Грозный сэр Макс в Хогвартсе

Глава пятая, длинная, в которой Макс, как самый настоящий хороший мальчик, посещает уроки

Образование было сродни заразной болезни, передающейся половым путем. Оно делало тебя непригодным для многих работ, а еще появлялось какое-то жуткое желание передавать его дальше

Терри Пратчетт. Санта-Хрякус

Я ожидал, что будет скучно. Должно быть, меня разбаловало обилие происходивших вокруг меня чудес, окружавшее меня в последние годы моей сумасшедшей жизни. Самопишущие таблички, говорящие птицы, воплощающиеся в реальность сны — вот уж не думал, что когда-нибудь буду воспринимать всё это как должное!

И всё же, кажется, незаметно для меня, это произошло. Трепет перед любым проявлением волшебства потихоньку угас. Процесс зашёл настолько далеко, что я, очутившейся перед перспективой изучать магию, думал лишь о том, что придется теперь выполнять длинные и наверняка нудные домашние задания, сидеть на бесконечных монотонных лекциях и рано вставать. И даже не вспоминал, чему именно меня собираются учить.

Я не думал об этом до тех самых пор, пока не переступил наконец порог теплицы. И не замер немедленно на месте, как какой-нибудь деревенский дурачок, впервые выбравшийся в большой город со всеми его банальнейшими техническими чудесами.

Вокруг меня шевелились лианы, листья, корни, лепестки разных размеров и оттенков. Я уловил тихий недовольный шепоток от одного особенно раскидистого куста с мясистыми листьями. С другой стороны виднелось мерно покачивающееся из стороны в сторону растение, которое — я готов был в этом поклясться! — распространяло вокруг себя волны светлой и искренней радости. Я прямо таки физически ощущал, как у меня поднимается настроение просто от пребывания рядом... Пришлось встряхнуться, избавляясь от наведенных эмоций — в противном случае я рисковал впасть в состояние эйфории, начать глупо хихикать и пускать слюну. Надо сказать, я очень вовремя успел избавиться от наваждения — промедлил бы еще хоть миг, и ни за что не успел бы увернуться от кусачих темно-фиолетовых щупалец, которые попытались цапнуть меня за лодыжку.

— Это потрясающе! — воскликнул я шепотом, поворачиваясь к Гермионе. Она неуверенно улыбнулась мне, затем нахмурилась. Велела шепотом:

— Только не восторгайся слишком уж активно — это не похоже на Гарри. Он не любит копаться в земле.

— И я отлично его понимаю! — отозвался я. — Огородные работы — это, как по мне, не особенно весело. Но ради такой флоры можно и потерпеть!

Мои восторги прервал тот самый рыжий парень, который привлек мое внимание за завтраком своим хмурым лицом. Он прошел мимо меня, грубо пихнув плечом. Я даже растерялся немного. Спросил шепотом Гермиону:

— Кто это? Должно быть, мой непримиримый школьный соперник? И как я должен реагировать на такое хамство?

Щеки Гермионы вспыхнули румянцем, она отвела взгляд и неохотно ответила:

— Я не знала, как тебе об этом рассказать. Это Рон Уизли, близкий друг Гарри Поттера. Но он... Он плохо принял новость о том, что Кубок тебя выбрал. Думает, что ты сжульничал — и даже ничего ему не рассказал.

Я схватился за голову и жалобно произнес:

— С такими друзьями никаких врагов не надо! И что мне теперь делать? Он же наверняка заметит, что я как-то не так себя веду!

— Я думала все ему рассказать. Но стоило мне произнести «Гарри Поттер», как Рон перестал слушать, — призналась Гермиона. — Думаю, тебе лучше общаться с ним как можно меньше. Пусть с этим разбирается настоящий Гарри.

