Сирены Амая

68 Белое лекарство

1

Идя по больничному коридору, Симо в который раз подивился тому, что видит. У него до сих пор возникали сомнения относительно реальности происходящего. Перед глазами то и дело рождались волны, огонь и текущая кровь. Потом они смешивались в торнадо бирюзовых, оранжевых и красных цветов. И этот разноцветный дребезжащий вихрь заглядывал в его душу. Или выбирался из нее. Кто знает.

«Господи, еще немного – и я сойду с ума. – Симо кисло улыбнулся медсестре, которая смотрела на него с нескрываемым испугом. – "Постстрессовое состояние". Кажется, так это называется. Когда ты не спишь, не ешь, а вместо этого находишься в кресле, ввинченном в пол рассудка, и просматриваешь тот самый "стресс" снова, и снова, и снова…»

Он завернул в палату и приободрился, обнаружив там сразу две вещи, в которых так сильно нуждался в последнее время. Первая – улыбка на лице Лены. И вторая – стакан теплого молока, оставленный вместе с подносом на тумбочке.

– Привет, милый. – Лена обняла его. Чересчур крепко, будто тот самый торнадо и впрямь мог его унести. Она чуть отстранилась. – Как ты? Только не ври мне.

– Привет. Спасибо, отлично.

Всё-таки соврал. Симо прижался к жене, вдыхая аромат театральной пудры. «Запах "Вельзевула", – напомнил он себе. – Дьявол повсюду, живет среди нас, выплясывая чечетку даже по воскресеньям. Заплатите ему, ведь он старается. Аминь».

Симо втягивал этот крахмальный и частично безвкусный аромат с ее шеи, как наркоман – дозу. Взглянул в окно. Снаружи, под самой крышей мира, сияло майское солнце. Прошло уже шесть полных дней с тех пор, как они выбрались из того ада.

– Хмара сказал, что заживление идет по плану. Хотя я, конечно, срыгнул ему разок на пеленку. Господи, прямо как младенец.

Лена слабо улыбнулась. Хмара был гастроэнтерологом, знавшим о желудке больше, чем о том, как ухаживать за собственной бородой. Довольно неряшливой, надо отметить. И бородач с явным удовольствием заставлял Симо глотать всякие неаппетитные зонды на трубках, чтобы потом, с видом бывалого рыболова, вытягивать их на поверхность.

Симо поежился, почувствовав привкус пластика во рту, и потянулся за молоком. Сделал глоток. Настоящее блаженство. Теперь каждая порция ощущалась белым теплым шелком.

– А как в остальном, Симо? – настаивала Лена. Ее серые глаза сканировали, вытаскивали упрямца на свет.

Сима с сожалением посмотрел на стакан, уже пустой, и пожал плечами. Стакан вернулся на тумбочку.

– Завтра домой, как я и говорил.

– Не прикидывайся, Симо Ильвес. Ты прекрасно понимаешь, о чём я.

Да, он понимал. Только вот легче от этого не становилось.

И дело не в том, что от него ждали какую-то иную правду, нежели ту, что он поведал. Нет, он вполне мог пересказать эту мерзость снова. Слушатели побледнеют и в сотый раз. Просто он не расскажет чего-то нового, будет стоять на своем, и это, наверное, тоже свидетельствовало о том, что он не в себе.

На следующей неделе должны были состояться сразу два слушания, первые из многих. Одно – в Кемском межрайонном следственном отделе, проводимое дисциплинарной комиссией совместно с ребятами из прокуратуры. Псы пускали слюни и чуть ли не мочились под себя, ожидая угощенья. И второе – в Кемской районном суде. Здесь, кстати, тоже водились нетерпеливые животные. Некоторые из них носили черные мантии.

Если так посмотреть, то суть слушаний была довольно проста: виноват ли Симо Ильвес хоть в чём-либо и что с ним, таким неуклюжим кретином, делать? Всё так или иначе сводилось к обвинениям во множественных смертях.

