Идите и убивайте!

Парой дней ранее. 25 мая 2021 года. Ростов-на-Дону, Россия

…выражение "люди, которые велят", — это мое. Так называлась одна моя книга, ее очень быстро сожгли.

— Кто? ОНИ сожгли?

— Нет. Те, кто считали, что ИХ нет. Вернее, делали вид, что ИХ нет… В. Крапивин «Голубятня на желтой поляне»

Городов — много, но успешных среди них — единицы. И у всех успешных городов — есть тайна. То что на поверхности — бизнес-центры, ухоженная набережная, растущее население — это все на поверхности. Тайна — это то чего постороннему человеку не показывают. Но то что есть. То, что подпитывает город как корни — растение. Корни никто не видит, но без них растение — зачахнет и погибнет.

И всегда есть — почва. То за счет чего растение живет и существует.

Ростов-на-Дону (его все называли уже просто «Ростов», старый, северный Ростов давно потерял свое значение) всегда жил за счет двух вещей: хлеба и криминала. Но в последнее время — к ним добавилась третья: уголь.

Про криминал Ростова-Папы говорено — переговорено, не стоит и поминать. Ростовские уркаганы — из-под штанов трусы снимут. Хлеб… здесь начинается великий хлеб, великая житница, тянущаяся до самых берегов Черного моря. Это при коммунистах, так их задери, хлеб не продавали, а покупали. А теперь — каждый год золотая река спускается к рекам и морям настоящим, к экспортным портам, чтобы идти в дальние страны. А в последнее время к ним присоединился и подсолнечник, и курица и свинина и много чего еще. Даже чай — восстановили, вместе с виноградниками. Казаки хозяева крепкие и как коммунисты не старались — не выкорчевали.

А что касается угля…

В свое время — в девяносто втором — Ростов стал базаром для всей Южной и Восточной Украины, от Харькова до Николаева. Гайдар сделал гениальную вещь — отпустил цены, разрешил торговать кому угодно и как угодно. А отделившаяся Украина — этого не сделала, и поплатилась тут же. Товары из хлебной, сытой даже в девяносто первом году Украины — высосало как пылесосом. В момент! Все говорят про челноков в Турцию, но никто не вспоминает про челноков, которые кто с кравчучкой, а кто и вагонами погнал в Россию зерно, мясо, сало. Когда на полках ничего не было, а потом вдруг появилось — это вот оно. Одно время — на Украине контролировалось до восьмидесяти процентов розничных цен — на бумаге, потому что на прилавках товаров не было. Всё что было — всеми правдами и неправдами вывозилось в Россию, чтобы там быть проданным за нормальные деньги, а не за купоно-карбованцы, и все что продавалось в России — тут же обращалось в доллары США, потому что на Украине нормального обмена тогда не было, и курс был грабительский. Украина — подписала себе смертный приговор уже тогда, обрекла себя на постоянное отставание от России. И именно Ростов был тогда главным рынком, на котором украинцы продавали и покупали. Понятно, что такой город — бедным быть просто не мог — половина соседней страны на нем торгует.

Потом — Ростов стал настоящими воротами России на Кавказ — здесь заканчивается Центральная Россия и начинается Юг. Люди здесь лихие, с самого детства — дошло до того что недавно чеченские родители пожаловались, что их детей в школе русские бьют. Казаки есть казаки — были и есть. И будут — пока Дон течет, пока Россия стоит. Понятно, что и тут Ростов использовал эту ситуацию— как раньше говорили «подходите видаться»…

А потом на Украине началась война.

Целых две области — плюс южное украинское приграничье. Несколько миллионов человек, которые хорошо понимают, что на той стороне нет смысла вкладываться ни во что — как нет смысла строить дом на болоте. Что к лучшему — не изменится уже ничего. Никогда. И потому — надо сниматься с места… детей отправлять учиться, старых перевозить, покупать квартиры, торговать…

Белгород, в советские времена нищий, забытый городишко центральной России — сейчас стал филиалом Харькова. Кто-то и в Воронеж перебрался, подальше. Кто-то до Москвы доехал. Одесситы — массово подались в Крым и в Сочи. А вот юг Украины и большой Донбасс — он весь — здесь. В Ростове — батюшке.

Вот и растут как грибы после дождя торговые центры с ядовито-синим, на манер Донецка остеклением. И спрос на жилье не кончается и все больше и больше людей с характерным украинским говором на рынках. Ходят, присматриваются, кто и торгует. Донецкий менталитет — отлично ложится на местный, лихой нрав и колорит. Подходите видаться.

И вот — нарушены годами, а то и веками складывавшиеся связи, пути поставок — но на их место стремительно приходят новые. Донбасс не заблокирован — в Ростовском речпорту кипит работа, донецкий и луганский уголек уходит отсюда как по всей России, так и за границу — да и на Украину тоже. Туда — сюда — продукты, бензин, товары первой необходимости. Водка и табак тоже не застаиваются. В Зоне — работает намного больше всего, чем это принято представлять, тем более что там налоги ниже и зарплата мизер. И все это — идет через Ростов, превращаясь в новые квартиры, бизнес-центры и Порше Кайенны.

Но за благополучием — если присмотреться, можно увидеть горе и трагедию целого региона, раздавленного войной, и теперь живущего как попало. Региона, который посмел поверить и теперь живет в геополитических тисках. А еще присмотревшись — можно увидеть и призрачные фигуры серых кардиналов этой войны. Тех, кто в ней крайне заинтересован.

Тех, кто крайне заинтересован во всем, что с нами происходит, последние несколько лет.