А потом начался урок. Полная невысокая женщина с удивительно юным и энергичным голосом принялась проникновенно рассказывать о какой-то немыслимой ботве с пушистой оранжевой хвоей и массивным чешуйчатым стволом. Я, разумеется, немедленно забыл, как она называется — какое-то труднопроизносимое слово на латыни, у меня не было ни единого шанса запомнить.

Но слушал про повадки этого изумительного представителя магической флоры я с большим вниманием. Смотрел, как он тянет веточки к лейке со слабым мятным раствором. А потом старательно рыхлил землю, опрыскивал сыто мурлыкающую хвою прозрачной запашистой жидкостью. И получал от этих нехитрых действий огромное удовольствие.

* * *

Не меньше искреннего наслаждения я испытал и на Чарах, где жутковатый карлик — полугоблин, как мне объяснили — с шутками и красочными примерами повествовал притихшему классу о манящих чарах. Оказалось, с их помощью можно творить поистине удивительные и даже пугающие вещи. Во всяком случае, на меня произвела неизгладимое впечатление история про человека, который призвал при помощи «Акцио» ключ, проглоченный его козой. И призываемый предмет действительно влетел ему прямо в руку — проделав предварительно дыру в животе несчастного животного.

Я передернулся, какая-то белокурая девчонка довольно громко сказала: «Фу!» Кажется, рассказ произвел впечатление на всех.

Потому во время практики я взялся за палочку с некоторой опаской. И вожделенное «Акцио» мне удалось не с первого раза. Но в конце концов, не без помощи дыхательных упражнений имени великого и ужасного сэра Шурфа Лонли-Локли, я сумел успокоиться. Всё же перо, лежавшее на столе в полуметре от меня, и ключ в желудке козы — это не одно и то же.

Добившись успеха, я горделиво огляделся по сторонам. На меня никто не обращал особого внимания, только Гермиона покосилась с легкой завистью — ей перо еще не покорилось. Оно только нервно подрагивало, но не спешило менять свое положение в пространстве.

Думаю, виновна тут была та самая история о козе — как я очень быстро убедился, Гермиона всегда изумительно споро справлялась с любыми учебными задачами. Кажется, она была из породы неисправимых отличниц.

В те незапамятные годы, когда я впервые оказался за школьной партой, я искренне завидовал подобным ребятам. Их можно было встретить в любом классе в количестве, редко превышающем две-три штуки. Учителя обожали этих занудливых умников, всегда ставили их в пример. Да и мои родители частенько любили меня сравнивать то с какой-нибудь Машей-медалисткой, то с умницей-Денисом.

Впрочем, я довольно быстро понял, что завидовать тут особо нечему. Неисправимые отличницы и отличники редко производили впечатление счастливых людей. Скорее казалось, будто они больны какой-то трудноизлечимой болезнью, которая прямо-таки заставляет их маниакально стремиться к пятеркам, в сущности, довольно бесполезным, если разобраться.

Я мысленно сделал себе пометку проследить, чтобы Гермиона не забывала хоть изредка останавливаться и оглядываться по сторонам — чтобы простые радости жизни мимо нее не проходили.

* * *

Призрак, что вел Историю Магии, произвел на меня неизгладимое впечатление. Он казался не рассказчиком, а скорее, заезженной пластинкой, которая воспроизводит информацию не потому, что хочет этого. А потому, что ее такой создали. Все, на что она способна — повторять много раз одни и те же слова. Снова и снова.

Мне казалось, я ощущал горькую тоску этого странного полупрозрачного существа. Оно, возможно, хотело чего-то совершенно иного. Может, расслабиться у камина в тишине. Или для разнообразия послушать кого-нибудь — и даже необязательно, чтобы это был хороший рассказчик. Сошёл бы и самый средний первокурсник со скудным словарным запасом и дюжиной вездесущих слов-паразитов.

Но, кажется, выбора у профессора Биннса не было. Он мог только рассказывать. И лишь об истории магического мира, увы.

— Они все такие, эти призраки? — спросил я Гермиону шепотом. — Ты говорила, в Хогвартсе их много.

