Обретение

Боль и отчаяние

Мир Кэлоса принадлежал Тени, но для его соплеменников, лучших воинов в галактике, все её подарки: бессмертие и исполнение сокровенных желаний — были уделом слабых. Судьба воина была предопределена до рождения — и Кэлос далеко прошёл по пути своего предназначения: сейчас его тело представляло собой странный гибрид (или на его уровне это уже стоило называть симбиозом?) нейросетевой структуры мозга и сложных исполнительных механизмов. Алойи тоже пришлось измениться, но между собой они никогда не обсуждали вживлённые в организм искусственные элементы и техники усовершенствования сознания — Кэлос считал, что это правильно. Для него Алойи должна была остаться такой, какой он знал её с детства: спокойный взгляд тёмных глаз, мелодичная речь и лёгкое прикосновение, от которого теплота разливалась по всему телу. Всё изменилось, когда он осознал, что им предназначено стать врагами.

— Ты любишь меня? Ты пойдёшь со мной? — Кэлос повторил эти вопросы в тысячный раз, Алойи кивнула, взяла за руку и потёрлась щекой о плечо.

Немногие решились бы так слепо и доверчиво последовать выбранному Кэлосом пути — Алойи была одной из них.

Кэлос сделал несколько шагов, поднимаясь на насыпанный возле Врат мусор, — его соплеменники не смогли придумать ничего лучше, чтобы выразить своё презрение. Он посмотрел на свою спутницу: нет, она не испугалась вида и запаха свалки, глядела полным решимости взглядом и только ближе прижималась к плечу.

— Наш мир: белый песок, синее море, шум прибоя, прекрасный закат, свобода — ты помнишь наши мечты? — она кивнула и положила голову ему на плечо. Кэлос сделал ещё один шаг.

Здесь нечасто появлялись люди, но Кэлосу и Алойи не повезло — их окликнули.

Беглецы сплели руки. Кэлос так цепко держал возлюбленную, что, казалось, их рукопожатие объединило кожу, нервы, сосуды и спаяло кости — небо поменялось местами с землёй, и они, обнявшись, полетели вниз. Падение длилось долго… так долго, что Кэлос потерял счёт времени, забыл себя и перестал чувствовать её тепло.

* * *

Кэлос открыл глаза — он лежал под голубым небом, на белом песке, а бирюзовое море катило волны к его ногам.

— Алойи! У нас всё получилось! — выкрикнул он в сладкий воздух.

Какое-то мгновение он был абсолютно счастлив. Краткий миг… На крик Кэлосу никто не ответил — он резко поднялся и огляделся: мир, который лежал перед ним, мог бы оказаться раем, если в нём была Алойи. Сейчас этот мир был хуже того, что он оставил.

Через несколько мгновений Кэлос бегал по мягко пружинящей под ногами полоске песка и звал Алойи до тех пор, пока местная звезда — неважно, как она называлась, — не зашла за горизонт. Закат был красив, как все закаты. Кэлос устроился на ночлег — не то, чтобы он нуждался в отдыхе. Просто сумасшедшая надежда на то, что их разбросало при падении, умерла с последними лучами уходящего на покой светила. Кэлос осознал, что Алойи здесь нет, и всё потеряло смысл.

Усовершенствования зрительного аппарата, которые Кэлосу пришлось претерпеть, не заблокировали слезовыделения — воин зажмурился, выдавив собравшуюся влагу, и вздрогнул — прикосновение слёз к лицу было болезненным: напомнило о её тихих поцелуях и ласках. Нет, Кэлос не чувствовал холода — это его душа дрожала в идеальной оболочке натренированного убийцы. Он устроился под пальмой на нехотя отдававшем накопленное за день тепло песке и прикрылся опавшими листьями. К рассвету он уже знал причину своего несчастья — Врата! Это они забрали у него возлюбленную!

Осознание заставило сосредоточиться, принесло покой и зыбкую надежду: число миров, охваченных Тенью, конечно. Кэлос забылся сном. Если придётся, то он обойдёт их все, но найдёт её.

Разбудило Кэлоса умилительное щебетание собравшихся над ним пухлощеких аборигенов. Малыши испуганно отпрянули, когда он поднялся в полный рост.