Симо не заметил, как взял шариковую ручку, которой периодически делал заметки в блокноте, и начал ее грызть. От его сознания ускользнуло и то, что он забрался на кровать, пристроил на ногах в больничных штанах ноутбук и отрыл чистую страницу текстового редактора.

К нему, озадаченному собственными мыслями, подошла Лена. Запечатлела на его щеке прощальный поцелуй. Этот бой он должен выиграть сам, и она верила, что у него получится.

Правда, глубоко под слоями любви и заботы Лену бил озноб.

В ее глазах Симо напоминал астронавта из фильма ужасов, вернувшегося с орбиты. Вроде бы всё то же – мимика, губы, запах кожи, – но за всем этим словно зрела чужая жизнь, готовая выбраться наружу, чтобы пожрать мир. Порой она действительно понимала, что́ видит в его глазах, всё чаще принимавших мечтательное выражение.

И тогда ужас махал ей черной ручкой со дна рассудка.

Лена готова была поклясться, что Симо понравилось всё, что он пережил. Абсолютно всё. Но в первую очередь – то ощущение, которое он испытал, когда играл кошмарного божка, мстящего за нанесенную обиду. Она любила его и потому предпочитала, чтобы в ее внутреннем мире и дальше шли густые снегопады из любви и вечерних телесериалов. А страх и любовь плохо совмещались. Так что она ставила всё на красное.

– Ты бы хотела попутешествовать, Лена? Может, сменить место жительства? Как тебе идея?

– Как мне? – Лена удивилась, но не потому, что слышала это, а потому, что Симо говорил об этом осмысленно. Впервые.

Он поднял удивленные глаза:

– Ты что-то сказала?

И осмысленность пропала, исчезла. На поверхность его сознания словно вырвался пузырь, несший чужие слова. Так уже было около восьми раз. Лена невольно считала эти жутковатые моменты. Сперва Симо задавал странные вопросы – о путешествии, других местах, – а потом удивлялся, когда она пыталась выяснить, что именно он имел в виду.

– Ничего, – наконец сказала она. – Просто мысли вслух. Покажи им, чемпион.

Улыбнувшись мужу чуть грустной улыбкой, Лена вышла.

2

Симо занес пальцы над клавиатурой. Он был убежден, что за атакой на его персону стояла та парочка. Да, именно они. И это знание что-то да весило.

Тем поздним вечером он, Ева и Марьятта добрались до юго-восточного городского причала. По иронии судьбы именно отсюда «Архипелаг» отбыл утром того же дня. Было около одиннадцати, и для скучающего охранника они выглядели кучкой бродяг, угнавших чью-то лодку. Отчасти так оно и было. Вид пистолета немало поспособствовал поднятию настроения охранника. Тот даже согласился вызвать полицию и, чего уж там, «скорую».

Тогда-то и начались первые странности.

Личность Симо установили и подтвердили, но ему всё равно не сразу удалось убедить Мирослава Усова, поднятого по такому случаю из постели, в необходимости отправки людей на Сирены Амая.

Руководитель департамента береговой охраны противился этому так, словно его яйца покусывал аллигатор, которому очень и очень не нравились положительные ответы. «Только скажи "да", и я получу такой жалкий ужин, что лишь раззадорю аппетит», – говорила эта пасть. По крайней мере, у Симо сложилось именно такое впечатление.

Худшее ждало впереди. Куратор их миссии, Степан Сальников по прозвищу Чабан, погиб несколькими часами ранее, разбившись на пути в Корг. Эта новость едва не выбила Симо из седла. Выходило так, что аллигатор прошелся пастью не только по промежности руководителя департамента береговой охраны, но и по его заместителю. Причем заместителю достался смертельный укус.

А потом заявился и сам аллигатор – в образе парочки из Управления пограничной службы ФСБ.

Ульяна Жгилёва и Филипп Зимин. Симо имел возможность оценить их. Рукопожатия сказали о многом, а лица – еще больше.

