Палестина в петле сионизма. Преступники. Жертвы. Свидетели. Судьи

Оказавшись снова в больнице Красного Полумесяца, мы обнаружили, что у нас нет электричества, а без него мы не могли получить воду. В больницу приходили израильские офицеры и техники, даже врачи. Мы рассказали им о наших проблемах. Техники сказали, что починят наш электрогенератор, но этого не сделали.

11 июня были арестованы члены персонала Красного Полумесяца, находившиеся в частной больнице. 12 июня к нам в помещение пришли израильские офицеры и сказали, что весь мужской персонал должен спуститься вниз для проверки личности. В этот момент я оперировал, поэтому мне велели прийти на следующий день, в 10 часов утра, в военный штаб.

В военном штабе я встретился с военным губернатором. Он знал меня по имени, и ему была известна моя репутация. Они знали, что я — канадец греческого происхождения, хирург, работающий в Красном Полумесяце. Меня пригласили принять участие в заседании комитета, в состав которого входило трое израильских врачей и владельцы частных больниц в районе Сидона. Мы обсудили, как лучше организовать медицинское обслуживание населения, какое оборудование и персонал были в нашем распоряжении. Именно тогда я узнал, что во время боевых действий в районе работало всего две группы медиков — наша и группа в частной больнице, где находилась вся оставшаяся часть сотрудников Красного Полумесяца. Третья больница приняла только четырех женщин с родовыми схватками, но отказалась принимать раненых. Остальные десять частных больниц просто закрыли двери.

После окончания заседания комитета мне предложили пройти проверку личности. Эвакуированное население разместили на пляже, где не было питьевой воды, водопровода и канализации.

Мужчин отвели на маленькую улицу; туда же отвели и меня. Там стояло три джипа. В каждом из них сидел человек в капюшоне с прорезью для глаз. Один человек был завернут в одеяло — так, что нельзя было видеть его лица. Рядом с каждым из этих людей сидел израильский солдат. Многих из проходящих мимо людей отзывали в сторону и писали им что-то на спине фломастером на еврейском языке. Нам связали руки и поставили у стены. Человек 10 или 15 из нас отвели в близлежащую монастырскую школу. Прямо у входа там находился маленький дворик, ведший в три классных комнаты. Эти комнаты использовались для допросов.

Ко мне подошел офицер. Он назвался Абу Джорджем и тут же отвел меня в один из классов, где стал допрашивать меня на французском языке. Он уже знал мое имя и был наслышан о моей деятельности. Я рассказал, чем занимался в больнице. В той же самой комнате находились два врача из больницы Красного Полумесяца — д-р Ахмад Субра (ливанец) и д-р Саиф (из государства Бангладеш). Последний был анестезиологом. У обоих на лице были следы побоев. После короткого допроса меня, все еще со связанными руками, вывели во внутренний дворик, там велели сесть, но потом увели на школьный двор.

В школьном дворе находилось 500 или 600 заключенных. Они сидели на земле. Вводили и уводили разных людей, но число заключенных всегда составляло примерно 500 человек. Их держали в очень плохих условиях. Нас окружало 6 или 7 бронетранспортеров и 40 или 50 солдат, ночью освещали прожекторами с бронетранспортеров. В день давали 3–4 чашки воды. Дважды в день на пятерых заключенных делили батон хлеба. У нескольких пленных были завязаны глаза, а нескольких пленных избили, как только привели во двор, перед тем как они сели на землю.

Пленных били и оскорбляли, когда они начинали разговаривать друг с другом или просить воды. Временами избиения проводились наугад, без разбора, пленных начинали бить без всякой причины и снова возобновляли избиения через час или два. Физические оскорбления включали в себя простые пинки, а также избиения деревянными палками и пластмассовыми трубками, которые использовались в тех местах для изоляции электропроводов. У одного из солдат было "модернизированное" орудие — пучок веревок с узлами и привязанными на концах болтами. Несколько раз имели место групповые избиения, когда четверо или пятеро солдат били заключенного в течение 15–20 минут.

В ряде случаев меня вызывали израильские солдаты — для осмотра некоторых заключенных. У них были повреждения, или же веревки впились им в запястья так глубоко, что разрезали кожу. В двух случаях пленники были мертвы. Один из них упал примерно в 10 ярдах от меня, и после этого его в течение 15 или 20 минут избивали солдаты, потом оставили лежащим на солнце на несколько часов. Ко мне подошел солдат и спросил: "Ты ведь врач? Пошли со мной, взглянешь на того парня". Я пошел с ним. Человек был мертв. Я обследовал его. Над левым виском у него был небольшой кровоподтек. Я повернулся к солдату, и сказал, что этот человек мертв. Только и оставалось, что унести его.

Другой умерший был в группе из четырех заключенных, которых избили на другой стороне школьного двора. Когда меня привели туда, заключенные сказали, что двое людей из их группы умерли утром. Конечно, без вскрытия я не мог определить точную причину смерти. Но частично причиной смерти стали плохие условия, в которых держали пленных, избиения и физические издевательства, а также обезвоживание организма и, вероятно, солнечные удары (было 95 или 100 градусов по Фаренгейту).

Нас держали там три дня. Во время одного из допросов в классных комнатах я слышал звуки ударов. Меня допрашивали о судьбе двух израильских летчиков; о том, которого захватили живым, и о том, который умер. Очевидно, они получили информацию, что я лечил оставшегося в живых летчика в больнице Красного Полумесяца в Сидоне. Однако было легко доказать, что я еще не прибыл в Сидон в то время, когда произошло это событие. Я был еще в Набатии.

В конце концов нас отвезли на фруктоперерабатывающий завод, находившийся на южной окраине Сайды. Там на площадке находилось 2 или 3 тыс. человек. Я был в одной из последних групп, которые направили из монастырской школы на фруктоперерабатывающий завод. С завода нас увезли на север Израиля.