— Где ваши Врата? Покажи мне направление!

Возможно, этот мир был предназначен Кэлосу для того, чтобы сделать его богом. Что ещё следовало понимать под абсолютной свободой? Возможно, он мог что-то изменить в жизни этих маленьких людей (были ли они детьми?) — он не видел ничего, кроме убогих хижин, пока бежал к Вратам. К этим видам он остался равнодушен. Интуиция привела его к увитому плющом и буйно разросшимися цветами святилищу, он вошёл во Врата с разбега и опять не прислушался к ощущениям — в голове билась только одна мысль: он искал мир, в котором есть Алойи.

В следующее мгновение Кэлос падал — и это ощущение совсем не походило на то, что он испытал в прошлый свой вход во Врата: среда вокруг него имела плотность, а в спину бил ветер. Кэлос увидел летящие над собой разноцветные облака, пробил спиной одно из них — оно разошлось в голубом небе радужным фейерверком заискрившихся на солнце капель — и отчаянно закричал. Он не был готов впервые испытать ощущения, предшествующие смерти, и даже усовершенствованные многочисленными психотехниками структуры мозга не побороли заходящееся в панике тело. Оно не выдержало бы падения: небо летело вверх, а Кэлос с убийственной скоростью приближался к поверхности, если она только где-то существовала. Сам полёт был болезненным: разряженный воздух лишал дыхания, а встречный воздушный поток разрывал одежду и кожу. Попытка перевернуться в воздухе была ошибкой — осознавший неизбежность смерти мозг отключился, полностью отдавшись инстинктам. Мысль о том, что смерть будет болезненной, но короткой, а Врата отправят его в другую реальность, где он продолжит существование, ушла глубоко в подсознание, и Кэлос зажмурился. В его глазах собирались слёзы — он где-то слышал, что так должно быть перед смертью — ветер уносил их, а удар, которого он ждал, оказался прикосновением чего-то тёплого и пушистого.

Кэлос обнял подхватившее его в воздухе существо и не решился на ощупь определить, что это было. Прикосновение напомнило ему об Алойи — о том, что он хотел трогать — но то, к чему он прикасался, не могло оказаться человеческой кожей. Это было больше похоже на короткую шерсть или гладкие перья. Кэлос открыл наполненные влагой глаза и крепче ухватился за шею полулошади-полуптицы, которая, почувствовав его объятие, резко взмыла в небо и понеслась обратно в облака.

«Почему Врата отправили меня в этот мир?» — пережитый страх заставил Кэлоса задуматься.

— Ты знаешь, где Алойи? — Кэлос погладил шею лошади под собой и охватил её корпус ногами. Крылатая лошадь ржанула, но не ответила — она догоняла разноцветные облака: перламутрово-охровые, серые и золотые — проходила сквозь них, развеивая фейерверком игравших на свету капель, и летела дальше. — Как мне попасть к Вратам? — животное было неразумным, и Кэлосу пришлось думать самому: «Что если на этой планете и вовсе не было тверди, а для того, чтобы попасть во Врата, нужно пройти сквозь какое-то облако?»

Кэлос попытался управлять лошадью — выпрямился у неё на спине, упёрся пятками в бока, расслабил колени, но быстро понял, что это бесполезно: лошадь ныряла то вверх, то вниз в потоках воздуха, и жёсткий хребет больно бил его между ног. Полёт прекратился, когда Кэлос уже чувствовал, что не может долее терпеть — не пуганное, не знавшее седла животное несло его, как игрушку, пока не опустилось на зависший в воздухе остров.

Каким-то чудом гравитация держала рядом несколько островов. Здесь — на острове, где оказался Кэлос, — из земли бил родник, к которому жадно приникла нёсшая его лошадь-птица, — он неловко опустился в густую траву и тоже напился. Остров был небольшим — Кэлос попытался измерить его шагами и быстро достиг противоположного края. Лошадь-птица всхрапывала и косила на него жёлтым взглядом. Кэлос оглядывал буйную растительность: нетоптаную траву; мощные деревья с сочной листвой — кажется, здесь не было больше ничего. Рай? Здесь не было людей. Кэлос безусловно бы выжил. Об этом ли он мечтал? Нет, он не чувствовал себя свободным — сам воздух вокруг был его темницей.