Это были скучающие убийцы, которые к тому же потрахивались. О последнем говорило то, насколько близко они стояли друг к другу. Так могли стоять лишь те, чье личное пространство давно уменьшилось до анальных и прочих отверстий.

Руки этих двоих тосковали по сопротивлению, какое дает плоть, оказавшись под лезвием. Касания чуть жадные, но в меру, со знанием дела. Лица – с показушной темной вежливостью, без эмоций и намека на улыбку. Говорили немного беспокойно. Так, будто присутствие Симо чертовски нервировало их.

В основном они доказывали, что сию минуту невозможно что-либо сделать. Потому что сперва следовало получить одно разрешение, а потом другое, да и нужный человек уехал в какой-то там домик, чтобы хорошенько отодрать женушку на свежем воздухе. Или не женушку, а ее талантливую дублершу. А всё потому, что теперь Сирены Амая – закрытая территория. Этакий человеческий заповедник, в котором проживал коренной народец. И плевать, что там всё пылало.

Если сравнить бюрократию с катушкой, на которую наматывают проволоку отказов, то Жгилёва и Зимин владели самым большим в мире мотком.

Наконец Симо позволил и себя отвезти в городскую больницу, чтобы уже оттуда спорить со всеми слабым охрипшим голосом.

У дежурного врача приемного отделения полезли глаза на лоб при его появлении. Марьятта тем временем проходила общее обследование, а Еву осматривали в хирургии. Симо же получил промывание желудка, несколько метров бинтов и первый стакан теплого молока.

Это было рискованно, но врач, неулыбчивый низкий мужичок, всё же настоял на приеме «белого лекарства». По его словам, это могло дезактивировать неизвестные на тот момент токсины. Слава богу, пищевод Симо не сузился из-за повреждений настолько, чтобы пришлось лезть туда всякими расширителями. Еще одной «медовой ложечки» он бы не перенес.

Информация о погибших на Сиренах Амая стала еще одним ударом.

К тому времени, как отряды береговой охраны и спасателей добрались до общины – полученные разрешения не торчали у них разве что из задниц, – на острове остались одни мертвецы. Это случилось ближе к четырем утра. Тела исчислялись десятками.

Дети Амая, которые не сгорели и не задохнулись в огне, перебили друг друга. Победители покончили с собой. А всё потому, что он, Симо Ильвес, поддался необъяснимому темному порыву. Да, он знал, что там находились дети, но в тот момент ничего не мог с собой поделать.

Когда на следующий день у его палаты образовалась очередь, Симо рассказал всё как есть. Что он, пытаясь спасти себя и остатки группы «Архипелаг», притворился чертовым богом. Очень и очень злым богом. Умолчал лишь о том, что они с Евой сделали у всех на глазах. Это было их личное дело, как бы нелепо это ни звучало. Насколько он знал, Ева и Марьятта тоже вымарали эту сценку из показаний, хотя они об этом и не договаривались заранее.

Пока Симо лечился, его рассматривали, изучали и опрашивали. Если точнее – рыли ему могилу, используя такие лопаты, как «превышение служебных полномочий», «халатность» и «непрофессионализм». Так продолжалось до тех пор, пока Жгилёва и Зимин не пропали с радаров.

Это случилось в тот момент, когда у всех возник очевидный вопрос. А почему вообще существовала община, практиковавшая пытки и жертвоприношения, но именуемая по какой-то причине «коренным и малочисленным народом»? Да еще и зарегистрированная в день обнаружения трупа? Это была та ситуация, когда «дважды два» сработало безукоризненно, дав искомое «четыре».

И аллигатор бежал.

– Что ж, Симо, похоже, у тебя достаточно спичек, чтобы поджечь этого «плетеного человека». Не спасешь себя, так хоть пару хвостов подпалишь.

Пальцы Симо застучали по клавиатуре. На экране появились первые слова.