За два дня до ареста, посреди ночи, я работал (делал больным перевязку), когда снаружи раздался странный звук. Я выглянул в окно. По городу, в северном направлении, вели 300 или 400 пленных. На следующий день я попытался узнать у пришедших в госпиталь людей, известно ли им о существовании лагеря для пленных к северу от Сайды. Но никто не знал ни о каком лагере.

На фруктоперерабатывающем заводе меня держали примерно полтора часа. Именно там меня один раз ударили. Это был единственный раз за время моего задержания. Ударившему меня человеку, очевидно, не понравилось, как я на него смотрю. Было также очевидно, что ему приказали ни в коем случае не оскорблять физически меня и двух моих норвежских коллег. В монастырской школе избиения проходили на глазах офицеров. При некоторых избиениях присутствовал даже военный губернатор. По тому, как с нами разговаривали охранники, и по тому, как смотрели на нас менявшие их охранники (мы — это норвежцы и канадец), мы понимали, что с нами обращались по-особому. Когда нас в конце концов отвезли в тюрьму "Магидо", тамошний офицер сказал, что он получил приказ обращаться с нами хорошо. Позже, во время одного из допросов, один из офицеров приколол мне к рубашке бумажку и написал на ней что-то по-еврейски. Он объяснил мне, что это был приказ обращаться с нами хорошо. Условия в тюрьме "Магидо" были немного лучше. Нас поместили в камеру, где находилось еще около 50 заключенных, большинство из которых были египтянами. Им сказали, что их задержание — простая формальность и что их освободят через несколько дней.

50 или 60 других пленных, ехавших с нами в одном автобусе, разместили в полях вокруг тюрьмы. Обстановку там описал австриец ливанского происхождения Али Харири, который гостил у своей семьи с женой и провел четыре дня в этих полях. Условия там были намного хуже, чем в монастырской школе в Сидоне. Выдача продовольствия и воды — строго лимитирована. Заключенные были связаны; их постоянно били. К тому моменту там находились тысячи и тысячи заключенных.

Через три дня нас вывели из камеры на тюремный двор. На руки надели наручники, а глаза завязали. Это было первый раз, когда на меня надели наручники. Наручники произведены компанией "Смит энд Вессон" в штате Коннектикут. Меня допрашивали пять раз в монастырской школе и пять раз — в тюрьме "Магидо". Повязку с глаз мне снимали только во время допросов. Нас там держали около 48 часов, а потом отвели обратно в камеру. Еще раз нас выводили для последнего допроса, после чего отвели обратно и сказали, чтобы мы были готовы.

В тюрьме с нами обращались как с военнопленными: взяли нашу одежду, раздели, выдали тюремную форму, алюминевый поднос и ложки, забрали все ценные вещи, зарегистрировали их, а нам выдали квитанции. Квитанции были написаны на еврейском и арабском языках. Надпись на арабском гласила: "Военнопленный; квитанция на получение ценных вещей". По освобождении из тюрьмы нам возвратили наши ценности. Мне не вернули мои идентификационные бумаги, включая удостоверение Красного Креста, подтверждающее, что я являюсь доктором, и мой carte de sejour (виза, выдаваемая на год ливанским министерством внутренних дел). Я потребовал их. Офицер сказал, что не может их найти, и меня выдворили так поспешно, что я не успел выразить свое недовольство. Нас отправили в Тель-Авив, и я был выпущен на свободу в управлении военных связей министерства иностранных дел в присутствии трех чиновников из канадского посольства.

Марианна Меллер,

социолог (Норвегия)

Когда они арестовали моего мужа, я находилась в госпитале в Сидоне. Положение там очень тяжелое. Не было ни воды, ни электричества. У нас не хватало врачей и обслуживающего персонала. Израильтяне знали об этом, поскольку они ежедневно наведывались в госпиталь.

В госпитале находилось 70 пациентов при медицинском штате, состоящем из врача, нескольких медсестер, трех общественных служащих, главной нянечки и трех палестинских помощниц.

14 июня я отправилась к израильскому командующему полковнику Арону Мозеру спросить его о судьбе арестованных работников госпиталя и поинтересоваться об обещанной группе скандинавских врачей. Его ответом было обещание закрыть госпиталь в тот же день. Я попыталась возразить ему, пояснив, что в госпитале находятся на лечении 70 больных. Несмотря на это он подтвердил свое намерение закрыть госпиталь, а больных перевести в частные клиники в Сидоне. Мне пришлось пойти в частный госпиталь, расположенный неподалеку от госпиталя Палестинского Красного Полумесяца в Сидоне. Там я получила ответ: наши пациенты слишком грязны и бедны для этого частного госпиталя. Помимо всего прочего они потребовали денег, которых наши пациенты-беженцы не могли бы заплатить. Только за медицинское обследование они запросили восемь американских долларов.

Палестинский персонал так был перепуган, что в тот же день покинул госпиталь. Они не знали, что может случиться с ними, когда израильтяне закроют госпиталь. Итак, нас снова было 8 иностранцев с 70 больными, при этом отсутствовала вода и не хватало медикаментов.

Командующий Мозер появился в госпитале в тот же день в 15.30 и приступил к переводу больных в частный госпиталь. Прежде всего они выставили из госпиталя женщину, которая была больной № 1. Она была тяжело ранена, ее тело напичкано осколками от бомбы. Они завозили ее в два госпиталя и в обоих ее не приняли, потому что, как было сказано, она была очень грязной. В конце концов они возвратили ее нам. К этому времени ее раны получили дополнительную инфекцию. Когда мы сказали Мозеру, что она нуждается в срочной операции, иначе она может умереть, он ответил: нас это не касается.