Кэлос сжал зубы и зарычал от злости — Тень шутила над ним или издевалась. Да, он мечтал о рае: мире без войн, машин и оружия, — Тень отправляла его в такие миры, но он хотел разделить свой рай с Алойи. Её отсутствие лишало смысла всё: шум голубого океана не ласкал слух, закат терял краски, прикосновения беспокоили кожу неприятным зудом. Кэлос хотел бы следить за крылатыми лошадьми, играющими в воздухе с разноцветными облаками, приобнимая Алойи за плечо и боковым зрением наблюдая отражение своего восторга на её лице; превратить этот маленький мирок в ухоженный сад, построить дом, просыпаться, приветствовать входящую на горизонте звезду и говорить с ней — ему одному это было не нужно.

Кэлос упал на колени и ударил кулаками в почву, вырвав вместе с испачкавшей его руки зелёным соком травой комья земли, — лошадь-птица испуганно повела ушами, пристально на него воззрилась, растянула рот, показав зубы. Кэлос продолжал буйствовать — лошадь-птица забила крыльями, опрокинула его на спину встречным воздушным потоком, испуганно заржала и улетела.

Падение немного отрезвило Кэлоса — через несколько минут он уже, устыдившись собственной слабости, разбивал найденным валуном на волокна тонкие ветви деревьев, надеясь сплести из них верёвку. По здравом размышлении он предпочел этот способ перемещения между островами попытке объездить лошадь-птицу.

Острова разделяло достаточно большое расстояние — к счастью, удерживаемые силой тяготения, они лишь немного дрейфовали в пространстве. Выбранное занятие позволило ненадолго отвлечься от размышлений.

К несчастью, мысли понеслись сплошным потоком, вызывая из глубин сознания не самые приятные воспоминания, едва небо расцветил закат: "Что я сделал не так и как мои желания могли противоречить будущему с Алойи? Почему Тень отняла её?" Звезда в этом мире заходила по спирали, оставляя в воздухе след из оттенков зелёного, алого, жёлтого и оранжевого. Световое представление не закончилось с наступлением темноты: лошади-птицы расцветили небо шлейфом накопленных за день в шерсти водяных брызг. Кэлос не стал отвлекаться на сон, задействовал сумеречное зрение и к рассвету уже сплёл верёвку.

Летающие по небу лошади-птицы на рассвете оказались молочно-белыми, а голубое небо — абсолютно безоблачным. Кэлос закрепил веревку вокруг ствола росшего на краю острова дерева и спустился вниз. Оборотная сторона острова представляла собой мешанину корней, осыпающейся почвы и копошащихся в ней червей — мир больше не казался прекрасным. Длины верёвки с запасом хватило бы на то, чтобы перебраться до соседнего острова, но Кэлоса заинтересовал другой — грунт, составлявший его, был спаян в камень и практически не крошился под притяжением находящегося в центре между дрейфующими островами ядра планеты. Была ли она когда-то цельной? Об этом Кэлос не задумывался, он подумал, что врата едва ли разместили бы на ненадёжной платформе. Не тратя время на осторожность, он обвязал свободный конец веревки вокруг запястья и прыгнул.

Кэлос понял: «Что-то пошло не так», — только когда потемнело перед глазами, загудело в ушах, а его, уже зацепившегося ступнёй о камень, отбросило и утянуло в сторону от намеченной цели. Кэлос висел над пропастью, один взгляд в которую был болезненным: кровь прилила к глазам, билась в висках, черепную коробку распирало от давления, а тело в прямом смысле разрывало — он чувствовал, как перемещаются, зажимая нервы, неспособные ничем помочь ему сейчас боевые импланты. В конце концов это было настолько больно, что хотелось просто сдаться и прекратить страдания, но сплетённая верёвка оказалась надёжной — не порвалась; мозг запустил процедуры восстановления, впрыскивая в кровь эндорфины, ослаблявшие боль. Кэлос подавил панику и пополз по верёвке вверх, преодолевая гравитацию.