разломав темничные двери, вошел в темницу, где видит родителей своих, лишенных зрения и в великой печали друг подле друга сидящих. Он, пав пред ними на колена, со слезами говорил следующее: «Ах, любезнейший мой батюшка Хираз Табернаевич и дражайшая матушка Другистана Алоизиевна, какому подвергнул Бог вас несчастию!» Тут царь Хираз прервал речь его сими словами: «Я голос твой слышу, а тебя самого не вижу. Откуда ты пришел и какое тебе до нас дело?» Тогда Еруслан-царевич, видя недоумение отца своего, рассказал им обстоятельно, как он их нашел, и уверял всячески, что он подлинно их сын, Еруслан-царевич. «Нет, — продолжал опять Хираз, — невозможно тому статься, чтоб ты был наш сын Еруслан-царевич: когда б он был в живе, то мы не сидели бы заключенными в темнице и не влачили бы столь поносной жизни. Я в царстве своем был самодержавец, а здесь есмь хуже последнего нищего. Ежели ж ты называешь себя Ерусланом-царевичем, то поезжай за тридевять земель за тридесятое государство в темную землю к царю Змеевиду, убей самого царя, вынь из него желчь и, привезши ее к нам, помажь оною глаза наши, от того мы опять свет узрим и тебя узнать можем, а теперь, не видя тебя, и не верим».

Еруслан-царевич простился с заключенными, вышел из темницы, сел на своего коня богатырского и поскакал из града в чистое поле. Видевшие его на улице ребята сказали отцам своим, и от них дошло тотчас по порядку и до самого князя Зерога Брадача. Докладывают ему его приближенные бояре: «Государь наш князь Зерог! Был в нашем граде некий храбрый воин, конь под ним как лев, собою молод и весь вооружен, а ехал от темницы, в которой заключен царь Хираз со своею царицею». Немедленно князь Зерог Брадач послал своего начальника телохранителей Самара в темницу и велел ему расспросить заключенных обо всем подробно. Самар пришел к темнице, которую нашел растворенною, а стражей побитых. Он, вошед в темницу, говорил следующее: «Государь царь Хираз Табернаевич! Приказал тебя спросить князь Зерог, кто был в сей темнице?» На сие ответствует ему несчастный Хираз: «Как мы можем знать, кто у нас был в темнице? Был некто и назывался Ерусланом-царевичем, а подлинно ли он или нет, то нам неизвестно, потому что мы его по голосу не знаем». Самар доложил князю Зерогу о том, что слышал от пленного царя. Танкратский князь воспаляется яростию, повелел тотчас собрать войско, которое составляло числом двести пятьдесят тысяч. Из них выбрал он пятьдесят храбрых витязей, под коих предводительством послал всю рать великую в погоню за Ерусланом-царевичем с таким повелением, чтоб они его живого к нему представили. Витязи и войска зероговы пустились в погоню и увидели издали в чистом поле Еруслана-царевича, который спал на мягкой мураве, а конь его стоял при нем. Богатырский вещий конь царевичев, видя, что за Ерусланом-царевичем гонится сильное войско, стал ржать страшным образом, так что Еруслан-царевич от того пробудился и, усмотря своих преследователей, сел на своего коня и из глаз у них ускакал. А витязи, не могши его настичь, стали между собою думать, как сказать князю, что его не поймали, и наконец решились донести ему, что его не видали.

Еруслан-царевич по долговременном путешествии приехал за тридевять земель в тридесятое государство к темной земле, за десять поприщ от Змеевидовой столицы, на котором месте увидел рать-силу великую побитую, и в той рати лежала богатырская голова, как чан пивной. Еруслан-царевич объехал кругом побитую рать и крикнул богатырским голосом: «Есть ли в сей рати жив человек?» Тогда возглашает к нему богатырская голова: «Еруслан-царевич, чего тебе надобно?» Еруслан-царевич удивился. Богатырская голова опять продолжала говорить: «Не чудись! Скажи, куда твой путь лежит и какая тебе нужда?» На сие ответствует ему Еруслан-царевич: «А ты кто таков, как тебя зовут, из которого государства житель и какого отца и матери сын?» В ответ Еруслану-царевичу говорила большая голова: «Я богатырь из Тумбенского царства, отец мой царь Терес, а мое имя Нибур». Ему на то говорит Еруслан-царевич: «Чье это войско лежит побитое?» Нибур-богатырь ему ответствует: «Сие побитое войско принадлежит темной земли царю Змеевиду, а побито мною. А причина происходившей между нами войны состояла в том, что он отнял насильственно один город у отца моего царя Тереса. Скажи ж мне теперь, Еруслан-царевич, куда ты едешь и куда путь держишь?» — «Я еду в темную землю к царю Змеевиду, твоему врагу, за тем, чтоб его умертвить». — «Нет, Еруслан-царевич, это для тебя дело совсем невозможное, скорей сам от рук его погибнешь. Я сам был сильный богатырь, заставлял страшиться всех царей и могучих богатырей одного только моего взору. На десятилетнем моем возрасте был я столько силен и храбр, что в чистом поле не пропускал ни богатырей, ни лютых зверей, ни быстрых коней, ни хищных птиц, и никто не мог против меня стоять; а ныне настал мне уже двенадцатый год, и ты видишь сам, сколько величина моего тела и прочих членов не соразмерна моим летам; и подлинно меня без ошибки назвать можно исполином. Но при всей отличности не мог я устоять против царя Змеевида. Тело его очаровано от младенчества, и никакой меч, ни копье, ниже другие оружия вредить ему не могут: на огне он не горит и в воде не тонет. Хотя при мне и есть такой волшебный меч-кладенец, которым можно его убить, но когда мы с ним сразились, то по несчастию моему он увернулся от моего удара и сам прежде меня победил. Однако ж ежели ты хочешь быть счастлив в твоем предприятии, то послушай моего совета, я дам тебе доброе наставление. Царь темной земли не допуска[ет] до себя за половину поприща посредством своего волшебного перстня, который у него надет на правой руке на среднем пальце; наводя его на подъезжающего, напускает огонь, чтоб оным сожечь незнакомого. И так, когда ты на какое расстояние доедешь до Змеевидова столичного града, и он с тобою так же захочет поступать, то вынь ты из кармана свой белый платок и махни три раза, по которому знаку и перестанет он тебя палить. Когда ж ты к нему предстанешь, то будет он тебя спрашивать о причине твоего приезда, а ты скажи ему, что желаешь принять у него службу. Он тебя примет, и ты соблюди свое честное слово и послужи ему несколько времени верою и правдою. Когда же у царя будет пир и съедутся к нему союзные его цари, князи и могучие богатыри и на том пиру подвеселятся, то всякий станет своею силою, храбростию и мужеством похваляться. Потом все поедут в чистое поле звериною ловлею повеселиться, куда поедет и царь Змеевид и возьмет тебя с собою. И как будете вы близ сего места, то ты напомни царю Змеевиду обо мне и обещай ему достать из-под меня меч, чему он чрезмерно обрадуется и пошлет тебя добывать мой меч; а когда ты [ко] мне приедешь, то и получишь его от меня».