— Что? Да нет, они все разные, — немного растерянно ответила она. Кажется, она до конца не поняла моего вопроса — да я и сам его до конца не понимал, чего уж.

Слушая размеренный сухой рассказ призрака о каких-то Великих Переговорах между магами и гоблинами, я постепенно впал в подобие транса. Словно бы оказался на границе между сном и явью, где участники исторических событий мутными тенями выстроились друг напротив друга в каком-то мрачном сыром подвале. И, злобно скалясь и не выпуская оружия из рук, подчеркнуто вежливо обсуждали... что-то. Чем старательнее я прислушивался, тем более неясными становились далекие голоса. В конце концов, я собрал всю свою силу воли в кулак, концентрируясь на звуке... И проснулся.

С изумлением уставился на полупрозрачного профессора Бинса, продолжавшего бубнить что-то себе под нос.

Оглядевшись, я понял, что преподаватель-призрак действовал усыпляюще не только на меня. На самом деле, из ближайших моих соседей бодрствовала только Гермиона. И еще пара человек на задней парте с серебристо-зелеными галстуками что-то писали — но интуиция подсказывала мне, что это вряд ли были конспекты.

«Занятный побочный эффект! — подумал я. — Эх, где же ты был, дорогой профессор, когда я мучился бессонницей!»

И зевнул.

Понимание настигло меня позже, когда этот бесконечно нудный урок уже закончился и я, окруженный толпой гомонящих школьников, шёл на обед. Я помнил всё, что бубнил профессор Бинс, пока я спал! Факты, имена, события — все отпечаталось в моем мозгу, как... Я даже не знаю, какие еще сведения настолько прочно засели в моей голове? Разве что таблица умножения.

Должно быть, профессор-призрак и впрямь владел какой-то методикой гипноза, при помощи которой погружал учеников в транс и вкладывал знания прямо им в голову, во сне.

Я пришёл в восторг и даже замурлыкал себе под нос. Гениально! Учиться во сне — это я понимаю! Это вам не задачи решать и не эссе писать!

Правда, эссе эта непостижимая сущность нам тоже задала немаленькое.

* * *

На урок к уже знакомому мне Хагриду я шёл, преисполненный чистого искрящегося любопытства. Я был уверен, что этот добрый, немного нескладный дядечка найдет, чем меня удивить.

И я не ошибся! Едва увидев животных, уход за которыми он собрался нам преподавать, я встал как вкопанный. Они словно бы сбежали из одного из моих жутких кошмарных снов, от которых я имел обыкновение просыпаться в холодном поту под утро в далекую пору моего суматошного отрочества.

Но Хагриду, кажется, эти создания казались милыми. Во всяком случае, он с неподдельным восторгом делился с преисполненными отвращения и ужаса учениками успехами своих питомцев. Они хорошо кушали и радовали Хагрида чрезвычайной энергичностью.

Но мнению нашего учителя, для полного счастья им не хватало только прогулок.

«Какая прелесть!» — подумал я, пытаясь нацепить на доставшуюся мне особь поводок.

* * *

В первый раз идти на прорицания было, признаюсь, страшновато. На прочих предметах мне составляла компанию Гермиона, мой извечный гид в сумасшедшей окружающей реальности. А тут предстояло обходиться без её отрезвляющих тычков в бок, горячего шепота и красноречивых взглядов.

Я сказал себе: «Дорогуша, ты и не такое переживал!» Собрал всё свое мужество в кулак и принялся карабкаться вверх по неубедительной веревочной лестнице — именно так выглядел вход в кабинет прорицаний, можете себе представить.

Место, куда я попал в результате этого нехитрого гимнастического упражнения, меньше всего напоминало классную комнату. Оно было совершенно круглым — и очень уютным. Красный полумрак, витающий в воздухе запах пряностей, очаровательные пухлые пуфики — в таком трактире я бы пропустил пару чашечек камры… Или даже чего покрепче.