Лицом к победе

* * *

А мы такую книгу прочитали…

Не нам о недочитанных жалеть.

В огне багровом потонули дали

И в памяти остались пламенеть.

Кто говорит о песнях недопетых?

Мы жизнь свою, как песню,

пронесли…

Пусть нам теперь завидуют поэты:

Мы все сложили в жизни, что могли.

Как самое великое творенье.

Пойдет в века, переживет века

Информбюро скупое сообщенье

О путь-дороге нашего полка.

ЛЕВ ОШАНИН

ДОРОГИ

Эх, дороги…
Пыль да туман.
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами —
степями,
полями,—
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Эх. дороги…
Пыль да туман.
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
А дорога дальше мчится,
пылится,
клубится,
А кругом земля дымится —
Чужая земля!
Эх, дороги…
Пыль да туман.
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Край сосновый.
Солнце встает.
У крыльца родного
Мать сыночка ждет.
И бескрайними путями —
степями,
полями —
Все глядят вослед за нами
Родные глаза.
Эх, дороги…
Пыль да туман.
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Снег да ветер
Вспомним, друзья.
…Нам дороги эти
Позабыть нельзя.

ЕХАЛ Я ИЗ БЕРЛИНА

Ехал я из Берлина
По дороге прямой,
На попутных машинах
Ехал с фронта домой.
Ехал мимо Варшавы,
Ехал мимо Орла —
Там, где русская слава
Все тропинки прошла.
Эй, встречай,
С победой поздравляй!
Белыми руками
Покрепче обнимай.
Очень дальние дали
Мы с друзьями прошли
И нигде не видали
Лучше нашей земли.
Наше солнышко краше,
И скажу, не тая:
Лучше девушек наших
Нет на свете, друзья.
За весенние ночи,
За родную страну
Да за карие очи
Я ходил на войну.
Вы цветите пышнее,
Золотые края.
Ты целуй горячее,
Дорогая моя!
Эй, встречай,
С победой поздравляй!
Белыми руками
Покрепче обнимай.

ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН

ПОГОНЯ

Я старею, и снятся мне травы
а в ушах то сверчки, то шмели.
Но к чему наводить переправы
на оставленный берег вдали?
Ни продуктов, ни шифра, ни грязи
не хочу ни сейчас, ни потом.
Мне сказали:
— Взорвете понтон
и останетесь в плавнях для
связи. —
…И остался один во вселенной,
прислонившись к понтону щекой,
восемнадцатилетний военный
с обнаженной гранатной чекой.
С той поры я бегу и бегу,
а за мною собаки по следу.
Все — на той стороне. Я последний
на последнем своем берегу.
И гудят, и гудят провода.
Боль стихает. На сердце покойней.
Так безногому снится погоня,
неразлучная с ним навсегда.

ЭПИЛОГ

— Вернешься — ты будешь героем,
ты будешь бессмертен, иди! —
И стало тревожно, не скрою,
и что-то кольнуло в груди,
и рухнул весь мир за плечами:
полшага вперед — и в века…
Как это не просто — в молчанье
коснуться рукой козырька,
расправить шинельные складки,
прислушаться к дальней пальбе,
взять светлую сумку взрывчатки
и тут же забыть о себе…
А почестей мы не просили,
не ждали наград за дела.
Нам общая слава России
солдатской наградой была.
Да много ли надо солдату,
что знал и печаль и успех:
по трудному счастью — на брата
да Красное знамя — на всех.

АЛЕКСАНДР ПРОКОФЬЕВ

ЛЕНИНГРАД

Ленинград, Ленинград, наисмелый
из смелых.
Величавый, суровый, кто не знает
его!
Вот он, весь заснежённый, стоит
под обстрелом.
Не сгибаясь, не дрогнув, не боясь
ничего!
Он в дыму орудийном, но взор его
ясен.
За войной и работой мы его
застаем.
Он в легендах веков несказанно
прекрасен
В несказанно великом геройстве
своем!
Вкруг него непогода метелит
лихая.
Бури небо таранят, вьюги бешеной
вскрик.
И когда же он спит, плотно веки
смыкая.
Иль немного подремлет, хоть
на час, хоть на миг?
«Никогда!» — отвечаем для всех
поколений.
Так сильна его доблесть и воля
крепка.
Вот таким его создал
в семнадцатом Ленин,
И таким он проходит в века и
в века!
Смерть не властна над ним.
И злодеи не выжгут
То, что здесь Революция строит
сама,
Ленин выбрал его, непреклонного
трижды.
И теперь, как тогда.
шторм качает дома.
И теперь город в битве.
в отважном походе.
Не смыкая орлиных натруженных
глаз.
Он, сметая преграды, вновь
в бессмертие входит.
Мы — свидетели этому.
Слава за нас!

* * *

На гвардейский корпус пал наш
выбор,
На его штыки.
И, отбив Сестру, рвались
на Выборг
Гвардии полки.
Разметав в стальном и медном
блеске
Гнев под небеса.
Шли полки, где нынче в перелесках
Тенькает коса.
Волчьи ямы. мины и траншеи.
Красный гнев, взорви!
Шли стрелки в траве, в цветах
по шею.
По приклад в крови!
Здесь в саду снаряды долго выли.
Лаял пулемет.
Этот сад наш воины отбили
И пошли вперед..
Шли, росу сбивая словно бусы,
В долы падал гром;
А один остался, самый русый.
Вон под тем холмом.

ВЛАДИМИР СЕМАКИН

Прошло не помню сколько лет
и сколько вечеров,
а все в душе не меркнет свет
мальчишеских костров.
Я с малых лет дружил с огнем
хотя бы потому,
что на рыбалке и в ночном
он гнал в овраги тьму.
А там — война.
Гудел гудок
в поселке заводском —
и я пришел на огонек,
горевший над станком.
Тот огонек был, правда, мал,
но он помог огню —
тому, который пробивал
немецкую броню.

ПОСЕЛОК

Простой барак.
Ни сада, ни ограды.
Невзрачное подобие жилья.
О нем и вспоминать-то бы не надо,
но там ютилась молодость моя.
Ей надо б жить просторнее и выше,
и разве где-то не было домов?
Но жил я под приземистою крышей,
затерянной за крышами холмов.
Могло засыпать каждую минуту
весь этот дом поземкою с горы,
но он, как будто радуясь чему-то,
глядел туда, где, разводя пары
и грохоча платформами, на рельсах
пыхтел, довольный грузом, паровоз.
Из-под брезента издали виднелся
лишь ровный ряд резиновых колес.
Лишь ряд колес…
А что там, под чехлами,
чей длинный хобот замер на весу,
не знал барак, следя за поездами,
из виду пропадавшими в лесу.
Но мнится мне, что,
вглядываясь в дали,
в конце концов догадывался он,
что мы недаром жили на Урале,
где днем и ночью ухал полигон.
А на токарном радужная стружка
Кудрявилась, дымясь на сквозняке.
Еще деталь — еще готова пушка!
И силы прибавляется в руке
от этой мысли, выплывшей внезапно
и как-то ярко вспыхнувшей в мозгу.
Еще одна! —
и залпы,
залпы,
залпы,
и дрогнул враг на волжском берегу!