Тех, которые велят…

Все говорят, что их нет. А они есть…

В. Крапивин

«Голубятня на желтой поляне»

В обычных городах набережная самое престижное и самое оживленное место города — но не в Ростове. В Ростове — большая часть берега Дона отведена под портовые сооружения, местный речпорт — это перекресток миров. С другой стороны — место отдыха, злачное место с кафешками, с мангалами и нетрезвыми компаниями, это место имеет свое имя — Левбердон, его так и называют. А еще в Ростове есть Богатяновка — Богатый спуск, раньше это было место знатное, но при Советском союзе жизнь там захирела, и Богатяновка превратилась в криминальную трущобу наподобие Гарлема. Но недавно — земля стала пользоваться спросом, и случился большой пожар, и все поняли, что старой Богатяновке — осталось совсем недолго. Скоро тут будут стоять как в Сочах стеклянные свечки, и лихое прошлое забудется как страшный сон…

Белый Mercedes GL последней модели, с мордой похожей на S-класс и номерами Краснодарского края, явно сочинскими — медленно, словно ощупывая разбитый асфальт, перед тем как ступить — спускался по Богатому спуску к воде…

Где-то трущобы еще стояли, а где-то их уже сносили, и китайские красные самосвалы, весело ревя моторами, уносили рухлядь куда-то подальше, и первые молоты уже вбивали сваи будущих бетонных свечек, и работяги — хохлы привычно делали свою работу, а их бригадиры — почти все армяне — договаривались с работодателями. По всей границе — есть приграничные рынки рабочей силы и у редкого армянина — строителя нет подержанного, но ходкого бусика — маршрутки, на которой он набирает рабсилу и развозит по объектам. Через пятьдесят лет, даже раньше — все и забудут, кто и как это строил — как забыли, кто и как строил Бруклинский мост…

Мерседес мигнул фарами и остановился. Стоящая впереди Ауди — мигнула в ответ…

Тогда из Мерса выбрался человек, где-то между сорока и пятьюдесятью, начальственного вида, и явно, что с военной косточкой. Пошел по направлению к Ауди, из которой выбрался мужик постарше, за шестьдесят. Этот был совсем не похож на военного, скорее на главу какого-нибудь провинциального городка, переизбиравшегося раз за разом из-за отсутствия альтернативы. Но это был человек, который работал в правительстве России с девяносто третьего года, его назначал еще Виктор Черномырдин. И с тех пор — он ни разу не оказывался вне системы — ни при Путине, ни при Медведеве. Пожалуй, своим политическим долголетием он уже мог конкурировать с Анастасом Микояном — тот вошел во власть при Ленине, а вышел при Брежневе…

Мужик этот — был одет в костюм, явно сшитый в России. Не в Великобритании, и не в Италии. Это тоже сейчас особый шик — хотя к бывшему ателье ЦК КПСС сейчас открыт свободный доступ, и даже дядя Вася слесарь может там пошить себе костюм, если деньги есть — только не каждому позволено. Правила есть и сейчас, только тайные. Кому и что позволено. Тот, кто шагнет за флажки — может пенять лишь сам на себя.

Как там у Крапивина…

— Если нет правительств, то кто же управляет людьми на всей… Планете?

— А зачем ими управлять? — опять удивилась Данка. — Маленькие, что ли? Каждый и так знает, что ему делать.

— А кто же охраняет порядок?

— Где? — не поняла Данка.

— Ну, везде…

Она пожала плечами:

— В школе — учителя. Дома — родители… или вообще старшие. На работе — начальство…

Крапивин ведь о страшных вещах пишет. О системе, которой не нужна внешняя атрибутика власти. О системе, которой подчиняются просто потому что так заведено и никто не задает простой вопрос — почему? О людях, которые подчиняются правилам даже несмотря на то что их уже никто не охраняет. Где, в какой же еще стране может быть такой уникальный способ правления: Те, Которые Велят?

И мужик этот смотрел с откровенным… недовольством на своего более молодого визави. Не с гневом — а просто с недовольством.

А молодой не спешил, и в разговор первым не вступал. Правило в таких случаях — не лезь на рожон сам, если не тебе надо что-то от твоего визави — то и молчи. Слушай, что говорит он. Не пытайся предупредить, предугадать, облегчить его положение. Пусть он сам думает, что сказать, да как да какими словами. А ты слушай. Молодой был сильным переговорщиком, очень сильным, учеником самого Тарасова[38]. Да и служба в спецназе — отучила его бояться. Хотя — в неофициальной табели о рангах он стоял много ниже пожилого, при том, что официально он был даже повыше. Просто неофициальная табель — сохранилась еще со времен СССР и негласно учитывала возраст и стаж работы, то есть старшему хамить было не принято, и это табу неофициально поддерживалось всеми. Хотя…

— Что молчишь — не выдержал пожилой. Он явно злился — потому что понимал, какая идет игра

— Давайте поговорим — согласился молодой — только о чем не знаю. Вы ведь все рычаги включили, чтобы меня сюда вытащить.

— Так ты ж сам уклонялся от встречи

— А зачем мне с вами встречаться?

Пожилой покачал головой

— Наглец…

— Лев Викторович… если есть что сказать — говорите. Если нет — я сейчас сяду в машину и уеду. О чем говорить то будем? Долю мне в портовых делах предлагаете что ли?

Пожилой рассмеялся — каким-то кудахтающим смехом

— Ну, наглец. Ты пальца о палец не ударил в порту, а долю требуешь.

— Так я не требую. Всё?

— Нет, не все. Ты что творишь, с. нок? А?

— А вот это уже хамство, Лев Викторович. Я вам не подчиненный, вы мне не начальник. И повода я не давал, так?

Пожилой помолчал, потом немного сбавил тон.

— Ты что творишь? В Донецке — а теперь и в Грецию полез.